Иван Ле - Хмельницкий. Книга первая
— А что с ней, Яцко? Может, нужно помочь женщине… — спросил Богун, слегка отстраняясь от казака.
— За убийство полковника, за похищение его трупа, за побег кобзаря с поводырем… — начал было громко Яцко, но закончил почти шепотом: — Урядника Хмельницкого хотят банитовать, то есть выгнать из дома и хутора, забрав все его имущество, пожитки, а может, и казнят на колу.
— Казнят на колу?.. — повторило сразу несколько человек.
— Да, хотят казнить… — ответил Яцко. — Разве панам шляхтичам жаль наших людей? На такие плодородные земли, на такой богатый край сколько их зарится и раскрывает свои ненасытные рты. Они бы всех нас уничтожили, лишь бы завладеть нашими землями. Во времена Наливайко и Косинского едва до Белой Церкви дотянулись своими загребущими руками. А теперь с каждым годом, с помощью католического креста, кола да еще виселиц, все дальше распространяют шляхетскую власть, уничтожают наших людей. Теперь уже и до Чигирина добрались. Вместо рассудительного урядника Михайла Хмельницкого поставят какого-нибудь упыря католика, а православную церковь превратят в униатскую.
— Сожжем, но не допустим! — закричали казаки.
— Нет, сжигать не нужно, братья, это ничего не даст. Вот поможем русским, Болотникову навести порядок в своем царстве, народного царя поставим, а потом вместе с могучим братом — русским народом и навалимся на наших «вашмостей»[21], шляхтичей и короля! Униатских попов и палачей нашего народа посадим на колы и вместе с русским народом будем создавать новую жизнь!..
Богун, слушая Яцка, гордо поднял голову и всматривался в даль, словно и забыл о том, что он слепой. Когда же, вздохнув полной грудью, Яцко умолк, с лица Карпа-Федора Богуна сразу исчезла мечтательная улыбка. Обернувшись к Яцку, он спросил:
— Неужели так и погиб чигиринский урядник и нельзя спасти его святую жену и сына Богдана?
— Хотели было отправить их в Кременчуг или на Низ…
— Так что же помешало?
— Да сам владелец Субботова, Михайло Хмельницкий… Не поверил он нам, отказался от помощи казаков.
— Остался в Субботове ждать позорной баниции?
— Да нет. Дело в том, что переяславской казачке, пани Матрене не удалось сделать казака из него, а до шляхтича он, наверное, еще не дорос… Так вот и… поехал Хмельницкий к старосте Даниловичу в Переяслав правды искать…
— А Матрена, Яцко, Матрена и Богданко? — взволнованно допытывался Богун.
— Вместе с ним поехали, сам провожал их до деревни Медведовки. С ними поехала и мать Мартынка.
Все облегченно вздохнули. Молодые казаки стыдливо отворачивались в сторону — Лукия кормила ребенка. Яцко снова заговорил, но уже как старший:
— Теперь, брат Федор… Твою Лукию с сыном поселим в Веремеевке, у нашего товарища Прокофия Джулая. Сам там малость поживешь, немного очухаешься, а потом на Левобережье махнешь, людям о нашей правде, о будущей свободе будешь рассказывать. А может… и нам в России понадобишься, позовем… Ну, хлопцы, помогите молодице собрать пожитки да отнесите на подводу, что стоит за лозой… Спасибо, брат Прокофий, поручаем мы тебе наше казацкое богатство — кобзарскую семью… Не забудь, молодица, что ты теперь Федориха. А сейчас прощайте, будьте здоровы! Мы двинемся в путь-дорогу, судьба ждет нас за Путивлем!..
Прощались с каждым в отдельности, расцеловались даже с молодицей и маленьким Мартынком. И солнце согревало своими лучами этих искренних, сильных и добрых людей.
13
Всю дорогу до самой Медведовки Михайло Хмельницкий чувствовал себя в обществе решительного казацкого вожака Якова как под надзором, хотя тот и уверял его, что сопровождает их, поскольку ехать по лесным дорогам небезопасно, тем паче ночью.
— Всякий народ шатается в наших краях, пан Хмельницкий. Со мной оно как-то спокойнее, меня здесь каждая собака по духу чует, — объяснил Яцко. — Да и по пути мне, в Боровицу хочу наведаться…
Яцко без умолку, громко рассказывал о своих былых походах в Ливонию вместе с Самойлом Кишкой. Хмельницкому даже надоело слушать его, время от времени он поглядывал на женщин, несколько раз напоминал сыну, чтобы тот ехал рядом с матерью, проявляя какую-то непонятную неприязнь к своему спасителю. Он познакомился с Яцком сразу же по приезде из Черкасс в Чигирин. Жители Чигирина называли Яцка «отчаянной головой», но уважали его, как бывалого казака, ибо из всех жителей города он один принимал участие в ливонском походе и возвратился здоровым и невредимым, хотя и сильно обносившимся. Люди рассказывали, что воевал он рядом с самим Кишкой, который, по его уверениям, погиб не в бою с врагом, а от предательского удара в спину…
Рассказы Яцка мало интересовали Хмельницкого. К тому же, говоря о походах и кровавых сражениях на земле и на море, казак всякий раз возвращался к обязанностям и к поведению урядника Чигиринского староства. Вот и теперь Яцко советовал Хмельницкому подумать, и причем немедля, о том, кем он является для казаков. Нельзя забывать о том, что Чигирин — это новая, свободная казачья столица, а не «пограничное пристанище» для шляхты, зарящейся на Запорожскую Сечь. Хотя казаки и не могут пожаловаться на своего нынешнего урядника, но они настороженно относятся к нему, ибо пан Хмельницкий за все время своего пребывания в Чигирине ни единого разу не посетил храма божьего, не причащался по православному обычаю, как это делает его жена, наставляя благочестию и своего сына Зиновия-Богдана. Услышав это новое имя своего сына из уст казака, Хмельницкий даже вздрогнул. Выходит, что Мелашка Пушкариха успела рассказать кое-кому о Зиновии и его защите наливайковцев… Из слов Яцка следовало, что выписанные из реестра казаки не только воинственно настроены, но, наверное, и посполитых крестьян подстрекают к непослушанию.
Казаки и посполитые будто бы, откликаясь на призыв короля, вооружаются, чтобы помочь «царевичу Димитрию» воевать против Шуйского, а на самом деле остаются в волостях, объединяются в отряды и порой, недовольные шляхтичами, нападают на их надсмотрщиков и урядников.
Переехав на рассвете реку Тясьмин и попрощавшись у моста с этим словоохотливым казаком, Хмельницкий почувствовал себя тревожно.
Однако же возвращаться сейчас в Чигирин было бы совсем безрассудно. Он подстегнул коня, пообещал жене приобрести в Корсуне для нее и вещей подходящую телегу.
Хмельницкие проезжали через села Смелянщины. Здесь Михайло привлек внимание крестьян, работающих на нивах панов-шляхтичей. По одежде и оружию они безошибочно узнавали в нем польского урядника, то и дело останавливали его, требовали объяснить, на каком основании казаков вместе с семьями выписывают из реестра.
— Только и требуют, чтобы он, как скотина, четыре дня в неделю работал на польского пана. Да еще в первые дни недели, а потом уже может обрабатывать свою ниву, когда зерно начнет осыпаться на корню.
— Какой же это божий или человеческий закон, почтенный пан, коль и эти крохи потом нужно отдать на кормежку жолнерам?..
Хмельницкий, искренне недоумевая, пожимал плечами, даже обещал передать их жалобу самому старосте, лишь бы только оставили его в покое возмущенные люди. Хотя крестьяне и были с косами или граблями, но от внимания урядника не ускользнуло и то, что у некоторых из них под длинной сорочкой торчали спрятанные за поясом пистоли.
Хмельницкий и впрямь собирался рассказать вельможе Даниловичу о недовольстве выписчиков из реестра, принимающем угрожающий характер. Ведь из-за этого и начинаются ежегодные бунты в староствах.
Оказавшись в окружении обозленных крестьян, Хмельницкий даже пожалел о том, что с ним нет Яцка.
Правда, его выручали женщины — умная Матрена и особенно Мелашка. Она умела так успокоить косарей, расхваливая Хмельницкого — урядника Чигиринского староства, где людей не притесняют, что они от угроз переходили к просьбам. Даже Зиновий вмешивался в разговор, поглядывая на изможденных, одетых в длинные, грязные от пота и пыли сорочки подростков, подходивших к ним с граблями в руках. Простота и обходительность сына урядника, так ясно выступавшие в обращении с крестьянскими детьми, согревали сердца и души изнуренных работой родителей. И они доверчивее относились к обещаниям пана урядника.
Хмельницкий, озабоченный, изнемогший под палящими лучами солнца, только под вечер въехал в предместье города Корсуня. Женщины устали от верховой езды, выбились из сил кони. Остановились возле перелеска, расседлали лошадей, пустив их попастись, и расположились на отдых. А сам Хмельницкий поехал в староство, чтобы раздобыть телегу. У него отлегло от сердца: ведь в городе нечего бояться нападения крестьян, возмущенных притеснениями шляхтичей. Подстаросты сейчас нет в городе, он уехал в Чигирин. Солнце уже было на закате, на дорогу легли длинные тени от деревьев, дышать стало легче.
