Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер

– Было бы несправедливо, – сказала она, – если бы мы все постились дольше, чем положено по обычаю, и покойник дольше, чем положено, ожидал, когда принесут дары, и все это ради ублюдка, рожденного аммонитянкой.

Напряженно вгляделись братья в лицо Авияма. А тот равнодушно, даже чуть ли не обрадованно, заметил:

– Сдается мне, усопший охотно подождет. Он очень любил своего сына Иеффая.

Тут уж Зильпа не сдержалась и не без обиды в голосе бросила:

– Да и ты, первосвященник, видимо, очень расположен к отпрыску аммонитянки.

На что тот спокойно возразил:

– Ты знаешь, что это не так. Но на твоем месте я бы не стал сердить покойного, Зильпа. Ведь тебе небезызвестно, как он привязан к Иеффаю, и радость его последней трапезы была бы испорчена, если бы на ней не было его младшего сына. Да и Ягве вряд ли благосклонно посмотрит на то, что сыну помешали оказать последние почести отцу.

Зильпа, нахмурившись, промолчала. А священник не без лукавства спросил:

– Вы ведь не известили Иеффая? – И, не получив ответа, закончил свою мысль: – Не корите себя за эту оплошность. Слухи распространяются быстро, а Иеффай молод, полон сил и легок на подъем. И уже через день может быть здесь.

– Слишком многого от нас требуешь, – злобно буркнул Гадиил.

Но Авиям парировал:

– Не я этого требую, а бог Ягве, а также уважение к памяти судьи Галаада.

И вновь Елек хотел поддержать священника, но оговорив права семьи на наследство. Однако опять его опередили. На этот раз слово взял мечтатель Самегар, младший сын Зильпы, и сказал смиренно и простодушно:

– Раз Ягве так решил, мы охотно подождем нашего брата Иеффая.

Мать бросила на него взгляд, пылавший скорее презрением, чем злобой, и все по ее лицу поняли, что она подумала: «Глупец!»

Но вслух она сказала с вызовом:

– Вот что я скажу тебе, священник: поспеет ли этот ублюдок на поминание или нет, ему от этого будет мало проку. Он не останется жить в том доме, где живет благодаря слепой любви престарелого отца.

– Так тому и быть, аминь, – гневно и убежденно подтвердил Гадиил.

Но Авиям сказал:

– Я его ни люблю, ни ненавижу. А ты, Зильпа, не позволяй ненависти ослепить тебя. И попридержи язык, хотя бы пока покойник не насытится последней трапезой.

4

Уже к вечеру следующего дня Иеффай явился в Массифу – раньше, чем можно было ожидать.

Он так торопился, что не успел обрить голову, как полагалось по обычаю для всех скорбящих по покойнику. К тому же приехал на белой ослице. Это был явный промах: право ездить на животных благородных пород имели лишь «адирим», члены уважаемых семейств, а вот принадлежал ли он к их числу, представлялось сомнительным. Но еще большим промахом было проявлять такое высокомерие скорбящему. Несмотря на все это, ему оказали в доме Зильпы полагающийся гостю прием. Щедро покормили его ослицу, а ему самому предложили опуститься на циновку у входа, и дочери Зильпы омыли ему ноги.

Обычай предписывал не обременять гостя вопросами. Поэтому обитатели дома, мужчины и женщины, молча обступив, разглядывали его хмуро и пристально, но не слишком назойливо, в то время как дети уставились на прибывшего с нескрываемым любопытством. Правда, Цилла, жена Самегара, щуплое и низкорослое создание, протолкавшись сквозь толпу детей, оказалась чуть ли не рядом с Иеффаем, так что даже мешала другим женщинам мыть ему ноги, и глядела на него горящими ненавистью глазами.

Но он как бы ничего этого не замечал. Сидя на циновке, он с наслаждением шевелил пальцами ног, даже слегка потягивался. Его крупное лицо с широким лбом, умными карими глазами и очень яркими губами, за которыми виднелись белоснежные зубы, выражало раздумье и сдержанное ожидание.

Улыбнувшись добродушно и в то же время насмешливо, он наконец спросил:

– Послали ли вы кого-нибудь сообщить мне о смерти отца?

– Мы этого не сделали, – ответил Гадиил с вызовом.

Но Елек поспешил сгладить резкость ответа, добавив:

– Мы полагали, что слух об этом достигнет твоих ушей быстрее любого гонца.

– Вы не ошиблись, – дружелюбно заметил Иеффай.

Но Самегар, младший сын Зильпы, сказал правду:

– Поминальную трапезу перенесли на завтра, чтобы ты мог принять в ней участие.

– Значит, вам пришлось из-за меня дольше поститься, – с лукавым сожалением заключил Иеффай. – А я не постился, – добавил он. – Не ожидал от вас такого внимания к моей особе. – И, все еще улыбаясь, закончил разговор словами: – Однако я, как видите, тут. – И при этом посмотрел дерзким и все понимающим взглядом прямо в лицо враждебно уставившейся на него Циллы.

Правда, тут же печально сник. Да и как было не сникнуть, когда вместо отца, всегда встречавшего сына с нескрываемой и шумной радостью, он увидел в этом доме одних недоброжелателей.

Самегар проводил его наверх, где на плоской крыше был разбит для Иеффая шатер, чтобы он мог выспаться в приятной прохладе. Иеффай с наслаждением растянулся на циновке, ухмыльнулся, еще раз порадовавшись тому, что сумел приехать так быстро, к досаде остальных, и, почувствовав приятную усталость во всех членах, уснул.

Спал он долго и крепко. Разбудил его тот же Самегар: пора было готовиться к трапезе. К младшему из сводных братьев Иеффай относился с приязнью и потому позволил себе слегка его поддразнить:

– Наверное, вовремя приехав на поминки, я вас всех тут раздосадовал?