Ной Гордон - Лекарь. Ученик Авиценны
— Что, разве нельзя снять повязки?
— Еще слишком рано, — ответил Роб, озадаченный вопросом: ведь Джалал и сам знал ответ не хуже его.
Джалал пожал плечами, приветливо взглянул на Роба и улыбнулся.
— Пусть будет так, как ты сказал, хаким, — проговорил он и вышел из комнаты.
Вот Роб и узнал то, что хотел. У него так сильно закружилась голова, что какое-то время он просто стоял и боялся пошевелиться.
Вскоре неотложные дела потребовали его внимания. Надо было осмотреть еще четырех больных, и Роб вновь занялся работой, заставляя себя проявлять заботу, как надлежит настоящему лекарю, и его разум сосредоточивался на каждом, освещая его ярко и четко, словно солнечные лучи, пропущенные через линзу.
Но когда он закончил работать с последним пациентом, то уж позволил чувствам захватить себя без остатка — такой полной и чистой радости он еще не испытывал. Пошатываясь, как пьяный, он поспешил с радостной вестью домой, к своей Мэри.
56
По царскому велению
Роб получил звание хакима за шесть дней до своего двадцать четвертого дня рождения, и празднование длилось больше недели. К его радости, Мирдин не стал предлагать, чтобы они отправились отмечать получение лекарского звания на майдан. Не вдаваясь в излишние рассуждения, Роб чувствовал, что наступившие в их жизни перемены слишком серьезны, чтобы отметить их одним вечером безудержных возлияний. Вместо этого обе семьи встретились в жилище супругов Аскари и разделили вечернюю трапезу.
Роб и Мирдин вместе пошли снимать мерки на черные одеяния и колпаки хакимов, критически оглядывая друг друга.
— Ты теперь сразу поедешь к себе в Маскат? — спросил друга Роб.
— Нет, я задержусь здесь на несколько месяцев — мне нужно еще кое-чему научиться в хазанат аш-шараф. А ты? Скоро отправишься в Европу?
— Мэри беременна, ей сейчас небезопасно пускаться в дальний путь. Лучше мы подождем, пока ребенок родится и достаточно окрепнет, чтобы выдержать такое путешествие. — Он улыбнулся Мирдину. — Вся твоя семья соберется на праздник, когда к ней вернется ее первый лекарь. А ты уже дал им знать, что шах желает купить у них самую большую жемчужину?
Мирдин отрицательно покачал головой:
— Мои родственники объезжают деревни ловцов жемчуга и скупают мелкие зерна. Потом продают их, отмеряя мерной чашкой, купцам, а те перепродают, чтобы этими жемчугами расшивали одежды. Покупку крупных жемчужин моей семье, пожалуй, не осилить — нужны очень большие деньги. Да и захотят ли они иметь дело с шахом? Цари редко проявляют желание платить справедливую цену за крупные жемчужины, которые им так нравятся. Что касается меня, я предпочитаю думать, что Ала уже позабыл, каким «великим благодеянием» решил осчастливить моих родственников.
* * *— Мои придворные вчера вечером спрашивали о тебе, им тебя не хватало, — сказал шах Ала.
— Я лечил тяжело больную женщину, — ответил Карим.
По правде говоря, он ходил к Деспине. Им обоим приходилось нелегко. Ему впервые за пять ночей удалось вырваться на свидание, сбежав от капризных почитателей-придворных, и он наслаждался каждым мигом, проведенным с Деспиной.
— У меня при дворе есть больные, которым требуется твоя мудрая помощь, — сказал шах недовольным тоном.
— Слушаю, о великий государь!
Ала давно и ясно дал понять, что Карим пользуется его благоволением, однако самому Кариму изрядно надоели члены знатных семей, которые то и дело являлись к нему с вымышленными болезнями. Ему не хватало кипения жизни, работы в маристане, где он мог проявить себя как настоящий лекарь, а не как украшение двора.
И все же всякий раз, когда стражи приветствовали его при въезде в Райский дворец, самолюбие Карима расцветало. Он снова и снова думал, как поразился бы Заки Омар, видя своего мальчишку на прогулке верхом вместе с персидским царем.
— …Я строю великие планы, Карим, — говорил ему между тем шах. — Грядут великие события.
— Да почиет на них благосклонная улыбка Аллаха!
— Позови своих друзей, этих двух евреев, пусть явятся к нам. Я буду говорить с вами троими.
— Будет исполнено, о великий государь!
* * *Утром, на третий день после этого разговора, Мирдина и Роба позвали на верховую прогулку с шахом. Это предоставило им возможность повидать Карима, который в последнее время почти неотлучно находился при шахе. Во дворе близ дворцовых конюшен три лекаря обсудили прошедшие испытания, что доставило удовольствие Кариму, а когда явился шах, все вскочили в седла и вслед за повелителем выехали из города.
Прогулка шла уже знакомым порядком, разве что сегодня они долго упражнялись в стрельбе по-парфянски. Только у шаха и Карима это получалось, да и то не каждый раз. Потом плотно пообедали, говорили только о пустяках, пока все четверо не погрузились, потягивая вино, в горячую воду пещерного озера.
Вот тогда Ала и сообщил им, что через пять дней он сам поведет большой отряд воинов из Исфагана в далекий поход.
— И куда же, о повелитель? — спросил Роб.
— На питомники боевых слонов в юго-западной Индии.
— Государь, а можно мне сопровождать тебя? — сразу спросил Карим с загоревшимися глазами.
— Я надеюсь, что вы поедете втроем, — ответил Ала.
Шах еще долго говорил, посвящая их в свои сокровенные замыслы, что было весьма лестно. Сельджуки к западу от Персии явно готовились к войне. Султан Махмуд в Газни тоже не знал удержу, и с ним придется столкнуться в ближайшее время. Для Ала-шаха пришло время укрепить свое войско. Лазутчики сообщили ему, что в Мансуре[185] имеется множество боевых слонов, а охраняет их слабый гарнизон. Налет на этот город послужил бы войскам отличной боевой разминкой, и что еще важнее — позволил бы шаху заполучить бесценных животных. Покрытые кольчугами, они были грозным оружием на поле битвы и могли предрешить ее исход.
— Есть у меня и другая цель, — признался им Ала-шах. Он потянулся за лежавшими у края бассейна ножнами и вынул кинжал. Клинок был изготовлен из непривычной голубоватой стали, покрытой узором мелких завитков.
— Такой металл изготавливают только в Индии. Он не похож на все то, что есть у нас. Лезвие здесь острее, чем у клинков нашей стали, и тупится оно не так быстро. К тому же сталь очень прочная, твердая, она разрубает обычные клинки. Вот мы и поищем мечи, сделанные из этой голубой стали — войско, вооруженное такими мечами, всегда будет одерживать победы. — Он передал кинжал по кругу, чтобы каждый мог сам оценить остроту закаленного клинка.
— Ты отправишься с нами? — спросил он Роба.
Они оба прекрасно понимали, что никакая это не просьба, а повеление шаха. Договор вступал в силу, пришло время Робу платить свои долги.
— Обязательно отправлюсь, государь! — Он старался, чтобы в голосе была заметна радость. Голова у него кружилась, отнюдь не только от вина, а сердце забилось часто-часто.
— А ты, зимми? — На этот раз шах обращался к Мирдину.
— Великий владыка дал мне позволение возвратиться к моей семье в Маскат, — ответил побледневший Мирдин.
— Позволение! Конечно, я дал тебе позволение. Теперь тебе самому решать, станешь ты сопровождать нас или нет, — сказал Ала деревянным голосом.
Карим поспешил схватить мех и наполнить все кубки вином.
— Поедем в Индию, Мирдин!
— Но ведь я не воин, — с трудом выговорил Мирдин и посмотрел на Роба.
— Отправляйся с нами, Мирдин, — словно со стороны услышал Роб свой голос. — Мы выучили едва ли треть всех заповедей. А в пути сможем вместе этим заниматься.
— Нам потребуются хирурги, — добавил Карим. — Да и кроме того, неужто Иессей — единственный встретившийся мне еврей, который готов сражаться в бою?
Он просто по-дружески подтрунивал над Мирдином, но у того глаза немного потемнели.
— Ты не прав, Карим. Ты слишком много выпил и поглупел, — вступился Роб.
— Я поеду, — сказал Мирдин, и все приветствовали его дружными криками.
— Вы только представьте, — удовлетворенно сказал Ала ад-Даула, — четверо друзей вместе отправляются в поход на Индию!
* * *В тот день Роб заглянул к Нитке Повитухе. Это была суровая худая женщина, еще не старая, с острым носом на желтоватом лице и быстрыми, похожими на виноградинки глазами. Она равнодушно предложила ему выпить и закусить и выслушала то, ради чего он пришел. Ей он объяснил только одно: ему надо уехать. По лицу Нитки было понятно, что с этим ей приходится сталкиваться то и дело: муж путешествует, а жена остается дома и страдает в одиночку.
— Видела я твою жену. Рыжая такая, из ненаших.
— Верно. Она христианка, из Европы.
Нитка некоторое время размышляла и, наконец, пришла к определенному решению:
