Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств) - Александр Юрьевич Сегень
— Ну, его никто не зовет на историческую родину в Англию, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Стало быть, в вашем хозяйстве все спокойно? За это вам большое спасибо, товарищ Большаков. Вы у нас дважды ленинский орденоносец?
— Обласкан, товарищ Сталин, еще Трудовое Красное Знамя и Знак Почета. Вполне достаточно.
— Это хорошо. — Главный зритель снова подошел к окну подышать ароматом осени. — Интересно, как бы повел себя в данной ситуации Эйзенштейн?..
Докладная записка заведующего Отделом художественной литературы и искусства ЦК ВКП(б) В. С. Кружкова М. А. Суслову о беседе с режиссерами М. И. Роммом и И. А. Пырьевым о положении дел в кинематографии. 27 марта 1951
Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф В. С. Кружкова. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 133. Д. 338. Л. 21–22]
Бедный Сергей Михайлович к своему пятидесятилетию совсем впал в пессимизм. Когда-то ему было предсказано: «Бойся черной пятницы после того, как тебе исполнится пятьдесят». И предсказанная дата неминуемо подошла, ему исполнилось пятьдесят, и он действительно умер от острого сердечного приступа 11 февраля 1948 года в среду, в своей огромнейшей квартире неподалеку от «Мосфильма». А вот хоронили его и впрямь в черную пятницу 13 февраля! Попробуй не верь после этого в предсказания!
— Каков бы он ни был со своими прибабахами, но Эйзенштейн тоже был чисто советский еврей, — произнес Иван Григорьевич. — И ни на какую такую историческую родину не стал бы рваться.
— Я тоже так думаю… — задумчиво произнес главный зритель. — А сценарист Каплер у нас где?
— В Коми, товарищ Сталин.
— В коме? — удивился Иосиф Виссарионович.
— В республике Коми, — уточнил Иван Григорьевич. — Второй срок Алексей Яковлевич изволит отбывать в Инте. Работает фотографом, как и на первом сроке в Воркуте. Простите за подробности, но, как выяснилось, после освобождения после первого срока Каплер нарушил запрет и приехал в Москву. Не для свиданий со Светланой Иосифовной, в нем вдруг проснулась первая любовь, и он прямиком отправился к Златогоровой. При том что в Воркуте Алексей Яковлевич изволил крутить любовь с Токарской.
Токарская в тридцатые годы слыла самой красивой и самой богатой актрисой Московского мюзик-холла, ею восторгался сам Горький, а также Зощенко, Катаев, Ильф и Петров. После закрытия мюзик-холла перешла в Театр сатиры и там тоже пела и плясала в свое удовольствие, пока не грянула война. В составе фронтовой бригады артистов Валентина Георгиевна попала в плен к немцам и согласилась выступать перед ними с концертной программой вместе с труппой других советских актеров, оказавшихся на оккупированных территориях. С немцами она отступала от Смоленска до самого Берлина и всюду выступала не только перед фрицами, но и в лагерях советских военнопленных, за что ее не сильно осудили после Победы — отправили в Воркуту сначала в санчасть, а затем устроили в Воркутинский лагерный театр. В Воркуте она и познакомилась с Люсей Каплером, когда тот пребывал в меланхолии и заявлял, что хочет повеситься. Они сошлись, стали любовниками, о суициде он забыл, и она потом говорила, что, по сути дела, вынула знаменитого сценариста из петли.
— Сколько ж у него баб? — с иронией спросил Сталин. — Я уже в них запутался.
— Да уж, на этого Люсю бабы липнут, как пчелы на мед, — улыбнулся Большаков. — Был бы мед, а пчела из Багдада прилетит, — добавил он грузинскую поговорку, использованную Михаилом Чиаурели в «Георгии Саакадзе».
— Люся-пуся, — проворчал Иосиф Виссарионович. — Я рад, что дочь усатого, кажется, забыла о нем.
— Слава богу.
За время пребывания Каплера в Воркуте Светлана Иосифовна успела влюбиться, выйти замуж, родить сына и разлюбить мужа, а на похоронах Жданова почувствовала симпатию к его сыну Юрию, к тому времени сделавшему успешную карьеру: он окончил химфак университета, во время войны служил в Главном политуправлении Красной армии. А когда в прошлом году на место Александрова главой Агитпропа назначили Суслова, тот живо взял Юрия к себе, сделал заведующим Отделом науки. Несвятого Георгия перевели на должность директора Института философии, откуда он никак уже не мог вмешиваться в дела работников искусств. Впрочем, все довольно скоро вспомнили поговорку про хрен и редьку, и через год Суслова сменил его первый зам Шепилов.
— Ну, коль скоро наши евреи-киноделы не спешат ехать создавать кинематограф Израиля, я за них спокоен, — сказал Сталин. — Да и после Великой войны снимать стычки между евреями и арабами им было бы скучновато. Хорошо, ладно… Что я еще хотел сказать? А, вот это. У нас в плену сейчас остается около двух миллионов немецких военнопленных. Многие из них хорошо работают и получают сносное питание. Тем не менее в последнее время многие из них, в особенности старшие офицеры, а пуще всех генералы, жалуются на однообразное питание, хотя получают в достаточном количестве и кашу, и хлеб, и овощи, и рыбу, и молоко, а по воскресеньям мясо. Даже сливочное масло, творог и сметану.
— И жалуются?
— Жалуются! Псы-рыцари. Еще и одежонка, мол, поистрепалась. Чтобы мы им новое обмундирование пошили. Надо было их вообще в полосатые робы нарядить. У меня к вам просьба. В прошлом году режиссер-документалист Кармен…
— Тоже, кстати, хороший советский еврей.
— Да-да. В прошлом году он представил документальную ленту «Суд народов». О процессе в Нюрнберге. Так вот, просьба: организуйте показ этой ленты в лагерях для немецких военнопленных. Да, и еще картину «Зверства фашистов», которую сняла жена Дзиги Вертова. Пусть увидят, что немцы творили в своих концлагерях с нашими военнопленными. Пусть посмотрят на живые скелеты изголодавшихся людей. В рванье и лохмотьях. А подчас и просто голых. А то им подавай устриц, баварские сосиски, пиво, бразильский кофе, французский коньяк, малосольную семгу. Псы-рыцари вшивые. А один заявил: «Я генерал и должен получать то же, что советские генералы».
— Вот сученыш! Ты сначала победи советского генерала.
— Вот именно. Так что «Суд народов» и «Зверства фашистов».
— Организую, товарищ Сталин. С огромным удовольствием. Пусть посмотрят, сукины дети!
— Вот и организуйте. Что там, не пора еще в Кремль?
— Да, уже можно и выдвигаться.
— А как Герасимов?
— Вполне здоров.
— Я про другое. Он ведь тоже с еврейской добавкой.
— Что есть, то есть, товарищ Сталин. Мать — Юдифь Борисовна Эстрович. Но по духу Герасимов — полностью советский, русский человек. Как Ромм, как Кармен. Я за него ручаюсь.
— Я тоже о нем хорошего мнения. Вот вы, Иван Григорьевич… Я слышал, вас за строгость киноделы величают Иваном Грозным. А за Ромма горой стоите. Он вас как только не поливал, как
