Сергей Мосияш - Александр Невский
— Не деву растим, но мужа, — отвечал спокойно посадник. — И князя для дел грядущих. А Новгород издревле в добрых князьях нуждался.
— Не в добрых, Михаил Федорович но сильных, — поправил Александр Ярославич.
— Все едино. Добрый молодец слаб не бывает. Намек посадника на то, что Дмитрию грядет стол новгородский был приятен великому князю. Кто ж не печется о чаде своем.
И хотя поход был не совсем удачен — встреча с Миндовгом русского полка не состоялась из-за опоздания последнего — плоды победы были налицо в Новгород явились послы Немецкой, Любецкой и Готской земель. Явились просить мира.
Каково же было удивление Александра Ярославича когда он узнал в немце, возглавлявшем посольство, Карла Шиворда. Того самого Шиворда, с кем двадцать лет назад после Ледовой рати заключал мир «нафечно». Годы мало изменили его, поседела лишь голова, да малость в теле подусох.
И опять, как и в прошлый раз, Шиворд жарко восклицал:
— Дофольно лить крофь наша матка, надо строиль мир князь!
— Конечно, навечно? — не удержался Александр от ехидною вопроса, воспользовавшись паузой в речи посла.
От Шиворда не ускользнул насмешливый тон князя но он сделал вид, что не заметил насмешки, отвечал торжественно:
— Софершенный истина молфишь, князь. Мир, мир нафечно.
И далее во время переговоров, сколь ни пытался Александр подловить немца на шутку, он не поддавался словно это и не ему говорилось.
Лишь после, вечером когда сели вместе за трапезу да выпили по чарке-другой за «фечный мир», Карл Шиворд стал плакаться русскому князю:
— Ах. Александр Ярослафич, разфе я не понимайт сфой глупы фид. Фсе понимай. Но кто я, Карл Шифорд? Маленький пешка. Мой дело гофоритъ. Уфы, гофорить токмо. И тогда, дафно, и ныне я искренне ферил и ферю — нам только мир нужен. Меч тебе и нам несет горе и слезы, а мир — здорофый торговля и процфетаний.
— Не обижайся, Карл, — утешал Александр посла, подливая ему меда. — Но мне тоже несладко лишь говорить о мире, а меж тем мечи ковать.
— Ферно, ферно, Ярослафич, молфишь, — соглашался Шиворд. — Я лучше других знайт, сколь ты прифержен миру, но я не есть гроссмейстер Ордена, я фсего лишь посол. Мне сказали — прифези мир, и я его прифезу.
Великий князь спешил, и поэтому договорная грамота — «Докончанье» — была очень скоро составлена и подписана присутствующими.
«Я, князь Александр, и сын мой Дмитрий с посадником Михаилом, и с тысяцким Жирославом, и со всеми новгородцами докончахом мир с послом немецким Шивордом, и с любецким послом Тидриком, и с гоцким послом Олостеном, и со всем латынским языком…» — так начиналась договорная грамота, в которой были подробно изложены условия мира.
«Докончанье» широко открывало пути для обоюдной торговли, брало под защиту купцов всех сторон, их товары, дворы, определяло размеры пошлины.
«Докончанье» вводило в силу старый немецко-латинско-готский договор с Новгородом, заключенный еще во времена Всеволода Большое Гнездо — деда Александрова.
«… А се старая наша Правда и грамота, на чем целовали отцы ваши и наши крест. А иной грамоты у нас нетути, ни тайной, ни явной. На том и крест целуем».
Так заканчивалось «Докончанье», и далее шли печати и подписи всех сторон, оговоренных в нем. Полную силу оно должно было приобрести после утверждения вече. Но Александр Ярославич не стал ждать и уже на следующий день собрался в дорогу.
Было и еще одно дело срочное у великого князя: давно приспела пора постригов третьему сыну, Андрею, но и это откладывалось до возвращения Александра Ярославича из Орды.
— Ворочусь, постригу обоих, — сказал он, поднимая к лицу младшенького Даниила и целуя его в розовую щечку. — Что отворачиваешься? А? Усы не нравятся…
Опустил его на пол и с нежностью смотрел, как заковылял сынишка вдоль лавки, придерживаясь за край. В сердце кольнуло: «Увижу ль еще?» И тут же изгнал непрошеную мысль: «Увижу. Али впервой хана уговаривать. Уговорю и ныне. Одарю пощедрее, никуда не денется. Смилуется».
XLIII
СТРЕЛА УСТРЕМИЛАСЬ В ЦЕЛЬ
Была зима. Золотая Орда кочевала на полудень, ближе к морю. Александр Ярославич ехал на санях, кутаясь в теплую шубу, за ним тянулся обоз с подарками, запасами пищи, слугами. Ехали довольно скоро, почти не останавливаясь. Этому способствовали ямы, устроенные на всем пути следования, где содержались запасные свежие кони. Стараниями Светозара на очередном яме коней быстро меняли, и обоз тотчас отправлялся дальше. Случалось, за ночь проезжали два-три яма, и князь узнавал об этом, лишь проснувшись поутру.
«А ведь славная придумка — эти ямы, — думал он. — Что ни говори, а татары умный народ… Взять те же пороки или огонь, из труб вылетающий… Все искусно исхитрено, и учиться у них есть чему. Жаль, князья наши чванятся: да чтоб я, христианин, учился у поганого?! А что? Коли поганый тебя искусней, отчего б не поучиться. Зачем пользу свою упускать? Не наука б татарская, еще неведомо, взяли бы мы Дерпт на щит, как-никак там три стены, и все неприступные».
Мысли текли неспешные, времени для них в пути много было, иногда, раздваиваясь, начинали спор неслышимый: «Что татар хвалишь? Зверье и есть зверье. Что искусники — так они ли? Огонь, из трубки вылетающий, сказывают, от греков взяли. Пороки для них римляне придумали. Украшения и дворцы им русские искусники творят. Эвон наш рязанский Косьма самому великому хану трон изладил. А ты хвалишь, а еще русский князь».
Когда затекали от сидения ноги, обутые в валяные сапоги, он вылезал пройтись немного. Шел возле саней версту-другую, потом опять садился, и возница подхлестывал коней, переводя с шага на слынь.
Попробовали один раз заночевать в яме, состоявшем из нескольких избушек и сарая для коней. Но блохи так и не дали никому уснуть. С того раза спали на ходу в санях, закутываясь в тулупы и шкуры.
Сарай — столицу Золотой Орды отыскали в низовьях Волги, почти у самого моря, уже пред зимним Николой. Остановились в русском лагере, и Александр сразу же отправился к епископу Митрофану. Русская церковь, разрешенная год назад ханом, мало чем отличалась от татарских кибиток. Так же была взгромождена на колеса, и лишь вверху над крышей высился деревянный крест, выкрашенный позолотой, а другой, немного поменьше, был приколочен над входом. Здесь, в этой кибитке, Митрофан и отправлял всю церковную службу — крестил, венчал и отпевал православных, которых жило немало в Сарае.
— Небось, святой отец, скучаешь по переяславскому храму, — сказал Александр, осматривая убогую обстановку церкви и сбрасывая шубу.
— Да как сказать, сын мой, — почесал переносье епископ. — Слов нет, тот храм богат и красно изукрашен, но этот зато для русичей, в Орде проживающих, — прибежище для их душ страждующих. Единственное, сын мой, а для многих и последнее. И потом, — Митрофан испытующе взглянул гостю в глаза, — там я был лишь приходу надобен, здесь — всей Руси. Вот и служу ей, многострадальной, чем могу и как умею.
— Спасибо, отец Митрофан. За Русь спасибо. Не слыхал ли, зачем звал меня хан? Не за баскаков ли откупщиков ответ держать?
— И за баскаков тоже, сын мой, — вздохнул епископ.
— Значит, и еще за что-то, коли говоришь так.
— Есть и еще что-то, пожалуй, пострашнее баскаков, — отвечал раздумчиво Митрофан, оглядывая свою церквушку.
В церкви кроме них никого не было, но за плетеной стенкой слышался чей-то голос, уговаривавший коня: «Ну-ка не уроси, не уроси. Вот так. Умница». Митрофан заговорил, понизив голос:
— Ты же знаешь, сын мой, у татар войско более чем наполовину из народов покоренных составлено. Берке хочет ратью на арабов идти и позвал тебя, дабы ты дал ему русский полк в поход.
— Только этого не хватало русичам, — возмутился Александр и вскочил с лавки. Плетеный пол, прикрытый кошмой, гнулся и скрипел под его ногами, церквушка раскачивалась. Митрофан с затаенной тревогой наблюдал за этим, потом не выдержал:
— Сядь, сын мой. Успокойся. А то заутреню мне негде служить станет.
Князь опять сел рядом с епископом.
— Спасибо, отец Митрофан, что предупредил.
— Для того и предупредил, сын мой, дабы ты заранее подумал, что отвечать хану станешь на это. Подумай, сын мой, подумай.
— Подумаю, отец святой. Но ведь и ты, наверное, уже думал. А? Вижу по глазам, думал. Ну! Подскажи князю неразумному.
— Зачем ты так на себя, сын мой? Не надо. Ты великий князь Руси и сам себя тож уважать должен. Верно, думал я. И вот чем, мне кажется, тебе отговариваться надо, сын мой. Ты скажи ему: мол, Русь и так вся твоя, хан. Ему такое слышать приятно будет. Да. И вот, мол, если мы уведем войско на арабов, то Русскую землю тут же Орден или свеи к рукам приберут. Понял?
— Понял, отец святой. Славная мысль у тебя.
