Валентин Пикуль - Нечистая сила
– Аа, друг, и ты здесь? – обрадовался Распутин.
Курлов глянул косо. Жандарму не везло. С началом войны получил права генерал-губернатора в Риге, где полно баранов и баронов, шпику и марципанов.
Немцы наступали, бароны кричали «хох!», баранов зарезали, шпик и марципаны исчезли из продажи…
– А теперь меня под суд отдают, – сообщил Курлов.
– За што, милаай?
– В основном инкриминируют мне потворство курляндским баронам и саботаж в эвакуации рижских заводов… Спасибо Бадмаеву. принял на постой, как старого мерина. Живу на его счет. А у меня ведь, знаешь, семья. Жену взял у одного идиота, уже с детьми, да еще, дурак такой, своих кучу понаделал… Вот кручусь!
– А кто, скажи, при Столыпине меня охранял?
– Я.
– Мать честная! – засмеялся Гришка.
– А чем тебе плохо было со мной?
– Да не жалуюсь – с тобою жить было можно. – Он спросил, дома ли Бадмаев.
– Я у него приютиться хочу. На Гороховой что-то боязно. Газеты лаются. От сыщиков Белецкого нет отбою…
Курлов сказал, что Бадмаев здесь, но занят: у него сейчас депутат Протопопов, товарищ Курлову по службе в Конно-гренадерском полку, друг его невинной младости. Протопопов, взвинченный от габыря и цветков черного лотоса, появился в дверях кабинета.
– Григорий Ефимыч, – заговорил он, – вы должны, вы обязательно должны представить меня императрице…
– На кой ты сдался ей, сифилисный?
– У меня нет слов, чтобы выразить свой восторг перед ее неземной красотой. Вы ничего не понимаете! Императрица у нас – богиня. У нее торс, как у античной Венеры. А посмотрите на ее профиль – чеканный, строгий, повелевающий. Я без ума…
– Сашка, – велел ему Курлов, – сядь и не дури! Бадмаев отозвал Распутина в уголок, зашептал:
– А какие у вас отношения с Хвостом?
– Да пошел он в задницу?
– Напрасно, – сказал Бадмаев. – Вы присмотритесь к этому человеку – за ним очень большое и громкое будущее… Протопопов цапал Гришку за поясок.
– Вы должны это сделать… Я не знаю, что со мной происходит, но я преклоняюсь перед нашей мраморной Афродитой в короне!
Отстать от маньяка было невозможно, и Распутин устроил Протопопову тайное свидание с императрицей, причем, дабы все шло гладко, без сучка и задоринки, он при сем и присутствовал. Алиса сидела за столиком и вязала мужу перчатки, когда член партии октябристов вдруг пополз к ней на коленях, восклицая:
– Богиня… красавица… я ваш! Ваше величество, позвольте мне, рабу, умереть возле ваших божественных ног.
– Что с ним? – спросила царица у Гришки.
– Накатило, – отвечал тот.
– Нет! Я не имею права дышать в вашем присутствии, – заливался Протопопов. – Позвольте мне, несчастному рабу любви…
Тут Распутин кликнул из детской матроса Деревенько; два здоровых мужика, они подхватили влюбленного октябриста за локти, и, скрюченный в любовном экстазе, Протопопов был просто вынесен из кабинета, как мебель.
Свидание продолжалось считанные минуты, но императрица запомнила Протопопова; ей, женщине уже немолодой, матери многих детей, было по-женски приятно, что она способна внушить мужчине столь сильное чувство даже на расстоянии…
Вырубова зарегистрировала Протопопова в графу «наших».
Немцы уже подходили к Барановичам, и Николай Николаевич велел перевести Ставку в Могилев… Но выбить Россию из войны германская военщина не могла – русский солдат крепок! Если глянуть на карту, то видно, что наша армия в самый тяжелый период натиска уступила врагу ничтожную частицу русской земли. Однако великая Россия привыкла воевать только на чужой территории, и потому каждый городишко, каждый шаг армии назад очень болезненно воспринимался в сердцах россиян… Маяковский писал:
Сбежались смотреть литовские села, Как, поцелуем в обрубок вкована, Слезя золотые глаза костелов, Пальцы улиц ломала Ковна…
Жители Петербурга-Петрограда уже давно отвыкли видеть царскую чету.
Под осень же 1915 года по улицам столицы начал ползать придворный «паккард», в двух пассажирах которого прохожие угадывали притихших царя и царицу. Без конвоя (!), внутренне очень напряженные, супруги Романовы объезжали столичные храмы, в каждом истово, почти остервенело молились…
Сазонов предупредил Палеолога:
– Прошу сохранить в тайне – наш государь решил возложить на себя бремя верховного главнокомандования, и мне известно, что он не позволит никому обсуждение этого вопроса. – Палеолог осторожно дал понять, что царь в чине полковника и командовал в жизни только батальоном. – Это фикция!
– успокоил его Сазонов. – Государь и сам понимает, что неспособен руководить войною, за него командовать фронтами будет Михаил Васильевич Алексеев.
– Так не проще ли Алексеева и сделать главным?
– Я предпочитаю не знать до конца всех крайне осложненных мотивов, которыми руководствуется мой государь, – ответил Сазонов, ловко ускользая от прямого ответа.
Палеолог тут же получил приглашение на обед от княгини Палей, морганатической супруги великого князя Павла Александровича, родного дяди царя. В разговоре с послом по телефону женщина особо отметила, что предстоит нужная беседа… За обеденным столом Палеолог увидел великого князя Дмитрия Павловича (пасынка княгини Палей), здесь же была и Вырубова, хлебавшая ложкой суп с зеленью, возле ее стула был прислонен костыль. Когда подали кофе, Вырубова (она приходилась родней хозяйке дома) немедленно залучила посла Франции в соседнюю комнату.
– Вы, наверное, знаете о решении государя стать во главе армии? – Палеолог молчал (чтобы не выдать Сазонова), и она сама решила помочь ему. – Его величество, – сказала Анютка, – сам же и попросил меня узнать ваше мнение об этом.
– Решение его величества окончательно?
– Да.
– Тогда мои возражения окажутся запоздалыми…
По глазам Вырубовой посол заметил, что она, напрягшись, пытается дословно запомнить его последнюю фразу. Потом к Палеологу подсел Дмитрий Павлович, еще молодой офицер, похожий на необстрелянного юнкера, в узком мундире, с толстой сигарой меж длинных бледных пальцев. Он сразу заговорил – с напором:
– Я только что из Ставки… с экстренным поездом. Был у царя, чтобы отговорить его от этой неумной бравады. Последствия могут быть роковыми. Не только для него, но и для всей России! Мы все погибнем. Это не царь! Это не он придумал! Видели эту калеку Вырубову? Это она с царицей, это царица с Гришкой – это они заставили царя решиться на захват Ставки… Им все мало!
Хотят влезть и в дела фронтов, которые трещат. Я знаю, что именно эти злобные люди будут творить судьбы войны… даже там, в Ставке! Этот чалдон!
Этот варнак! Эта скотина… Вешать!
Палеолог дал юноше выговориться. Мачеха молодого Дмитрия, княгиня Палей, в гостиной потом тихо спросила посла:
– Каковы ваши заключения?
– Мистицизм заменил императору государственный разум, и отныне уже ничего нельзя в русской жизни предвидеть заранее…
Дмитрий Павлович провожал Палеолога до самого вестибюля, где мраморный пол был выстелен шкурами белых медведей, где в руках темно-зелено-бронзовых наяд горели трепетные светильники.
– Я так любил дядю Колю, – говорил он послу, – я так любил и тетю Алису. Но вот я вырос, уже не мальчик. Конфеты и апельсины значения теперь не имеют. Озираюсь и вижу мрак… Что творится? Распутин всех нас толкает в пропасть. Неужели дядя Коля сам не понимает, что возникло дикое положение.
Уже не собака вертит хвостом, а сам хвост крутит собаку во все стороны…
Палеолог приник к молодому человеку и сказал:
– Не пойму, почему с ним так долго возятся? В вашей стране убивали не только министров, но даже царей, и… И почему-то никак не могут избавиться от одного мужика! В чем дело?
Дмитрий Павлович ответил послу Франции:
– Об этом упущении нам следует подумать… Палеолог пожал руку будущему убийце. В этом году придворный поэт Мятлев писал обличительно:
Мы не скорбим от пораженийИ не ликуем от побед.Источник наших настроений– дадут нам водки или нет?Зачем нам шумные победы?Нам нужен мир и тишина,Интрига, сплетни и обедыС приправой женщин и вина.Нам надо знать, кто будет завтраМинистром тех иль этих дел,Кто с кем уехал из театра?Кто у Кюба к кому подсел?Не надо ль нового святого?Распутин в милости иль нет?И как Кшесинская – здорова?А у Донона как обед?Ах, если б нас из цеппелинаСкорее немец бы огрел!
8. КЕСАРЮ – КЕСАРЕВО
Блуждали слухи, будто Горемыкина хотят заместить Родзянко, но премьер оставался невозмутим: его карьера покоилась на прочном картофельном фундаменте – мадам Горемыкина неустанно выпекала для Гришки картошку в разных видах, а после выпивки, как известно, нет ничего лучше закусить селедочкой с горячей картошкой. Так что с этого фланга напасть на него не посмеют. Не знаю, хотел ли Родзянко стать премьером (может, и хотел), но сейчас он развил бурную деятельность, чтобы помешать царю стать во главе армии. Его дальняя родственница, княгиня Зина Юсупова, отбыла в Киев, где с императрицей Гневной они пытались сообща воздействовать на Николая II, дабы кесарь не мешался во фронтовые дела. Вообще в практике дома Романовых не было принято, чтобы царь вставал во главе вооруженных сил.
