По следу «Серого». Автобиографическая повесть (книга первая) - Вадим Дёмин
В репертуаре парнишки к тому времени были уже русские народные песни: «Выйду ль на реченьку…», «Коробейники», «Светит месяц». Позднее он стал постигать и нотную грамоту, самостоятельно научился настраивать инструмент на оба лада – минорный и мажорный.
В приобщении Володи к музыке и, прежде всего к народной, большую роль сыграл его школьный учитель… математики, Лев Иванович Успенский, настоящий знаток и энтузиаст русской музыки. Страстно любящий детей, Лев Иванович создал в школе на общественных началах оркестр народных инструментов, подолгу занимался с ребятами, отдавая им не только все свое свободное время, но и сердце, душу, свои знания и любовь. И питомцы в свою очередь отвечали учителю взаимностью.
Все, кто однажды пришли на его первую репетицию, остались в оркестре до конца. Мальчишки и девчонки принесли с собой свои собственные балалайки, мандолины, гитары, гармони. Так и родился ансамбль народных инструментов.
У самого Льва Ивановича был старенький, но находящийся в отличном состоянии баян. Учитель свободно владел и многими другими инструментами, обладал прекрасным музыкальным слухом и памятью.
Весть о создании оркестра народных инструментов разнеслась далеко окрест Большого Болдино. Через некоторое время начались и первые «гастроли». Вначале это были поездки в близлежащие села: Свирино, Апраксино, Кистеневку, Малое Болдино. Затем стали выезжать и в соседнюю Мордовию. Последним концертом, на котором играл Володя Воронин, был прощальный школьный вечер 23 июня 1942 года…
И вот теперь, в вагоне-теплушке, удаляющемся от дома все дальше и дальше, гармонь вновь напомнила ему о былом.
Услышав игру первого исполнителя, Воронин не выдержал:
– А ну, ребята, дайте мне попробовать «Сормача»!
Спрыгнув с верхней полки-нар на пол вагона. Володя подошел к гармонисту. В сумеречном освещении лампы-трехлинейки16 он казался еще ребенком из – за своего небольшого роста.
– Смотри, парень, как бы тебя гармонью не придавило! – беззлобно съязвил кто-то сверху, внимательно наблюдая за происходящим.
– А ты не смотри, что мал, зато – удал! – вступились за болдинца его друзья-односельчане, не давая Володю в обиду. -Жми, земляк! Дай им на всю катушку! Пусть знают наших! Мы тоже не лыком шиты!
Рванув меха, Воронин пробежал пальцами по рядам, проверил звучание гармони, опробовал мягкость кнопок, и выдал первые аккорды.
Все притихли. Смолкли даже голоса остряков. Сразу видно, что парень – не новичок в этом деле, а имеет определенный опыт.
– Ты сыграй-ка мне, товарищ,
– «Сормача» повеселей…, —
запел мягким голосом Воронин.
– Чтобы фрицам было туго,
– Наступил «капут» быстрей! —
подхватил припевку Саша Мохряков.
Следующим принял эстафету Миша Кузнецов из Пересекино:
– Стели, мать, постелюшку
Последнюю неделюшку.
А на той неделе, мать,
На шинели буду спать.
Мы даже не заметили, как под одну и ту же мелодию каждый из нас исполнил по несколько куплетов. А ехало в вагоне нас человек шестьдесят. Вот так, в песнях, задорных частушках, шутках-прибаутках, дружеских розыгрышах прошел наш первый день в пути следования.
Утром мы проснулись в хорошем настроении. Потому что в наших отношениях отныне все было ясно и светло. Песня сдружила нас.
Позади остались Ртищево, Кирсанов. Обозначился путь на Тамбов, хотя до него оставалось еще 95 километров. Мы не знали, где будет наша следующая остановка. И как потом оказалось – конечная.
V. В учебном полку
…Предрассветное прохладное утро. Поезд остановился на каком-то полустанке. Последовали команды: «Подъем!», «Выходи из вагонов!», «Строиться!»
Вышли из вагонов. Осмотрелись. На фасаде обветшалого станционного здания – надпись: «Рада».
Для нас это название ни о чем не говорило, а между тем, мы находились примерно на полпути между Рассказово (10 км.) и Тамбовом (11 км.).
Построились, положив перед собой на землю заметно «похудевшие» «сидоры». Встречавшие нас офицеры в форме войск НКВД проверили личный состав (хотя это определение для нас еще мало подходило – мы были всего лишь призывной гражданской молодежью, и военного вида в нас пока еще не было), затем разбили на отделения, взводы, назначили наших первых командиров – сержантов.
Теперь нам предстояло совершить свой первый в жизни марш, который мы вначале восприняли как прогулку.
Учебный центр располагался в лесу. Там нас снова построили, опять проверили по спискам и развели по палаткам.
Володя Воронин был определен в пятую роту, а я – в первую. Отныне я был бойцом первой роты 300-го стрелкового полка НКВД. Звучало, конечно, основательно!
Полк входил в состав 21-ой отдельной стрелковой бригады внутренних войск НКВД СССР, сформированной приказом НКВД СССР №00734 от 13.04.1942 г. во исполнение Постановления ГКО №1406 сс от 07.03.1942 г. «Об увеличении численности внутренних войск НКВД СССР на 50 000 человек».
Первым командиром 21-ой бригады был назначен полковник Зубрилов Иван Тихонович (в этой должности был с апреля 1942 по март 1944 гг.), военным комиссаром бригады – батальонный комиссар Старостин С. М., начальником штаба бригады – майор Щемелев Н.
Первоначально в состав бригады вошли три стрелковых полка внутренних войск НКВД СССР – 300-ый и 301-ый (г. Тамбов), и 302-ой (г. Мичуринск) и отдельный батальон боевого обеспечения (г. Тамбов).
Нас, чернухинцев, всего прибыло 45 человек. Естественно, каждому из нас хотелось попасть служить вместе с земляками в одну роту, о чем мы не только мечтали, но и даже попросили об этом командование. К сожалению, у него на это были совсем другие планы.
Когда мы стояли возле палатки дежурного по учебному лагерю, к нам подошел офицер. Позже мы узнали, что это был политрук Чурилов. Он оглядел строй и спросил:
– Из Балахонихи есть кто-нибудь?
– Есть! – радостно выкрикнул я.
Чурилов подошел ко мне, посмотрел пристально и, прищурив глаза, сразу определил:
– Демин! Если не ошибаюсь, сын Петра Александровича?
– Так точно, Демин! – как можно тверже и четче, по – военному, ответил я.
– То-то я смотрю, лицо уж больно знакомое! Ну, вылитый отец! Ты посмотри, где земляка встретил! А я ведь с Петром Александровичем до войны в алебастровой артели работал: он – бухгалтером, я – парторгом, а потом зав. клубом. Ну, как он? На фронте? Хотя, чего я спрашиваю, сейчас все там.
– На фронте. С августа сорок первого. Как ключи передал мне, так сразу и ушел.
– А ты, стало быть, по его стопам пошел? Молодец! Грамотный?
– Так точно! После школы учился в техникуме. Только закончить не удалось.
– Ничего, фрицев прогоним, вот тогда опять за парту сядешь.
Поговорить нам толком не удалось – Чурилова срочно вызвали в штаб. Больше в тот день я его не видел.
На построении нам объявили, кто в какое подразделение будет направлен. Моя фамилия прозвучала в списках первой роты. Я догадался, что без помощи моего земляка здесь дело не обошлось.
«Ну что ж, первая так первая, – подумал я. – Может быть, это даже и к лучшему».
Командир роты сразу же обратил внимание на мой каллиграфический почерк. Этот факт, а еще и моя довоенная специальность – счетовода – предопределили мою будущую нештатную должность – ротного писаря.
Но и это было еще не все. На организационном комсомольском собрании я был избран комсоргом роты.
Теперь с Чуриловым мы встречались почти ежедневно. Я радостно подумал (ах, как я ошибался!), что он «по знакомству» будет делать для меня какие-нибудь послабления. Но все вышло иначе.
Он не только не давал мне поблажек, а наоборот, строго контролировал, как я усваиваю программу обучения, как веду комсомольское хозяйство, как работаю лично я и возглавляемое мною бюро ВЛКСМ.
Я забыл, когда спал положенные 8 часов. Когда мои товарищи закрывали глаза, чтобы увидеть долгожданные сны, я садился в классе и заполнял протоколы собраний и заседаний бюро комсомола, составлял планы работы, продумывал поручения для своих комсомольцев. А кроме того, – списки,
