Константин Седых - Отчий край
– Виноват! – рявкнул он сочным бархатным баритоном и, не торопясь, прикрыл за собою дверь. «И этот туда же, – привычно посетовал Гавриил. – Виноват! – передразнил он гражданина. – А чего виноват, сам черт не разберет».
Он посидел немного и, увидев крючок, решил, что лучше всего закрыться на него. Закрыл и снова задремал, тут раздался настойчивый и нетерпеливый стук в дверь. Он вздрогнул и быстро вышиб крючок из петли. Дверь стремительно распахнулась, и в ней появилась строгая физиономия человека в безрукавке. Опалив Гавриила сердитым взглядом, он ехидно спросил:
– Гражданин! Вы еще долго будете здесь отсиживаться?
– Нет, только до Читы.
– Как до Читы? – захохотал гражданин. – Это же не купе, молодой человек!..
И только тогда Гавриил понял, что попал впросак. Он схватил доху, мешок и выбежал в тамбур, где встретил проводника.
Проводник привел его в вагон и, показав на свободную нижнюю полку, выше которой были еще вторые и третьи полки, сказал:
– Вот здесь и располагайся, деревня-матушка!
Долго Гавриил сидел, как оглушенный, и чувствовал, что у него горят уши и щеки. Хорошо, что в вагоне было полутемно и никто не видел его лица.
36
В ясный морозный полдень приехали в Читу.
Гавриил вышел из вагона и растерялся. По перрону, как муравьи в разворошенном муравейнике, шли и бежали во всех направлениях люди с чемоданами и узелками, с портфелями и свертками. Они наталкивались друг на друга, разговаривали, кричали в суете и спешке. Долго он не мог понять, что происходит. Но потом разобрался. Одни садились в стоявший поезд с маршрутными указателями на зеленых вагонах: «Чита 1 – Чита 2», другие выходили и входили в здание вокзала, третьи толпились и горланили у калитки с надписью: «Выход в город».
Мимо пробегал пожилой и сутулый с добрым липом человек в очках и с бородкой. В одной руке у него был портфель, в другой свернутый в трубку картонный лист.
– Скажите, пожалуйста, как попасть мне на республиканский съезд кооперации? – обратился к нему Гавриил.
– Не знаю, товарищ, не знаю. Спросите милиционера.
Но милиционера не было видно. Пропустив несколько человек, Гавриил остановил седого старичка-железнодорожника с маленьким сундучком в руках.
– Дедушка, где здесь кооперативный съезд?
– Не знаю, милок, не знаю. Спрашивай извозчиков или милиционеров. Этим все известно.
Гавриил стал искать в толпе милиционера. Наконец увидел его: тот прохаживался по перрону в длинной черной шинели с желтым кантом на воротнике и на кожаной шапке-ушанке. Вид у него был важный и строгий. К тому же он только что накричал на какую-то женщину с жестяными бидонами в холщевых сумах, перекинутых через плечо. Подойти к нему Ганька не решился.
«Найду и без него», – решил Ганька. Закинув за плечи мешок, он вышел через калитку в город и сразу же увидел огромную площадь, засаженную по краям тополями, с деревянной трибуной посредине. Эта песчаная площадь поразила его тем, что на ней совершенно не было снегу. В правому углу площади стояла длинная очередь одноконных колесных пролеток. На козлах сидели бородатые, одетые в тулупы и дохи ямщики. А в хвосте очереди дымно пылал большой костер. Около него, хлопая рукавицами и приплясывая, грелись хозяева пролеток. «Это видно и есть извозчики», – решил Гавриил и только что хотел направиться к ним, как кто-то положил ему руку на плечо и сказал:
– Здорово, земляк!
Он обернулся и увидел того, кого никак не думал встретить в Чите. Это был партизан Чубатов.
– Ганька! Черт! – заорал Чубатов и, схватив его в объятья, расцеловал со щеки на щеку. Потом отстранил от себя и сказал: – А ну, дай поглядеть мне на тебя, дорогой ты мой товарищ!
– Гляди, гляди! – улыбнулся Гавриил. – Как это ты в Читу попал? Случаем, не на кооперативный съезд приехал?
– Так точно! Угадал. А ты, что, тоже на съезд?
– Тоже.
– В Чите впервые?
– Впервые.
– Ну, тогда держись за меня. Я тут все знаю. Пойдем теперь к извозчикам. Узнаем у них, куда нам шагать.
Сначала они подошли к тем, кто был у костра. Оба поздоровались с извозчиками, но те им не ответили, сняли рукавицы и больше по привычке, чем по необходимости, стали греть руки над жаром костра. Потом Чубатов спросил:
– Граждане! Скажите, как на кооперативный съезд попасть?
– Пока еще не интересовались, где он проходить будет. Вы первые на него прикатили. Знаете хоть, когда он начнется? – спросил их извозчик с рыжей курчавой бородой. Он был подпоясан кумачовым кушаком чуть не под мышками, и Гавриил подумал про него: «Чисто баба подпоясался. Срам смотреть».
– Мы немного раньше приехали. Поторопились, – поспешил объяснить извозчикам Чубатов. – Съезд двенадцатого ноября откроется.
– Тогда вам лучше всего на постоялый ехать. Раз никто на вокзале делегатов не встречает, значит, нет для вас еще ни столовой, ни общежития. Садитесь к нашему переднему, и он вас живо домчит.
– А дорого сдерет?
– Сдерет! – передразнил его извозчик. – Никто вас обдирать не собирается. Возьмет, сколько по таксе следует.
– Это-то верно. А лучше бы точно знать, сколько такое удовольствие стоить будет.
– Иван! – закричал тогда извозчик переднему. – Людям надо на постоялку. Сколько возьмешь с них?
– По полтине с рыла. Домчу в момент, – ответил тот.
– Ну что, Улыбин, прокатимся, что ли? – спросил Чубатов.
– Давай прокатимся.
Они сели на извозчика и поехали вдоль площади в гору. Когда свернули на широкую и прямую, застроенную большими и красивыми зданиями улицу, увидели протянутые над ней кумачовые транспаранты. На них белой краской было написано:
«Слава героической Народно-революционной армии, взявшей Владивосток!»
«Да здравствуют герои Волочаевки, Спасска и Владивостока!»
«Братский привет народоармейцам, изгнавшим с Дальнего Востока последних интервентов и белогвардейцев!»
– Вот это да! – сказал Гавриил. – Не хочешь да прочитаешь. Сразу в глаза бросается.
– Да, ни кумача, ни красок здесь не жалеют, – отозвался Чубатов. – Тут на каждый плакат не меньше ста аршин пошло. А краску наверняка в бочке разводили.
Тут к ним повернулась бородатая и заиндевелая голова извозчика. Посмеиваясь, он спросил у Чубатова:
– Ты, гражданин, случайно не родственник кузнецу Вакуле?
– Нет, не знаю такого. А что?
– Да так, ничего, – ответил извозчик.
Скоро они расплатились с ним на заросшей соснами широкой улице у закрытых наглухо ворот, над которыми крашеная вывеска гласила: «Постоялый двор братьев Фейгельман».
37
Оставив мешок с продуктами и дошку на постоялом, Гавриил отправился разыскивать Василия Андреевича. Прежде чем попасть на Коротовскую улицу, где помещалось Дальбюро, прошел он мимо красной деревянной водокачки. Около нее стояли водовозы с бочками. Ни, у одного из них не было черпаков. Они просто подъезжали к свисавшей из водокачки коленчатой трубе. Из трубы начинала бить широкой струей вода прямо в бочку, и через минуту наполненная до краев бочка отъезжала, а следом за ней подкатывал другой водовоз. «Здорово придумано. Не то, что у нас в деревне», – подумал, проходя мимо, Ганька. Потом он миновал здание с вывеской «Центральный телеграф», дошел до аптеки, в окнах, которой стояли наполненные голубой и красной жидкостью стеклянные шары и, повернув налево, оказался перед огромным красным собором. Задрав голову на золотые кресты на его куполах, он уронил с головы папаху. Смущаясь прохожих, торопливо поднял ее и пошел вдоль чугунной решетки, ограждавшей собор. Потом уткнулся в обнесенный еще более высокой железной оградой городской сад. На следующей за садом улице увидел на дверях большого каменного здания черную вывеску, а на ней золотые буквы: «Дальбюро ЦК РКП(б)».
Войдя через двойные застекленные двери в просторный и светлый вестибюль, он прежде всего обратил внимание на пол, выложенный фигурными каменными плитками трех цветов. Таких полов он еще не видал. «Вот это пол! – подумал он. – Много денег в него вбухано. В бабки здесь катать – красота!»
Слева от входа часть вестибюля была отгорожена деревянной решетчатой перегородкой. Там на стоявших рядами вешалках висели шубы-борчатки, крытые серым сукном бекеши, полушубки, шинели и пальто, а на самом верху лежали шапки и папахи. На страже всего этого добра сидела за перегородкой старуха в синем халате и очках. Она вязала чулок. Завидев остановившегося в нерешительности явно не городского парня, старуха отложила чулок, высунула голову в расположенное на уровне ее плеч окно.
– Вам кого, молодой человек?
– Мне бы надо к дяде попасть.
– А кто он такой? Кем у нас работает?
– Кем работает, не знаю. Фамилия его Улыбин. Можно будет с ним повидаться?
