Юзеф Крашевский - Дети века
Обыкновенно сестры ограничивались прогулкой в стороне сада, примыкающей к флигелю, но им не запрещалось гулять, где угодно, и только добровольно они ходили там, где не могли встретить ни мачехи, ни ее штата. На этот раз они поступили наоборот. Они очень хорошо знали, что если б только брат увидел их издали, то постарался бы увести гостя, а так как темные шпалеры опоясывали Целый сад, то этим путем и можно было пробраться незаметно.
Обладая чрезвычайной догадливостью, Иза знала, куда Люис проведет гостя, чтобы похвастать садом, и потому уселась с сестрой в липовой беседке, которой миновать было невозможно. Стараясь скрыть умышленное желание встречи, они взяли с собой книгу, и Эмма начала читать вполголоса "Размышления" Ламартина.
— Ты полагаешь, что они придут сюда? — спросила она у сестры.
— Уверена. Люис не увидит нас заблаговременно, а когда войдут в беседку, то приличие заставит его познакомить гостя с любезными сестрицами. Семейные тайны неохотно раскрываются; людоедка принуждена будет пригласить нас на чай, и…
— И что же? — спросила грустно Эмма.
— Что ж нам мешает дать волю фантазии?.. Может быть, молодой человек влюбится.
Эмма рассмеялась.
— Кто ж может полюбить два увядших цветка, намоченных в уксусе и пропитанных горечью? — сказала она.
— Не прерывай меня, — возразила более отважная Иза, — молодой человек влюбится…
— Ах, Иза, неужели ты решилась бы на это?
— Я совершеннолетняя, отец ничего не помнит, мачеха жаждет нашей гибели, что ж нам делать?
— Знаешь ли, что я дрожу, когда слышу от тебя подобные речи.
— И я дрожу, но только с досады, — прибавила Иза. — Веришь ли, что даже аптекарчик Скальский кажется мне приличным, и я мысленно ищу в нем освободителя.
— Фи! — воскликнула Эмма. — Сын аптекаря! Помилосердуй!
— Я же говорила тебе, что назло ей готова выйти хоть за лесничего.
— Тсс!
Сестры замолчали. Послышались шаги и веселый разговор. Эмма снова принялась за Ламартина. Люис действительно приближался по аллее с гостем, и был довольно смешон в своей изысканном костюме.
Искусно скроенное платье не могло скрыть горба; лицо его, хотя и красивое, отличалось злобным выражением, а движениями и походкой, подражая франтам, счастливее его сложенным, он добровольно делался смешным.
Вдруг лицо Люиса, раскрасневшееся после обеда, побледнело; он первый увидел сидевших на скамейке сестер и догадался, что они нарочно сюда пробрались. Возвратиться назад не представлялось возможности, потому что могли бы возникнуть Бог знает какие догадки, а между тем он не знал, что делать.
Барон стоял на пороге беседки и с любопытством смотрел на девиц, очень хорошо зная историю дома; он желал знать, как поступит молодой граф в данном случае.
Люис обдумывал, графини притворялись, что ничего не видят. Эмма читала. Хитрый юноша слегка толкнул барона.
— Не будем мешать им, — сказал он. — Мои сестры, эксцентричные, любящие уединение и несколько одичалые. Представь себе, что мама не могла упросить их выйти сегодня к обеду.
Барон отступал как-то медленно, ибо, по-видимому, не хотелось ему уйти таким образом. Иза увидела маневр, догадалась о какой-нибудь проделке брата и из опасения, чтоб не скрылся гость, громко окликнула Люиса.
Девицы притворились, что за деревьями не видели барона.
— Люис! — позвала она. — Поди же к нам; не бойся, мы одни.
— A, — проговорил брат, кусая губы, — это какое-то чудо, что Иза не убежала. Пойдем.
Он в душе проклинал негодницу, — но приличие… "Ах и зачем было приводить его в сад?"
Войдя в беседку, он представлял гостя сестрам.
— Барон Гельмгольд Каптур, — сказал он.
— Извините, — сказал последний, — что мы так неожиданно прерываем ваше любимое уединение, ваше чтение.
— Ах, мы едва уже не начали зевать за книгой, — с живостью отвечала Иза. — Вы, господа, избавили нас от святотатства. Грех против поэзии задремать и зевать над подобным произведением. Приветствуем вас, как избавителей.
Люис побледнел, так не понравился ему этот смелый тон, который шел прямо вразрез с тем, что он сам говорил о сестрах минуту назад.
Но Иза готовила ему еще худшую неожиданность. Барон удивленный, подстрекаемый любопытством, посматривал поочередно на Изу и Эмму: на лице его невольно выражалось пламенное желание узнать ближе эти загадочные существа.
— Нет сомнения, — сказала Иза с живостью, поддерживая разговор, — что брат вел вас, барон, с целью показать красоты нашей местности. Не правда ли, братец?
Люис принужден был пробормотать нечто подтверждающее.
— В таком случае я заступаю его место, предугадывая, куда бы он повел вас. Идем!
Эмма молчала, но глаза ее не теряли времени: пристально смотрела она на гостя, и насмешливая улыбка блуждала на устах ее. Барон Гельмгольд как бы колебался с минуту.
— Я действительно люблю леса, — сказал он. — В Европе нет уже таких боров и дебрей, за исключением захолустий в итальянских городах, да некоторых диких ущелий в Германии. Лес имеет свою прелесть, красноречие, красоту и поэзию.
— Довольно прочесть, что Мицкевич написал о нем в "Пане Тадеуше", — подхватила Иза.
— Все это хорошо на минуту, — сказал насмешливо Люис, — но это трущоба, в которой я не хотел бы жить. Признаюсь, я дитя Цивилизации девятнадцатого века и предпочитаю парижские бульвары самой поэтической пустыне.
— Не разделяю вашего мнения, граф, — прервал барон. — Бульвары хороши как временное развлечение, как любопытное зрелище, но жить я не умел бы нигде, кроме деревни.
— Совершенно согласна, — отозвалась Иза.
— А вы? — спросил барон у Эммы.
— Я тоже люблю деревню, но, может быть, потому, что знаю мало городов. Мы здесь воспитаны, и нас учили бояться столиц как адских вертепов.
"Какое красноречие! — подумал брат. — Как у них развязались языки".
— Здоров ли отец и выходил ли к обеду? — вдруг спросила Иза.
— Нет, — сухо отвечал Люис.
— А мать?
— Она тоже немного не здорова.
— И, конечно, она должна быть при старике, — сказала Иза с живостью, — потому что никому не уступает своего места. Знаете что, Люис: обстоятельства складываются таким образом, что мы хотели бы принести какую-нибудь пользу. Отец болен, мать занята, и потому мы просим вас к себе на чай.
Эмма покраснела при подобной смелости, Люис побледнел так, что барон мот догадаться о его гневе; но что же предпринять для отвращения удара, за который графу предстояло вытерпеть от матери сильную бурю?
Мщение следовало отложить подальше, но нельзя было отказаться от приглашения, тем более что барон благодарил уже с улыбкой радушных хозяек.
— Мы только помешаем вам своим обществом, — сказал он, — вы любите уединение.
— Конечно, приходится любить свою обстановку, — отвечала поспешно Иза, — но если бы мы страшно любили уединение к тишину, то столько имеем этого добра, что трудно израсходовать.
— Не могу надивиться твоей приветливости, сестрица Иза, — сказал сердито Люис, — но сколько раз ты сама говорила, что не любишь шума.
— Разве ты располагаешь прийти к нам на чай с шумом? — смеясь, подхватила Иза. — О, я не думаю этого. Тихая беседа… Вы из Варшавы? — обратилась она вдруг к барону.
— Да.
— И куда же едете?
— Полагаю возвратиться в Галицию, — отвечал барон, — уже довольно давно из дома, но не мог удержаться от соблазна увидеть незнакомые края.
— Как же вам нравится наша сторона? — спросила Эмма.
— Я в восторге.
— Из приличия, но не искренно, — прибавила Иза.
— Не верьте ему, сестрицы, он плут порядочный, — прервал Люис.
— Хорошо же вы, граф, меня рекомендуете!
Люис рассмеялся, но принужденно; он уже думал о последствиях своей неосторожности и о чае. Дело зашло так далеко, что надо было или идти во флигель, или просить сестер в палаццо. Мать могла еще поправить ошибку, пригласив всех к себе. Это немного успокоило Люиса.
Пользуясь его раздумьем, барон живо знакомился с графинями, которые весьма были ему благодарны за вежливость.
Иза мечтала, смотря на него: "О, если бы он взял которую-нибудь из нас!"
Менее отважная Эмма вздыхала в тайне и говорила в душе: "Можем ли мы ему понравиться?"
Между тем разговор становился оживленнее, и они незаметно обошли весь сад. Графиня видела уже из окна падчериц, барона и Люиса вместе, гневалась на сына и отправила дю Валя расстроить общество и созвать в палаццо.
Издали еще дю Валь подал знак горбуну, что нужно с ним переговорить, и они отошли в сторону.
— Что это значит? — воскликнул француз. — Мама ужасно гневается, зачем вы познакомили его с сестрами.
— Я? — проговорил Люис, сжимая кулак. — За кого же вы с маменькой меня принимаете? Сестры искуснее нас, они нарочно напросились сами с беспримерным бесстыдством на знакомство. Я едва не сошел с ума. Представь себе, что, воспользовавшись несколькими фразами, они пригласили нас на чай к себе.
