Ирвинг Стоун - Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон
Она поблагодарила Джона и ускользнула в свою комнату. Рассказ Овертона не шокировал ее, он лишь подтвердил ее подозрения. В дверь постучали. Это была Молл, сообщившая, что обед на столе. Рейчэл ополоснула глаза холодной водой и, улыбаясь через силу, спустилась в столовую.
За столом шли оживленные разговоры в связи с тем, что Кумберленд добился независимости от Северной Каролины и стал территорией федерального правительства. Рейчэл сидела между Сэмюэлем и Александром, лениво отметив, что мать застелила стол лучшей льняной скатертью и приказала положить по этому случаю салфетки. Некоторое время оловянные тарелки оставались пустыми. Рейчэл окинула взглядом большой стол и беседующих гостей: лишь Эндрю Джэксон казался скованным, молчаливым. Затем ее брат Джон прочитал молитву, и лучшие слуги Джордж и Бенджамен вошли из кухни с огромными блюдами жареного мяса и свежих овощей. Она попросила Сэмюэля налить ей молока из большого кувшина, стоявшего на середине стола. Прохладное молоко успокоило ее нервы. Она услышала, как ее мать, сидевшая во главе стола, спросила:
— Джон, как ты и мистер Джэксон ладите с семьей Мэнскер?
— Ну, семья Мэнскер очень любезна с нами, но у нас нет помещения для конторы, и поэтому мы решаем правовые вопросы за застеленной кроватью.
— Меня это не беспокоит, — сказал Джэксон. — Я могу вести вопросы права хоть на сеновале. Но пища неважно приготовлена. Джон и я не спим, мечтая о воскресном обеде вроде этого.
— После вашего отъезда у нас нет постояльцев в вашей хижине, — откровенно заметил Уильям. — Не хотели бы вы вернуться в вашу старую контору?
— На мой взгляд, это прекрасная идея, — сказал Стокли. — Я все еще должен Эндрю деньги и полагаю, что он должен быть рядом, чтобы защитить свои капиталовложения.
— А я мог бы продолжить учебу! — воскликнул Сэмюэл.
— Эндрю и я не желали бы ничего лучшего, — проговорил Овертон. — Но… разумно ли это?
— Что касается меня, — спокойно ответила миссис Донельсон, — могу откровенно сказать, что я была против вашего отъезда. Однако вопрос о том, разумно или неразумно, в данном случае зависит от Рейчэл.
Все глаза уставились на нее. Она подумала с внутренней гримасой, что за истекшие годы ей следовало бы научиться думать на публике. Но она не тянула с ответом и не колебалась. Разве есть причина, чтобы около двадцати Донельсонов контролировались одним отсутствующим и враждебно настроенным Робардсом? Она повернулась к двум юристам, сидевшим на другом конце стола:
— Я не вижу причины, почему бы вам не вернуться. Переезжайте в вашу хижину, джентльмены. Рады видеть вас здесь.
После обеда часть присутствующих вышла в сад полюбоваться на распустившиеся цветы персиковых деревьев. Они успели сделать всего несколько шагов за забор, когда Эндрю Джэксон присоединился к ней и пошел рядом в ногу.
— Я хочу поблагодарить вас за доброе приглашение, миссис Робардс, но не могу вернуться сюда. Я не встречал еще ни одной молодой женщины, чья дружба имела бы для меня столь большое значение. Именно поэтому я так огорчен, что причинил вам неприятности.
— Вы не причинили мне неприятностей, мистер Джэксон. Вы просто были втянуты в них, как и я.
— Знали бы вы, чего я себя лишаю! — воскликнул он. Затем, понизив голос, он продолжал спокойнее: — Я буду работать с Джоном в хижине, но какое-то время жить у Мэнскеров. Я считаю, что должен поступить так, чтобы защитить вас, миссис Робардс.
Рейчэл повернула к нему свое серьезное лицо:
— Не думаю, что вам следует тревожиться за Льюиса Робардса.
Он внимательно посмотрел на нее озадаченный, его губы слегка приоткрылись. «Как странно, — подумала она, — можно в течение двух месяцев изо дня в день видеть лицо человека, как это делала она год назад, и не замечать его деталей до момента кризиса, когда под влиянием эмоций обостряется острота видения». У него не было симметрии в лице: высокий выпуклый лоб не был широким, правый глаз несколько крупнее и более глубоко посажен, чем левый, левая сторона губ кажется более полной, чем правая, и его длинный торчащий нос пересечен шрамом от правого глаза к левому уголку рта. Все эти черты она увидела ярко и выпукло, конечно, они не придавали его лицу красоты, но тогда почему же оно кажется самым привлекательным, какое когда-либо встречалось ей? Она перестала задавать себе вопросы, когда он заговорил:
— Я не понимаю.
— Не думаю, что он когда-нибудь вернется в Нашвилл.
Это была самая красивая весна, какую помнили за прошедшие десять лет, с момента заселения Кумберленда. Расцвела магнолия, и в воздухе уже ощущался запах сирени. На заросших папоротником зеленых склонах холмов низкорослые деревья были усыпаны белыми и розовыми цветами. Стволы деревьев были переплетены диким виноградом, карабкавшимся вверх. Пастельно-зеленая трава уже поднялась по пояс, пышные кусты желтого жасмина распространяли вокруг себя летний аромат.
Рейчэл обнаружила, что к ней возвращается естественная жизнерадостность и огромная потребность быть веселой, петь и шутить, быть счастливой уже потому, что ей двадцать два года и она переживает прекрасную весну. Она начала посещать танцы у соседей; по воскресеньям Донельсоны и их друзья наполняли закусками корзинки для пикника и ехали вдоль реки, отыскивая тихие мелкие места, где течение сдерживалось извилистым руслом и можно было спокойно бродить в прохладной воде. Однажды она присоединилась к Джону и Эндрю и к миловидной дочери поселенца, только что приехавшего в Нашвилл. Они гуляли по дороге вдоль реки, и теплое солнце ласкало их лица. Ей нравилось ходить пешком, у нее была неторопливая походка, и она легко перемещалась в пространстве своим компактным грациозным телом. Ее голова сидела немного низковато на плечах, создавая впечатление полной легкости, и ее длинные стройные ноги успевали за быстрыми шагами Эндрю.
Джон и миловидная блондинка шли впереди. Рейчэл и Эндрю рассуждали о том, что им хотелось бы получить от жизни. Рейчэл было не трудно сказать, хотя и трудно достичь: ей нужен муж, с которым она могла бы жить в мире и любви, дети, дом здесь, на утесе, над медленно текущей зеленой рекой Кумберленд.
Оказалось, что у мистера Джэксона нет желания стать великим юристом.
— Я не обладаю подобно Джону талантом в области права, — сказал он. — О, я работаю достаточно хорошо, но право — это не то, чем я хотел бы заниматься всю жизнь, это область, доступная лишь для молодых людей с характером. Я хотел бы быть плантатором. Именно этого желал мой отец в Уоксхаузе. Я хотел бы засадить сотни акров и смотреть, как растет здоровый и обильный урожай под солнцем. И я хотел бы выращивать чистокровных лошадей.
— Но право — это открытая дверь в политику, — возразила Рейчэл. — Стокли говорит, что через несколько лет мы станем штатом. Хотелось бы тебе стать конгрессменом или, быть может, губернатором?
— Нет, — поспешно ответил он. — У меня нет политических амбиций. Я даже приглядел хорошенькое местечко около Натчеза на испанской территории, когда ездил туда по делам в прошлом году. — Он повернулся и, глядя ей прямо в глаза, сказал: — А теперь я хочу жить здесь, в Кумберленде.
Из Харродсбурга прибыла группа торговцев. Они передали миссис Льюис Робардс пачку писем. Рейчэл устроилась в большом кресле под окном и разложила письма по датам, указанным в первых строчках. Затем быстро прочла их, почти не думая и ничего не чувствуя, а потом вернулась к началу, взвешивая каждую строчку.
Во-первых, Льюис уверял ее, что, находясь дома, он полностью восстановил свою энергию; что болезнь его матери ослабила ее и он взял на себя управление плантацией; что он нанял двух солдат, воевавших вместе с ним во время войны, для работы на плантации и ее обороны; что он продал часть рабов, мужчин и женщин. Он извинялся за причиненные ей волнения, уверял, что любит ее, и спрашивал, не вернется ли она в Харродсбург как можно скорее.
Она погрузилась в размышления: как умно и тщательно согласованы письма в расчете рассеять ее страхи. Вопрос о молодой рабыне никогда ими не обсуждался, однако он явно понимал, что она знает об их отношениях, и заверял, что девушка была продана. Он также доводил до ее сознания мысль, что коль скоро новые нанятые служащие — обученные солдаты, то не будет постояльцев, которые могли бы возбудить его ревность. Наконец, он давал понять, что взял на себя управление плантацией и поэтому будет вести себя ответственно.
В дни, когда она была полна решимости не возвращаться в Харродсбург, Рейчэл не могла себе представить, что муж прибегнет к таким доводам. Она была рада, что Льюис все еще любит ее, признательна ему за его желание перестроить свою жизнь так, чтобы у них появилась возможность жить по-доброму вместе. Она не знала, насколько велика такая возможность. Ей минуло восемнадцать лет, и она не могла уже жить во власти грез. Она была счастлива в последние месяцы, но что случится с ней в дальнейшем, когда она останется женщиной без определенного статуса или положения? Есть ли возможность иметь собственный дом, детей?
