Владимир Акимов - Демидовы
— С моими пушками, — улыбнувшись, пошутил Акинфий и выпил.
— Орденов — не знал уж куда вешать. И ведь все заслуженное! Великий Петр Лексеич старания мои отмечал. И на тебе! В Сибирь сослали, как варнака какого… Жену в дороге схоронил. Не перенесла унижении. — Меншиков трубно высморкался в платок, вытер повлажневшие глаза. — Вот какова на Руси благодарность за труды ревностные! Придет новый монарх и тебя за твои старания — в морду. Так-то, Демидыч, на ус мотай. Уж коли меня смяли, тебя и подавно раздавят.
— Тебя смяли, это верно… — раздумчиво проговорил Акинфий и вдруг спросил в упор: — А кто ты такой был-то?
— Как кто? — опешил Меншиков. — Я — правая рука императора был. Второй человек в государстве!
— А чего полезного ты для государства сделал? Казну обворовывал? Взятки брал? Ордена себе вешал? — Акинфий спрашивал спокойно, даже с некоторой ласковостью в голосе, но злая усмешка кривила губы.
— Да ты что-о, сучий хвост! — придушенно выкрикнул Меншиков и грохнул кулаком по столешнице. — Ты с кем разговариваешь?
— Ты охолонись маленько, Александр Данилыч, охолонись, — ласково продолжал Акинфий. — Подумай лучше, с кем разговариваешь. У меня двадцать заводов, Данилыч. Нынче вот двадцать первый закладывать буду. Я — хозяин на Урале. А ты кто? Меня сомнут, в России железа не будет! Пушек не будет! Якорей! Моим железом со всей Европой торгуют! — Акинфий тяжело задышал, сжал кулаки. — А тебя вон смяли, и никому от этого не холодно, не жарко. Доходное место освободилось, другой на ем теперича воровать будет.
Сломленный судьбой властелин не отвечал, сидел, сгорбившись. Акинфий одним махом опорожнил кубок, спросил:
— Куда путь-то держишь, Данилыч?
— В Березов… — не сразу отозвался Меншиков. — Сослали навечно.
— Ты того… не обессудь за слова злые, — вздохнул Акинфий. — Чего заслужил, то и получил. Нешто деньгами тебе помочь? По старой дружбе.
— Не надо, — Меншиков резко поднялся, взглянул с ненавистью. — Прощай, Акинфий Демидов. Дай бог больше не видеться!
— Так и думал, что откажешься, — улыбнулся Акинфий. — Что ж, дай бог не видеться…
ПОСЛЕ СМЕРТИ ПЕТРА И НА ПРЕСТОЛ ВСТУПИЛА АННА ИОАНОВНА. НАСТУПИЛИ ГУБИТЕЛЬНЫЕ ВРЕМЕНА БИРОНА.
Под вечер Акинфий наблюдал, как каменщики возводили стены башни. Работа спорилась. Прозвонили колокола в церкви. Из завода шли закопченные кузнецы, плавильщики, горновые. Проходя мимо Акинфня, торопливо снимали шапки, кланялись. Вдруг истошный крик послышался издали:
— Хозяи-и-ин!
Вдоль заводского пруда, мимо баб, полоскавших на берегу белье, карьером летел приказчик Крот. Перемахнул через плотину и прямиком к Акинфию. Глаза у него выпучены, рот перекошен от крика:
— Хозяин! Нашли место! Пантелеевское место нашли!
— Ты что разорался на всю округу, дубина?! — рявкнул на него Акинфий.
— Нашли место… — задыхаясь, бормотал Крот, — жилу серебряную и пометки Пантелеевские. Ох, и богатая жила, хозяии-ин!
— Кто нашел?
— Углежог. Платошкой кличут. Лес под уголь валил и наткнулся.
— Он никому про жилу не сказывал?
— Да вроде, никому… Правду сказать, там неподалеку еще углежоги работали… — раздумывая, отвечал Крот.
— Н-ну-у, хорошо-о… — Акинфий вытер мокрый лоб, огляделся по сторонам. — За добрую весть сто рублей тебе жалую, Крот.
— Премного благодарствую, хозяин.
— А вечером ко мне того углежога приведи. Или ист, я сам к нему наведаюсь. Где живет, знаешь?
Поздним вечером Акинфий в сопровождении Крота направлялся к жилищу углежога Платона. Шли узкими улочками. По обе стороны — покосившиеся, ветхие хибары с подслеповатыми оконцами. Свиньи нежились в лужах, бродили козы.
Крот толкнул скрипучую дверь.
— Хозяин дома?
В глубине потрескивала лучина, воткнутая в стену рядом с иконой. Деревянная люлька на веревках подвешена к потолку. Нещадно дымила печь.
Когда гости вошли, с лежанки растерянно поднялась, кутаясь в драный платок, Марья. Акинфий долго, не веря своим глазам, приглядывался к ней — постаревшей, с глубокими, печальными глазами.
— Марья… — шепотом спросил Акинфий, и ужас охватил его. — Это ты, Марья?
— Я… Здравствуйте, Акинфий Никитич…
Крот с удивлением смотрел то на хозяина, то на Марью. Акинфий обессиленно прислонился к стене.
— Ну-к, Крот, выйди, — негромко приказал он.
Приказчик молча повиновался. На пороге обернулся.
— Марья… — Акинфий шагнул к ней, будто слепой, протянув вперед руки. — Марьюшка… Как же это, господи!
Они обнялись и долго стояли неподвижно, боясь шевельнуться.
— Давно ты здесь? — шепотом спросил Акинфий.
— Дочке уже шесть годов минуло…
— Что ж не объявилась, не показалась?
— Зачем? Чтоб твоя Евдокия меня опять отравой опоила?
— Ох, Марья, Марья… — простонал Акинфий. — Что ж за жизнь такая подлая?
— То не жизнь, Акинфушка, то — люди… На беду мы с тобой встренулись, чует сердце…
Акинфий запустил руку в карман, достал пригоршню серебра, стал совать Марье. Монеты падали на пол, позванивали. Марья стояла, не шевелясь.
Вильгельм де Геннин прибыл в Невьянск ранним утром. Из кареты следом за ним выбрался и бывший поручик Преображенского полка Василий Татищев.
— Вот, Акинфий Никитич, это его превосходительство Василин Татищев, — улыбнулся до Геннин. — Будет тут начальником от бергколлегии.
— Ну что ж, — усмехнулся Акинфий. — Прошу отобедать. Стол давно накрыт.
— Нет, нет, Акинфий Никитич, сперва показывай свои владения.
— Воля ваша, Вильгельм Иваныч…
…Они обошли завод, кузни, осмотрели две домны. Повсюду видели они изможденных людей в лохмотьях — впалые щеки, провалившиеся глаза, пот от непосильной работы. И повсюду прогуливались здоровенные, мордастые парни в заломленных на затылок шапках, с нагайками в руках.
В горной избе де Геннин остановился возле целой связки плетей, висевших на стене, покачал головой:
— И много ты ими пользуешься, Акинфий Никитич?
— В меру. Без строгости в нашем деле нельзя.
…Спустились в шахту. Согнувшись, пробирались по узкому штреку, каменистые своды нависали над головой. Где-то громко журчала вода, слышался звон железа, удары кайла. Надсмотрщик с фонарем завел их в забой — в тесной нише при чадящем свете коптилок били кайлом породу несколько человек, ноги у всех в кандалах. Другие на тачках отвозили руду.
Татищев присел на тачку, спросил у изможденного парня:
— Ну… и как тут работается?
— А вы у хозяина спросите. Ему видное, — с хрипом ответил тот.
Мимо, поскрипывая тачками, согнувшись в три погибели, проходили рудокопы, искоса поглядывая на господ.
— Нет, ваша милость, Василий Никитич, — говорил Акинфий за обедом Татищеву, — я сам простым кузнецом был и что такое тяжелая работа, знаю. И лупцевал меня отец чуть не каждый день. Только на пользу сие учение пошло.
— Стало быть, ты хочешь меня уверить, что человек без плетей работать не будет, — усмехнулся Татищев.
— Я не зверь, я человек, — угрюмо ответил Акинфий. — Иной раз от жалости сердце болит нестерпимо. Но в пашем деле не как сердце велит поступать надобно, а как голова приказывает.
— По закону надобно, Акинфий Никитич, дорогой, — сказал Татищев. — По закону. Без жестокосердия.
— Значица, я выхожу жестокосерд! — тяжело задышал Акинфий. — Что цепи надел и плетьми секу! Хорошо, я зверь, а ты, генерал, — ангел! Может, ты заместо них в рудник пойдешь? Кайлом махать да руду на тачке таскать. Не-ет, генерал, ты не пойдешь! Да и кто ж туда по своей охоте идти согласится? Стало быть, ядер не будет, пушек, других надобностей. И как же тогда быть?
— Конь тяжелый воз потянет, ежли его кормить и беречь. Так и с работным людом надобно. — Де Геннин с удовольствием выпил вина.
— Да-а… — помолчав, вздохнул Татищев. — Что Демидову законы, когда ему судьи знакомы.
— Это ты про что?
— А вот про что. У тебя сейчас двадцать заводов, а подать в казну платишь такую ж, как у тебя дюжина заводов была. Себя государственным человеком мнишь, а казне не додаешь.
— Кому те деньги идут? — спросил Акинфий, устало закрыв лицо руками.
— Что значит — кому? — удивился Татищев. — Доходы казны распределяются согласно государственной надобности
— Кому идут деньги? — упрямо повторил Акинфий.
— Не понимаю тебя, — нахмурился Татищев.
Акинфий вскочил, с грохотом отодвинул тяжелый стул. Вышел и тотчас вернулся с кожаным портфелем. Рванул ворот, выпростал гайтан с крестом и ключиком.
— Вы в Питербурхе думаете, мы навроде медведей, окромя лесов, ни хрена не знаем, — бормотал Акинфий, отпирая портфель. — Не… Нас тоже не в дровах нашли…
Вынув нужную бумагу и далеко отставив от себя, пробежал глазами:
