Тучи идут на ветер - Владимир Васильевич Карпенко
Армейская разведка пояснила: Манычский рубеж — не блеф. Укреплен правый берег реки. Несколько тысяч бойцов сбились на небольшом участке. Три бронепоезда курсируют день и ночь по царицынской ветке между речками Маныч и Сал. На этой стороне реки клок степи против Казенного моста удерживает конница большевиков. Водит ее вахмистр Думенко, голова отчаянная. Стоит поймать в бинокль его низкую, заломленную на ухо папаху и лысую морду кобылицы — охота у казаков пропадает тревожить в ножнах шашку и идти на сближение.
Всего в двуречье красных войск до десятка тысяч. Отряды, до недавнего времени действовавшие порознь, объединены общим штабом обороны, расположенным в станице Великокняжеской. Полевой штаб, выдвинутый к самой линии обороны, возглавляет георгиевский кавалер, Прапорщик Шевкопляс. Узелок, словом, калмыцкий — спробуй развяжи…
Уперлись деникинцы в Маныч. Командующий усиленно доукомплектовывал поредевшую, утомленную в беспрерывных боях армию. Однако не спешил подчинять себе близстоящие к железной дороге станичные отряды Сальского округа, предлагаемые Красновым. Подчини, а потом наступай вместе с ними на Царицын. Для наступления армия не готова. Самое многое, что пообещал войсковому атаману, — бросить конницу на Манычский рубеж…
В память своего любимца, генерала Маркова, умершего от ран в станице Мечетинской, Деникин переименовал село Воронцово-Николаевское в город Марков. Пока шли траурные торжества, конница генерала Эр-дели ликвидировала остатки красных отрядов ставропольских сел, прилегавших к черным калмыцким степям в верховье Маныча. Малочисленные, безоружные ставропольцы ушли в глубь губернии. На бродах через Маныч у сел Кривое и Баранниково конница Эр-дели бросилась на правый берег, угрожая Великокняжеской.
2Вчерашней ночью Великокняжескую вызвал к аппарату Царицын. Говорили Минин и Сталин. Убеждали, доказывали — на Волге в настоящий момент решается судьба Советской Республики, именно там сговорились сойтись донские, астраханские и уральские белоказаки. С Северного Кавказа прет Деникин… Просим оттянуть войска к Царицыну.
Председатель окрисполкома Новиков мялся, не давал определенного ответа. Минин пригрозил прекратить доставку Сальской группе войск оружия и боеприпасов. Пятачок за Манычем у Казенного моста, обиталище конников Думенко, свято хранили, как щепотку отчей земли на гайтане — плацдарм для рывка в ставропольские края. Новиков обеими руками держался за эту идею, но угроза Минина освежила и его голову…
Шевкопляс, поддерживаемый Думенко и Никифоровым, держал сторону Царицына. Высказал он ее и сейчас. Не прямо — косвенно: сдать левый берег реки у моста кадетам означало забыть о дороге на Северный Кавказ. Можно бы двинуть в обход через калмыцкие черные степи, но куда денешься без железной дороги… Десятки эшелонов, забитых военными грузами, продовольствием, беженцами, ждут приказа: с какого края подцеплять паровозы, на Царицын, на Тихорецкую?
— Двигай Колпакова на Кривое… Немедленно, — согласился Каменщиков.
Все штабные поняли истинный смысл его слов: отходить на Царицын.
Тут же, на коленях, положив под блокнот офицерскую полевую сумку, Шевкопляс набросал приказ Зорьке Абрамову, начальнику полевого штаба.
— Аллюр три креста[4].
Ординарец, черноусый глазастый парень, пряча в драгунскую бескозырку сложенный листок, понимающе склонил стриженую голову.
Нежданно, без стука, вошел Дорошев. Кивнув, устало опустился на порожний табурет. Указывая взглядом на лампу, силком растянул обветренные губы:
— Дмитрий Павлыч, керосин не жалеешь…
Изнанкой фуражки утер Дорошев лицо. Глаза незряче обращены на захлюстанные сапоги.
Каменщиков указал на дверь: просил всех удалиться. Взглянул в лицо военного комиссара Донреспублики, терпкая спазма сдавила горло:
— Гляжу, и у тебя, Ипполит Антонович, вести не слаще, нашего…
Дорошев, смачивая языком воспалённые губы, потянулся к графину. Глотком осушил стакан. После воды у него вдруг свежо заблестели серые с синевой глаза. Опустив скорбно голову, сознался:
— Вести… горше полыну. Погибла наша экспедиция. Та, другая, с Подтелковым. Озверел чисто Дон. Полетели к чертовой матери столько лет работы. С германской еще, с окопов… В бога!.. Креста!..
Не доводилось Каменщикову видать его таким. Ровен всегда, краток в словах, загорался на митингах. Надломилось что-то в нем. Столько вложил в заветное. Казалось, построил, совершил… Больно видеть, как все это разваливается на виду.
— Могло быть, и слухи то…
— Кабы слухи… Человек у меня спит, связной Под-телкова. Чудом спасся… Месяц добирался, искал нас.
Поднял с полу фуражку. Расправляя ее, потвердевшим голосом сказал:
— Черепахина и Макарова, как головку заговора, расстрелять. Враг должен чувствовать волю и руку Советской власти.
Встал на ноги. Напяливая возле двери фуражку, явно раздумывал: сказать, нет ли?
— Я, собственно, заглянул чего… У Булаткина дела, точно, дохлые. Поскачу опять туда… — Глядя в окно, вдруг добавил: — А полк Сметанина надо было все-таки рассредоточить… По сотням хотя бы, а?
Каменщиков пожал плечами.
3С утра через Великокняжескую на подводах галопом проскочила пехота. По Вокзальной улице в клубах желтой пыли металась кучка всадников. Выделялся серой папахой на высоком гнедом коне командир роты Григорий Колпаков. Резкими жестами он подгонял отстающих, хриплым, обветренным голосом давал приказания.
Дождался Григорий, пока последняя бричка с пехотой свернула на Атаманскую улицу, подскочил
