Всадник Сломанное Копье - Виталий Дмитриевич Гладкий
В храме было сто семь колонн из ценных пород цветного камня. Сто семь – цифра, имеющая магический смысл. Каждая из этих колонн носила имя одного из византийских патриархов, возглавлявших христианскую церковь до постройки храма. Каменные опоры как бы представляли собой «столпы церкви».
Эта огромная церковь была сооружена при императоре Юстиниане. Он задумал построить не только самый большой храм на свете, но и наиболее богатый по внутренней отделке. Император-христианин хотел затмить пышностью своих языческих предшественников. Он собирался даже выложить золотыми плитками пол, но на это не хватило бы всех богатств империи. Пришлось довольствоваться разноцветным мрамором, волнистые линии которого должны были напоминать верующим волны райских рек.
Патриарх сошел с амвона, который был увенчан киборионом[21] и осенен золотым крестом, а из наоса[22] показались помазанники от всех церквей и во всевозможных мантиях. Здесь были епископы из Африки, смуглая кожа, орлиный нос и суровый вид которых так резко отличались от епископов Македонии, белокурых и приветливых. Были монахи-островитяне и простые священники из-за Дуная, где они обращали в христианство племена, еще исповедующие языческую веру. Множество других священнослужителей стояли сплошной толпой в сверкающих митрах, в облачении ряс, стихарей, епитрахилей и далматик, затканных необычайно сложными узорами, драгоценные нити которых передавали жаркие оттенки заходящего солнца, переливы занимающейся зари.
Колебанием крестов и хоругвей сбивалось острое пламя свечей, которое голубым и желтым сиянием расплывалось под сводами и бесследно исчезало в пространстве. В установленном порядке двинулась толпа через корабли и нартекс[23] ко всем выходам и поспешно построилась снаружи.
Народ склонился, крестясь и воспевая радостные похвалы Господу и басилевсу, в которых слышалось изумление столь выдающимся великолепием. Василько и другие русы-телохранители едва сдерживали толпу простолюдинов, которые собрались, чтобы увидеть пресветлый лик наместника Бога на земле. Такие случаи им выпадали очень редко.
Всколыхнулись стоящие в наосе чины, и задвигался балдахин, который несли над императором. Чело Исаака Ангела было сурово нахмурено, глаза сверкали, нос напоминал орлиный клюв, а пышная иссиня-черная борода (явно подкрашенная, подумал Василько, потому что он видел басилевса вблизи) ярко выделялась на фоне скрепленной у плеча драгоценным аграфом золотой узорчатой хламиды.
В сопровождении сановников император величественно проследовал с мечом в одной руке, с державою в другой, паря над лесом дрогнувших секир и золотых копий.
И опустел храм Святой Софии-Премудрости, показавшийся еще громадней в своей пустоте. Ярче обрисовалось пламя паникадил, прежде несколько потускневшее. Раскрылись появившиеся из облаков фимиама красочные лики: исполинские ангельские головы посреди белых скрещенных крыльев, крылатые ангелы на золотом фоне в прозрачных одеждах, вооруженные мечом и копьем, украшавший внутренний нартекс исполинский Иисус с Евангелием, восседавший на троне со спинкой, увенчанной двумя тиарами.
Проявилась в алтарной нише и Богоматерь с Младенцем во все своем божественном великолепии. Огромная фигура Небесной Царицы словно отделилась от золотого фона мозаики и воспарила в воздухе. Лицо Марии было исполнено женственности. Нежный овал, правильный нос, маленькие пухлые губы. Но главное – глаза. Огромные, печальные, неподвижные. В них таилась и скорбь, и строгость, и всепрощающая доброта, и отрешенность от всего земного.
Блестящая толпа выстроилась в иерархическом порядке: впереди всех Исаак Ангел и его телохранители, ожидавшие снаружи, затем епископы Европы, Азии и Африки, наконец, простые священники и монахи. Они проследовали на Форум Августа, обогнули статую Юстиниана и через бронзовые ворота Монофирос направились к Пропонтиде[24] по проходу, который окаймлял отдельно расположенный дворец Магнавры, построенный невдалеке от Великого Дворца с его зубчатыми стенами. Слева и справа прохода до самого моря тянулись сады, в которых утопали великолепные здания с бронзовыми куполами и мраморными стенами.
Проход заканчивался у скрещения дорог, расходившихся во все стороны лучами. Впереди находился спуск, перерезающий карусель – Триканистерион, перед которой на лужайках верховые стражи с бичами обычно объезжали лошадей. Вскоре нарисовался пышный дворец Буколеон, а напротив него – гавань, укрепленная двумя плотинами, на которых и остановилась пышная, величавая толпа.
Высокий императорский дромон с золотой кормой и пурпурными парусами отчалил от набережной, отбрасывая зыбкую тень на поверхность вод. За ним последовали и другие прогулочные суда – плоские медлительные барки и проворные паландрии, украшенные разноцветными лентами, цветочными венками и фальшивой позолотой бортов.
Басилевс взял с собой только личных телохранителей-манглабитов, и Василько, который со своим отрядом остался на берегу, облегченно вздохнул. Его давила невероятная пышность и торжественность процессии. Стражам нельзя было сделать ни малейшей ошибки. Поэтому напряжение было огромным.
Где теперь то время… Василько мечтательно вздохнул. Служить телохранителем Исаака Ангела было тяжело, но престижно. И платил он куда больше, нежели другие императоры.
Басилевс любил великолепие и пиры. Каждый его пир представлял собой горы хлеба, царство зажаренных и запеченных на угольях зверей и птиц под разными соусами, море разнообразной рыбы и океан самых изысканных вин. Он принимал через день освежительные ванны, натирался благовониями, опрыскивался духами, завивал волосы и свою великолепную бороду, и нацеплял на себя множество самых разных богатых одежд.
Исаак Ангел обожал разные забавы и услаждался песнями; он наполнил дворец шутами и карликами, отворил двери всякого рода комедиантам, скоморохам и песенникам. За всем этим следовало беспробудное пьянство, сладострастие и другие излишества, которые быстро разрушают организм здорового и благоустроенного государства. Постоянно разъезжая по местам, отличающимся красотой видов или превосходным климатом, он бывал в столице только наездами.
Более всего император был занят сооружением громадных зданий. В обеих дворцах – Влахернском и Большом – он построил великолепные бани и жилые помещения, воздвиг на берегах Пропонтиды роскошные дома, и велел насыпать в море искусственные острова. Он постоянно увеличивал тяжесть налогов и публично продавал на откуп должности, торгуя ими, как рыночный торгаш овощами.
Sic transit gloria mundi. Так проходит мирская слава… Это латинское изречение Василько запомнил накрепко, потому что его сказал сам Никита Хониат, очень уважаемый человек, ученый, логофет секретов при Исааке Ангеле. Это была одна из самых высоких придворных должностей. Он очень неодобрительно относился к излишествам Исаака Ангела, но перечить или противиться ему не смел, дабы не очутиться в чреве бронзового быка на Воловьем Форуме.
Василько познакомился с Никитой Хониатом совершенно случайно, когда логофета секретов направили для переговоров с Иваном I Асенем, царем Болгарии. Варангам-русам, язык которых был похож на болгарский, что посчитали важным обстоятельством для успешных переговоров, было предписано охранять Хониата как зеницу ока. Вот тогда будущий кентарх и сошелся с ним. Это не было дружбой, но логофета сильно заинтересовал грамотный и начитанный рус, что среди варваров было редкостью.
После поездки они встретились еще раз, когда свергли Исаака Ангела. Логофету секретов понадобилась защита от беснующейся толпы, и он обратился к русам Варанги, как наиболее надежным воинам этерии. Однажды, когда они остались наедине, Никита Хониат, который уже знал, что случилось с императором, и сказал со скорбью в голосе: «Sic transit gloria mundi».
Когда при поддержке придворных и войска Алексей был провозглашен императором,
