Алексей Павлов - Казак Дикун
— Понятно.
В ненастные часы друзья коротали время в своем шалаше, а как только разведривалось и земля просыхала, направлялись в крепость, куда их теперь определили для постоянной работы. Там таких, как они, уже поджидали старшины — артельщики, разводившие свои команды по разным участкам, чтобы тут же приступить к делу. Землю приходилось копать, загружать в подводы и отвозить на гребни валов, утрамбовывать, а где высота становилась достаточной — устанавливать сплошной частокол из толстых заостренных кольев. Понизу, где вился трехсаженный ров, его внутренний периметр ограждался рогатками, по дну должна была течь вода, подведенная из Карасуна. Угловые и срединные отрезки крепости отводились под полевую артиллерию. Для установки пушек расчищались, наращивались прочным грунтом боевые площадки с секторами обстрелов. Затем сюда надлежало завезти и установить чугунные и медные орудия разного калибра.
Гордились казаки: в пушечном парке крепости основное место займут трофейные турецкие орудия, отбитые у неприятеля под Очаковом, Измаилом, Березанью, Мамо- дою и другими памятными местами. Да было еще взято с бою до двадцати орудий в Анапе, столько же сохранилось после давней ретирады противника из Ейского городка и Ачуева. Правда, часть этой трофейной артиллерии была отправлена в Херсон на переплавку и изготовление колоколов для строящихся церквей черноморцев. Но и для усиления крепости в Карасунском Куте ее нашлось немало.
Для Федора Дикуна, как и всех казаков — строителей, потянулась длинная полоса нелегкой жизни. Атаман Ва- сюринского куреня, дородный пожилой дядько Яким Кравченко требовал от своей строительной команды прежде всего скорейшего возведения куренной казармы.
— Не мешкайте, хлопцы, — повторял он неоднократно после рады. — Нам надо быстрее войти в свою хоромину.
Сказать легко, сделать трудно. Васюринскую казарму требовалось вписать в контуры будущей крепостной площади с учетом расположения на ней жилых помещений остальных 39–ти куреней. Их места до конца не определились, поскольку войско находилось еще в разбросе. Антон Головатый, например, где‑то находился в пути от Слобод- зеи к Тамани, ведя за собой более семи тысяч человек, а оставленный им на неотложную зачистку бугско — днест- ровских дел поручик Федор Черненко пока толком не знал, сколько у него наберется людей для вывода на Кубань.
А из чего и какие дома строить в крепости? Тут тоже было немало закавык. С лесом негусто, о кирпиче и разговора быть не могло. Единственно, чего кругом виделось в достатке — это земли, глины, песка да камыша. И приникались черноморцы к тем спасительным божьим дарам с такой страстью и рвением, что паром и солью исходили их взмокшие рядняные свитки, а на ладонях лопались кровавые волдыри, набитые о черенки лопат и топорища, рукояти тачек.
Федор Дикун и Никифор Чечик в низине Карасуна занимались заготовкой дернины. Грунт, насквозь пронизанный корнями растений, аккуратно разрезался ими лопатами на прямоугольные плитки, которые затем укладывались в бунты и отвозились на крепостную площадь для выкладки стен казармы. По длине это помещение вытянулось на десять сажен. Вскоре на нем заблестела под солнцем камышовая кровля с гребневым навершием, затянутым прочной конопляной веревкой.
Когда дошел черед до обмазки глиной земляной коробки казармы, старший нарядчик хотел было сюда перебросить и Федора Дикуна.
— Замесы глины я еще могу спроворить, — отреагировал молодик на его распоряжение. — А вот с обмазкой стен не справлюсь.
Нарядчик, средних лет, щуплый казачишко, попытался было вскинуться и показать характер, но, глянув на сдвинутые брови Дикуна, отказался от принуждения, недовольно сказал:
— Ладно, обойдемся без тебя. Поработаешь топором на внутренней отделке казармы.
Спустя несколько дней пуританская обстановка внутри куренного дома определилась. Главные ее атрибуты —
нары слева, справа, по всему периметру. И, наконец, наступил момент, когда, заведя на новоселье всю наличную голытьбу, куренной батько сочным басом пророкотал:
— Заходь, браты, и обживай углы.
Молодые казаки Дикун и Чечик покинули свой временный шалаш и перебрались в казарму на постоянное жительство. А работу им теперь другую подкинули: строить войсковую канцелярию. Федор не роптал на тяготы. По здравому рассуждению он понял, что у него, может быть, они не самые худшие. Другим‑то казакам, пожалуй, достанется и похлеще. Прежде всего — на кордонах.
Через каких‑то 20–25 дней после прихода из Ейского укрепления атаман Чепега успел растолкать по кордонной линии больше двух тысяч служилых казаков. Федор знал многих из них. Теперь они на сотни верст залегли по постам и пикетам, соблюдая меры предосторожности, ставят дозорные вышки, лепят землянки, кое — где завозят небольшие пушчонки и нацеливают их в сторону Закубанья, откуда в любой час неизвестно что может последовать.
Так и отрапортовал 14 июня 1793 года кошевой атаман начальству Таврической области в Симферополе:
«Для содержания по реке Кубани от Усть — Лабинской линии до Черного моря от набегов закубанских народов пограничной стражи кордонного войска, черноморская конная команда в двух тысячах при двух полковниках Кузьме Белом и Захарии Малом расставлена».
Из‑за спешки с неотложными делами войсковому правительству, действовавшему пока еще не в полном составе, не оставалось времени на межевание земель между куренями и отдельными владельцами. В этот неконтролируемый зазор вклинился дух былой независимой вольницы. Старшины и семейные казаки растеклись по степному раздолью и в меру своих ухватистых способностей стали занимать земли вблизи речек, лиманов, нимало не стремясь прижиматься к берегу Кубани и ее кордонам. Сюда, на хутора, потянулись обозы с лесом, хворостом, камышом, речным песком.
В один из июльских жарких дней, когда строители кан- цр ярии в полдневный зной укрылись за готовой стеной здания, к ним из своего походного шатра монументальной походкой пришагал кошевой атаман поинтересоваться, скоро ли они обеспечат входины в новое помещение, весьма важное для войска.
— А то мои писарчуки, — объяснил он мастеровитым черноморцам, — таскают свои чернильные приборы при себе, поиспачкались, как черти, присесть им негде.
И, подкручивая сивый ус, с едва заметной усмешкой добавил:
— Когда же приедет войсковой писарь Тимофей Тимофеевич Котляревский, — он без канцелярии и дня прожить не сможет. Так что, казаки, поторапливайтесь.
Шатер, как жилая обитель, хорош на походе. А тут атаману было скучновато, он в нем не засиживался. Либо выезжал с гайдуками на кордонную линию, либо совершал обходы строящихся объектов в крепости. И на этот раз Захарий Алексеевич старался подольше задержаться на людях. Уловив его настроение, кто‑то из васюринцев вытер рукавом низкую подмость и подал, как сиденье, Чепеге:
— Батько кошевой, поговорите с нами про войсковые новости.
Атаман принял приглашение, уселся поудобнее.
— Так что вас интересует больше всего? — спросил он.
— Да хотя бы то, как переселенцы жизнь на новом месте налаживают.
Чепега достал кисет, заправил трубку табаком и, раскурив ее, не без сарказма сказал:
— Налаживают, хай ему грец. Много чего без спроса делают.
У Федора Дикуна выдержки не хватило, своим вопросом подтолкнул атамана на откровенность:
— Что вы имеете в виду, батько кошевой?
Захарий Алексеевич пристально вперил глаза в молодого васюринца:
— Ну, Дикун, ты и нетерпеливый. Скажу. Не перебивай. Не встревай поперек слов старших.
— Виноват, учту, — стушевался Федор.
Как поделился атаман со строителями, не все казаки хотят быть под ружьем, за себя наймитов выставляют. Хозяева — застройщики без разрешения лес вырубают и возят к себе на хутора, а его для войсковых нужд не хватает. Пришлось цидулю писать на запрет самовольной порубки.
В разговоре с казаками кошевой сообщил, что из Кавказского наместничества в Ейское укрепление приезжал
депутат Томашевский, от Екатеринославского — землемер Чуйков, от войска Донского — подполковник Газов. У них имелось предписание на пограничное межевание земель на ейском стыке. Войско же из Симферополя никаких указаний не получило.
— С дня на день, — сказал Чепега, — ждем инструкций. Нам самим хочется поскорее заняться межеванием по окраинам и внутри наших земель.
В бурное лето 1793 года из разных источников Федор Дикун получил немало других сведений об освоении таманских и кубанских просторов, драматических перипетиях из жизни переселенцев, правде и кривде в отношениях между беднейшими, зажиточными и богатыми слоями черноморского казачества. Полюса их неравенства высвечивались, как на лакмусовой бумажке. А вместе с тем общая ответственность за исполнение государственной службы, единая судьба перед лицом внешней опасно- 'сти оживляли иллюзии возрождения давних запорожских традиций. Частенько слышал Федор бодрые прогнозы:
