Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
— Господин, а куда мы? — спросил юноша.
Син Мён улыбнулся.
— В Бёнгван, молодой господин Ким, — ответил он уважительно.
Чжонку мгновенно пошел стыдливыми пятнами.
— А… зачем?
Начальник стражи усмехнулся:
— А сам как думаешь?
Юноша опустил глаза, краснея. Он попытался отстать, но улочка была настолько узка, что ни развернуться, ни уехать не получилось бы, и потому вчерашний ребенок послушно ехал за Син Мёном, чувствуя, как потеют ладони.
Опомниться ему не дали. Спешились и прошли в зал, где уже ждал накрытый стол. Красавицы-кисэн окружили гостей. От ярких цветов рябило в глазах. В ушах звенело от музыки. Девушки подобрали юбки и принялись танцевать, широкие юбки взлетали вверх, открывая взору стройные и белые, как фарфор, ноги. Кисэн, сидящая по левую руку от Чжонку, подливала ему вино, но пить он не мог. Иногда девушка касалась его, и он вздрагивал и скидывал ее руку. От отца все это не ускользнуло. Мингу и Ынчхоль, выпив, принялись танцевать с красавицами, Чжонку же хотелось сбежать.
Син Мён, пригубив водки, откланялся и покинул комнату. Соджун отпустил девушку, прислуживающую ему. Сын, увидев, что отец сидит один, поспешил подсесть к нему.
— Отец! Отец! — взмолился Чжонку. — А это… это обязательно?
Соджун усмехнулся, поставил чашу.
— Меня так же привели сюда за полгода до свадьбы с твоей матерью, — ответил он.
— Но… если я не хочу…
— Я понимаю, что сейчас ты думаешь о Сонъи… Мужчина должен уметь это делать!
Чжонку покраснел до корней волос.
— Но я не хочу, чтоб это было вот так…
Он оглянулся на друзей. Мингу уже устроился в уголочке с какой-то красавицей, которая развязывала ленты на его шляпе-кат. Но эта картина вызвала лишь стыд, а не возбуждение, и Чжонку скривился. Соджун проследил за взглядом сына.
— Эй, Ли Мингу, бесстыдник! Пройди-ка с этой прелестницей в соседнюю комнату. А ты, Сон Ынчхоль, ступай в комнату напротив.
Парни, подхватив своих девиц, покинули комнату. Отец остался сидеть напротив сына, которого пыталась раздеть куртизанка, но юноша сопротивлялся. Но девица была опытной. Она как-то изловчилась, и нырнула узкой ручкой в штаны парня.
— О! Молодой господин! Да вы же…
Но договорить он не дал, вскочил, стряхивая с себя девушку. Она осталась сидеть, глядя на него широко распахнутыми глазами.
— Ты… красивая…, — заикаясь, проговорил Чжонку, затягивая гашник, — но я люблю другую!
Кисэн засмеялась и пошла в наступление. Этот хорошенький невинный мальчик ей нравился.
— Мой господин, это не имеет значения.
— Еще как имеет! Я не предам свою любовь! — вспылил Чжонку. — Отец! Я хочу… ведь я могу отказаться?
Соджун усмехнулся.
— Ты взрослый, ты теперь можешь все.
Молодой человек подхватил кат, поклонился отцу, затем кисэн и вылетел из комнаты. Девушка оглянулась на капитана, сидящего на подушках. Правду говоря, отец ей нравился больше сына. Он был таким горячим! Вот только ни разу он не разделил ложе ни с кем, кроме Бёль, которая, как говорили, походила на его наложницу-чужестранку. Убежавший ребенок был неопытен, а господин, потягивающий вино из чаши, был острым и жгучим, терпким и напористым. И в этих объятиях можно добраться до вершины наслаждения. Девушка улыбнулась капитану и развязала тесемки на чогори, мужчина, заметив ее действия, улыбнулся и допил вино одним глотком. Она принялась развязывать ленты на чиме, но мужчина поднялся, взял свой кат и направился к двери. На юбку кисэн упала связка монет.
— Ты красивая, но у меня тоже есть любимая. Уверен, она сейчас думает обо мне, — проговорил Соджун и, улыбнувшись, вышел.
Он догнал сына, когда тот уже забирался в седло. Юноша запутался в длинных полах нового одеяния и едва не свалился, отец успел подхватить. Чжонку вывернул шею, узнав родителя, сник.
— Ты будто злишься, — проговорил Соджун, когда они ехали обратно.
Чжонку вздохнул, хотел ответить, но только дернул с досады поводья, лошадь недовольно фыркнула.
— Это не должно быть так. Это должно быть… само собой… А то как животное!
Услышав это, Соджун вспомнил свой приезд в Бёнгван. Он не помнил свою первую девушку. Проснулся раздетым, а рядом тоненькое тело, спящее под боком. Голова болела, ужасно мутило и хотелось пить. А потом была она, Сэён.
— Твоя мать была первой моей женщиной, — признался капитан.
Чжонку, опешив, даже остановился, потянув на себя поводья.
— Но вы же сказали…
— Я был очень пьян, не думаю, что с той кисэн что-то получилось. Она была миленькой, я сумел разглядеть ее только утром. А вот твоя мать… Сэён была очень красивой!
От такой откровенности у Чжонку даже слезы навернулись на глаза. Отец впервые назвал мать по имени. Впервые!
— С нашего первого раза мы и зачали тебя. Она так любила тебя! Знаешь, о чем она просила меня, умирая на моих руках? Чтоб я любил тебя. Так и сказала: «Пусть вы не любили меня, но любите нашего сына». Ей не было и шестнадцати лет.
Чжонку всхлипывал, покачиваясь в седле.
— Думаю, сегодня, она очень гордится тобой, сын! — сказал Соджун, а потом задрал подбородок и прокричал, глядя в ночное небо: — Сэён! Ты видишь, каким вырос наш сын? Ты же гордишься им, Сэён?
И словно в ответ по темному небосклону скользнула падающая звезда. Чжонку закусил губу, чтоб не зареветь в голос. Жесткая рука легла на плечо и тихонько сжала.
— Уверен, она гордится тобой, — повторил отец и толкнул пятками остановившегося жеребца. Чжонку утер нос и поехал следом.
Дом был погружен в темноту. Мужчины, чтоб не беспокоить Анпё, сами расседлали лошадей, и потом отправились спать.
Чжонку долго вертелся на своем тюфяке. Госпожа, наверняка, сказала Сонъи, куда и зачем уехали мужчины… Юноша пытался представить реакцию девушки, но не мог. Был убеждён лишь в одном: она плакала. Мать
