Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3
Под «отвратительными деяниями» можно понимать что угодно, хоть пляски голыми при луне, но это не ересь и не вероотступничество. «Преступления» тоже могут быть самые разнообразные. Заповедей — 10, смертных грехов — 7, а пунктов обвинения на процессе тамплиеров было 127. Большинство из них, даже если их признать, ни сколько не напоминают вероотступничество. Под «развращённостью и порочностью» вполне достаточно понимать содомию, а это преступление личное, только полные идиоты могли думать, что Орден был гей–клубом, и это тоже отнюдь не ересь. Под «неприличными ошибками» можно понимать пропуск слов на литургии или приём исповеди мирянами, в чём Орден обвиняли, но тут ещё весьма далеко до отречения от Христа.
Итак, «имеющий уши, да слышит». Папа фактически признал, что Орден был неповинен в ереси, или, во всяком случае, это обвинение надо считать недоказанным. Даже иерархов, относительно которых он уверен, что они отреклись от Христа и принуждали к этому других, он всё–таки не обвиняет в ереси. Видимо, он исходит из того, что отречение от Христа могло быть признаком ереси, но могло и не быть таковым. Ересь — извращение христианского вероучения, а разве на процессе были обнаружены хотя бы малейшие признаки догматических отступлений тамплиеров? Нет. И папа фактически освободил преступных, по его мнению, тамплиеров от обвинения в том, что они были врагами Церкви, врагами Христа. Его вердикт можно прочитать так: «Виновны, но совсем не в этом».
Похоже, папа был уверен, что за формальным отречением от Христа не стоит еретическая доктрина. Возможно, он знал, что за этим стоит, но по каким–то причинам не говорил об этом вслух. Возможно, не знал, но догадывался, не имея доказательств. В любом случае, он понимал, что доказательств существования «тамплиерской ереси» не существует. И он не обвинял без доказательств.
Так можно ли утверждать, что папа Климент предал тамплиеров? Трудно представить себе обвинение более абсурдное и беспочвенное. К 1312 году Ордена Храма уже фактически не существовало, он был полностью разгромлен без суда — в ходе следствия. Никакими силами уже невозможно было восстановить Орден. Храмовники, опозоренные перед всей Европой, никакими подвигами не смогли бы вернуть доверие общества. Даже если бы Орден был полностью оправдан, его всё равно пришлось бы распустить. К тому же, он не мог быть оправдан, когда высшие иерархи признали свою вину. Уж какие у них были к тому причины, но факты признаний всё же невозможно игнорировать. А в условиях жесточайшего давления со стороны короля и его камарильи решение собора по делу могло быть только обвинительным — без вариантов.
Итак, Орден было уже не спасти, потому что спасать было уже нечего, и отнюдь не папа привёл ситуацию к такому состоянию. В тот момент папская булла о роспуске Ордена была единственным способом избавить Орден от обвинения в ереси. Папа фактически предотвратил осуждение Ордена собором. После папской буллы Собор при всём желании уже не мог осудить Орден, а папа говорил лишь о подозрениях, значит Орден Храма на веки вечные остался под подозрением, а значит — невиновным. Благодаря папе Клименту V.
***Луи Шарпантье писал: «Главной причиной краха Ордена Храма стала злая воля другого религиозного ордена, который жаждал управлять христианским миром и надеялся достичь своей цели методом террора, поскольку не сумел сохранить в чистоте добродетели своего основателя. Главным же препятствием для него был Орден Храма… Орден святого Доменика стал злейшим врагом тамплиеров».
Вот, наконец, оригинальный взгляд на проблему. Виноват не Филипп, не Климент, не Ногаре, а злые белые доминиканцы. Кто–то в любом случае должен быть виноват. Сиверцев вспомнил хорошие слова: «Виноватых холопы ищут, а мы — господа». И ещё: «Господа — это те, кто с Господом». Воистину, господа виноватых не ищут именно потому, что они — с Господом. Рыцарь, попавший в беду и страдающий, казалось бы, совершенно безвинно, заглянет прежде всего в свою душу и обнаружит там достаточно грехов, которые и стали подлинной причиной его страданий, которые являются не наказанием за грехи, а средством очищения души, посланным милосердным Господом, не желающим, чтобы рыцарь страдал целую вечность.
И если мы действительно любим Орден Храма настоящей христианской любовью, а не испытываем к нему холопскую влюблённость, мы не должны искать виноватых. Нам ничего не дадут завывания про чью–то «злую волю». Мы должны постараться понять подлинный смысл того, что случилось тогда с Орденом Храма. В этой трагедии было много актеров, но режиссёром был Господь. Об этом не надо забывать.
Итак, какую роль сыграл Орден доминиканцев в разгроме Ордена тамплиеров? Шарпантье продолжает: «Процесс — дело рук Гийома Парижского, который несомненно был его главным вдохновителем. Доктор теологии Гийом Парижский из Ордена святого Доминика являлся инквизитором веры во Франции, а с 1303 года — великим инквизитором. Он — исповедник короля с 1305 года».
Да, безусловно, Гийом де Пари — один из тех, кто наряду с Ногаре имел тогда максимальное влияние на короля. К кому ещё должен был прислушиваться король, касаясь вопросов веры, как не к собственному исповеднику, к тому же если этот исповедник — великий инквизитор Франции, то есть человек, который по должности обязан следить за чистотой веры в масштабах государства. И действительно имело не малое значение то, что инквизитор был доминиканцем. По сравнению с Ногаре это фигура принципиально иного калибра. Ногаре — одиночка, и в организации процесса тамплиеров максимальную роль сыграли его личные качества, точнее, то обстоятельство, что эти качества были весьма симпатичны королю. Гийом де Пари мог вообще не обладать сколько–нибудь примечательными личными качествами (да они по ходу дела и не видны совершенно), его удельный вес определялся тем, что за ним стояли две могущественные силы — Орден доминиканцев и инквизиция. Разумеется, эти силы предпринимали попытки через такую удобную фигуру влиять на короля. Но насколько эти попытки были успешными?
Не надо забывать, что по складу своему Филипп отнюдь не был марионеткой. «Железный король» ни мало не походил на человека, которым каждый может вертеть, как ему вздумается. Есть не мало признаков того, что инквизитор был марионеткой, которую король дёргал за ниточки, а отнюдь не наоборот. Поэтому утверждение: «Процесс — дело рук Гийома Парижского» представляется вообще ни на чём не основанным. Процесс — дело рук короля, которого, вероятнее всего сильно простимулировал Гийом де Ногаре, а так же, возможно, Гийом де Пари. Но это ещё не значит, что король творил их волю. Они были советниками и исполнителями, они были фигурами в королевской игре и фигурами весьма значительными, но эту партию играл король, а не они.
Когда папа выразил своё возмущение арестами тамплиеров, король ответил, что всего лишь выполняет волю инквизитора Франции. Из одного только этого ответа уже можно сделать вывод, что инквизитор — не более, чем ширма для короля, он использует инквизицию, как прикрытие для осуществления своих замыслов.
В течение всего средневековья шло перетягивание каната между европейскими монархами и римскими папами. Монархи претендовали на контроль за делами духовными, папы — на контроль за делами государственными. Рим хотел привить миром, мир хотел править Римом. Ярче всего это проявилось в борьбе германских императоров и римских пап. Фридрих Барбаросса, Фридрих II полжизни положили на выяснение отношений с римскими понтификами. Позднее окрепшая Франция так же стала претендовать на контроль за Римом, постоянно отбивая у пап желание совать нос в дела государственные. Выразителем этой тенденции стал Филипп IV, положивший начало «авиньонскому пленению» пап, то есть решивший иметь у себя на территории Франции «карманных понтификов».
Этот процесс затрагивал не столько даже государственные, сколько религиозные вопросы. Король, как помазанник Божий, претендовал на то, чтобы быть выразителем Божией воли. У Филиппа IV было в высшей степени развито чувство священного, религиозного характера своей власти. И если папы претендовали на то, что Божью волю король может узнать только через них, король воспринимал это как посягательство на сакральный характер своей власти. Отсюда и все его «контры» с папами, начиная с процесса Бонифация.
Но вот ведь проблема: средневековье имело высочайшее представление о достоинстве апостольского престола, и мир вполне мог воспринять королевские «наезды» на пап как политику антицерковную, то есть по большому счёту антихристианскую. И эта коллизия ставила перед королём сверхзадачу: доказать, что у него конфликт не с Церковью, а с папой, и он враждует не со Христом, а с Ватиканом. Чтобы это доказать, король должен был опираться на церковные структуры подконтрольные в большей степени ему, а не папе. Инквизиция и Орден святого Доминика хорошо подходили на роль этой опоры.
