Генрих Четвертый и Генрих Пятый глазами Шекспира - Александра Маринина
– Я буду расспрашивать юнца-слугу, почему он дал мне сахару, а ты поминутно зови: «Франсис!» – так, чтобы он ничего не мог мне ответить, кроме: «Сейчас!» Ступай туда, и я тебе покажу, как это делать.
Веселенькое развлечение, однако. И, главное, какое остроумное!
Пойнс уходит.
И дальше начинается вот такое свинство на целых две с половиной страницы. Два здоровенных лба издеваются над несчастным мальчишкой, который даже не понимает, что происходит, и честно пытается угодить замечательному принцу Уэльскому. Заканчивается тем, что принц Генрих и Пойнс начинают одновременно звать Франсиса; тот стоит растерянный, не зная, куда ему идти.
Ну просто отлично! Чувство юмора у будущего короля, конечно, весьма своеобразное.
Входит буфетчик и сообщает, что у дверей стоит «этот старикашка сэр Джон» с группой товарищей. Сэр Джон – это Фальстаф.
– Мне их впустить или как? – спрашивает он у принца.
– Пусть немного подождут, потом открой им, – распоряжается Генрих и зовет Пойнса, который появляется из соседней комнаты и радостно констатирует:
– Ну и ловко же вы одурачили мальчишку-слугу!
А Генриха тянет на философию:
– Подумать только, у этого малого запас слов меньше, чем у попугая, и все-таки он рожден женщиной. Все его дело – бегать вверх и вниз по лестнице, а все его красноречие – подавать счета.
Проще говоря, необразованный прислужник – тоже человек. Просто-таки вершина гуманистической мысли!
Предполагается, что зрителям в елизаветинском театре должно быть ужасно смешно. А мне почему-то противно. И Франсиса жалко. Принц же Генрих, удачно родившийся в королевской семье и получивший соответствующее образование, вызывает у меня пока что только отвращение.
Входят Фальстаф, Гедсхил, Бардольф и Пето , за ними Франсис с бутылками вина.
Фальстаф сперва долго ворчит на общую несправедливость жизни и проклинает всех трусов, утверждая, что во всей Англии осталось только трое порядочных людей, и он, Джон Фальстаф, один из них. Потом начинает обвинять в трусости Генриха и Пойнса, которые вовремя не пришли на помощь во время ограбления. Генрих усиленно делает вид, будто не понимает, в чем дело, и тогда начинается то, ради чего, собственно говоря, все и затевалось: Фальстаф приступает к рассказу.
Оказывается, в ходе разбойного нападения этим утром удалось захватить тысячу фунтов (если помните, вначале речь шла о трехстах марках золотом), но их у Фальстафа отняли: на них, четверых благородных бандитов, напала целая сотня, и Фальстаф добрых два часа сражался «носом к носу с целой дюжиной грабителей». Никогда в жизни ему не доводилось драться так яростно, щит у него пробит, а меч «иззубрен, как ручная пила». После чего призывает в свидетели своих подельников: пусть, мол, сами расскажут, как было дело, если не верите.
Гедсхил и Пето начинают рассказывать и тут же путаются в показаниях: ничего не сходится, то нападавших целая дюжина (а вовсе не сотня, как утверждает Фальстаф), то шестнадцать; то противников связали, то не связали; тех же, кто напал на разбойников, когда они начали делить добычу, было то ли шестеро, то ли семеро… Сам Фальстаф, корректируя показания товарищей по налету, постоянно меняет количество тех, с кем ему пришлось сражаться: начав со ста человек, он быстро съезжает до шестнадцати, но потом поднимает ставку до пятидесяти. Более того, описывая нападение тех, кто отобрал добычу, он идет вразрез с тем, что говорил Гедсхил («человек шесть или семь»), и утверждает, что на них напали двое в клеенчатых плащах, однако уже через три строчки клянется, что бандитов в клеенчатых плащах было четверо, а еще через несколько реплик количество их вырастает до семи, потом до девяти, потом до одиннадцати.
Фальстаф рассказывает историю ночного грабежа.
Художник Henry Courtney Selous, 1860-е.
– Но тут на беду черт принес еще трех паршивых мерзавцев, одетых в зеленое кендальское сукно. Они как нападут на меня с тыла и ну меня теснить. А было так темно, Хел, что и собственной руки не разглядеть.
Принц Генрих цепляется к очередной несостыковке: как же Фальстаф мог разглядеть зеленое сукно, если стояла кромешная тьма? Сэр Джон яростно отвергает обвинения во лжи, и Генрих наконец признается, что видел все собственными глазами. Но Фальстафа голыми руками не возьмешь, он тут же отвечает, что, разумеется, узнал принца в момент нападения, потому и не оказал ему сопротивления, позволив забрать награбленное.
– Как я
