Сергей Мильшин - Волхв

— Да как же я запрещу? Меня никто и не послушает. И взбунтовать могут. Одно дело — к христианству их привечать, другое дело к святому валуну, который для них и тебя и меня вместе взятых более уважаем будет, ходить запретить. Не выйдет. Все равно пойдут. Только вред греческой вере нанесем. С горяча-то такие дела не делаются. Надо чтобы попривыкли, потом как-нибудь, может, и сладим.

Никифор недовольно тряхнул чернявыми редкими кудряшками, окружившими проплешину на затылке:

— Не то ты, князь, говоришь. И за истинную веру слабо болеешь. Не всей душой.

— Это я-то не всей душой? А кто книги для тебя несколько сроков собирал по всем сундукам? С народом перессорился? Не я ли?

— То книги, а то дела. Почто Коломны щадишь? Там язычники — враги наши оплот себе свили, недавно настоятеля позорно выставили, а ты как будто не видишь. А?

Князь помрачнел и поднялся. Подошел к окну и ответил, не оглядываясь:

— Коломнами по осени займусь. Вот урожай соберут, в казну долю отмерят, тогда и пойду на них.

— Все выгоду ищешь, князь? В истине нет выгоды, там только правда. И правда эта говорит о том, что ты плохой христианин.

Князь резко обернулся:

— А что ты будешь есть зимой, если я не дам им урожай собрать? Небось, без хлеба за стол не садишься? А подумал ли ты, гречанин, в тот момент, когда им рот набиваешь, о том, что его язычники поганые вырастили, которых ты за людей не считаешь? Не погано такой хлебушек есть-то? А горожане, — он кинул руку в сторону городских улочек, — если я все наши села, где язычники поганые живут, а они везде, почитай, живут, в пожарища обращу, голодом сидеть будут? Станут голодные с меня же первого спросят. И на спрос этот кровью отвечать придется. И мне и тебе. Как ты не понимаешь?

— Князь разгоряченный замолчал, а протоиерей медленно поднялся:

— Не пойдешь, значит, на Коломны?

— Пойду, но осенью.

Никифор метнул на князя злобный взгляд и, гневно мотнув рясою, быстро вышел из палаты.

Сейчас князь снова переживал тот разговор и мучился сомнениями — правильно ли поступил, что обидел священника. Может, надо было послушать его? Леший с ним, с урожаем, если эти язычники так уже Никофору поперек горла встали. Не пропадем с Божьей помощью, — князь отвел коленом мягкую ветку лещины и, придержав, обрубил ее кинжалом, — ну, да что теперь расстраиваться. Сказанного не воротишь, а да осени подождать все равно надо, так правильно будет. Никуда попы не денутся, потерпят.

Выждав момент, когда тропинка расширилась, вмещая двух всадников рядом, Бронислав подъехал к князю и поехал рядом, почти касаясь его стремени. Тот повернулся к другу:

— Ну, Броник, как тебе рарог?

— Хороший будет рубака, — Бронислав улыбнулся в широкие усы, — уже не пустые возвращаемся.

— То верно. Хорошую птицу твои люди воспитали, а опыт — дело наживное.

Низкий лапник перегородил дорогу, соратник князя выехал вперед и приподнял упругие ветки, пропуская Владислава. Князь пригнулся и поблагодарил Броника. Тот снова пристроился рядом.

— Княже, — начал он медленно, — тут такое дело…

Владислав подбодрил друга:

— Говори уже, что там у тебя? Вижу же, не просто так мне ветки поднимаешь.

Бронислав вопреки обыкновению не улыбнулся на шутку князя. Он вздохнул, начиная непростой разговор:

— Никифор, слышал я, собирается с твоей дружиной в Коломны наведаться.

Князь быстро глянул в сторону друга:

— Ну, собирается, так не сейчас же.

— Не надо бы туда ходить.

Владислав нахмурился:

— Ты что же это, язычников поганых пожалел?

Бронислав на миг отвел глаза и тут же вернул прямой взгляд к лицу друга.

— Ты меня, Владик, не первый день знаешь. Я за тебя горой в любом твоем деле. Особливо, если оно на пользу земле нашей.

— А это, значит, не на пользу, по-твоему?

Бронислав уперто тряхнул широкой бородой:

— Я ходить вокруг да около не умею. Не на пользу Руси убийство русичей и княжеству убыток прямой. Поскольку с дыма берем. А после нашей дружины в деревнях одни пожарища остаются. А с них ты ничего не возьмешь, хоть утрудись.

Князь сердито прищурился:

— Ты же слышал, что Никифор гутарит — язычник, хуже разбойника, и только смерти достоин. А в Коломнах одни язычники и живут. По весне они попа нашего палками выгнали. Такое простить надо, по-твоему?

— Может, и простить. От Коломны княжеству только польза. Сколько они нам по осени муки присылают? На три месяца городу с хлебом жить, это точно. А если посчитать, сколько меда, мехов, рыбы от них идет, да какой? Сплошной бело- да краснорыбицы. Уничтожим мы Коломны, меньше станет язычников, как ты говоришь поганых, а вместе с ними и прибыли большой лишимся. Кто нам ее восстановит? Никифор со своей братией, что ли?

Князь мрачно молчал, а Бронислав разошелся, не замечая недобрых взглядов, которые тот изредка бросал на него из-под лобья.

— Ты пойми, княже, я не за язычников переживаю, их я, как и ты, на дух не переношу. За княжество наше душа болит. Наши отцы начали эту войну со староверами, и потихонечку побеждаем мы, с божьей помощью, — Бронислав перекрестился, — но устал народ от этой долгой войны своих со своими. Даже верные христиане роптать начинают на методы Никифора. Давеча, на площади книги жгли. А какая в них корысть-то? Только то, что деяния предков в них описаны, да премудрости разные, которые наши деды да прадеды собирали. Так я наблюдал, не было на площади одобряющих взглядов. Никому то дело не понравилось.

Тропинка между тем вывернула к заимке — пятистенной избе с пристройками, у одной из которых — распахнутой конюшни — уже расседланными стояли лошади молодежи. Сами они, ухватив по клоку сена, натирали своих верных друзей. Князь обернулся с решимостью в глазах к Брониславу:

— Не трону тебя только потому, что друг ты мне с детства. И много мы с тобой бед видывали, и по малолетству и когда постарше стали. Знаю, не подвел ты меня ни разу ни тогда с разбойниками-язычниками, когда схлестнулись мы с ними на смерть, ни когда в лесу зимой от шатуна деру давали. А потому скажу тебе, как думаю: ты эти крамольные речи брось. Мне и без тебя крамольников в тереме хватает. И запомни — я язычников поганых прощать не намерен. И Никифор меня в том полностью поддерживает.

— Да твой Никифор, — начал было Броник, но князь предостерегающе поднял руку.

— Все, больше никаких разговоров, тем паче прибыли мы.

Бронислав покорно склонил голову, от чего широкая борода его выпятилась от груди, словно два коротких дротика.

— Ну, что вы тут, хлопцы? — князь бросил повод в руки подбежавшего смерда. — Прохлаждаетесь? Так-то вы князя своего встречаете? — он легко спрыгнул на землю и довольный оглядел склонившихся в поклоне приближенных. — Ну, будя, будя, — сказал он тут же, — не на приеме иноземных гостей шею гнете, на охоте, чай. А на охоте, да на рыбалке все равны. Правду я говорю? — Он подошел к сыну Любояру и придержал его за плечи, заглядывая в синие родные глаза.

— Правда, батя, — тот выдержал открытый взгляд.

— Один ты меня понимаешь, — отчего-то грустно молвил Владислав и сразу же словно очнулся и отпустил сына:

— Пошли в дом, что ли? Гулять будем.

Глава 6

На сваоре — восходе солнца — только дождались, пока немного спадет роса, Воинко повел деда с внуком на капище. Воздух, насыщенный испарением земли, как перед грозой, ощутимо сковывал дыхание. Несмеян всю дорогу только и успевал вытирать пот, смешанный с раздавленными комарами, на лбу и щеках. Горий, молодой, сильный, прыгал впереди с камня на камень, легко перескочил через узкую расщелину, словно пытаясь доказать старикам, что его визит к Белбогу сегодня он вполне заслужил, во всяком случае сил у него достаточно на любое испытание. Однако во второй половине пути немного приуныл и он. Хоть и пытался по-прежнему шустрить, но уже как-то нехотя, без прежней прыти, то и дело останавливаясь и переводя дух. Наконец, он тоже не выдержал предложенного ведуном темпа и занял место за ним, думая теперь только от том, чтобы не отстать. Несмеян с трудом ковылял позади. И лишь старый ведун, казалось, вовсе не замечал духоты и трудной дороги. Он походя выдерживал направление по одному ему ведомым приметам, и не прилагая видимых усилий, предводительствовал маленьким отрядом, по пути еще успевая негромко рассказывать о капище. Даже Несмеян, уже бывавший на капище, давно перестал следить за дорогой, и не будь рядом опытного проводника, давно бы уже заблудился.

От хутора до него было неблизко — верст семь, да не по тропинкам — давно уже миновали те времена, когда на светлые места силы вели хорошо утоптанные стежки. Теперь и самой худой не держали. А по самым дремучим буреломам и непроходимой, казалось, чаще. Завернув в старый осинник, они пошли еще медленней. Заваленный буреломом, он казался почти не проходимым. Несколько раз перебирались, проваливаясь и путаясь в тонкой жалистой крапиве, через упавшие огромные подгнившие стволы. Подлазили под накиданные ветром осины. Глубокий овраг, перегородивший путь, с опаской преодолели по мощной лесине, брошенной через него. Дальше в прозрачном от жары сосняке шли уже вольно — под ногами только мох да густые, почти прозрачные белесые брусничники. Сам Воинко каждый раз старался пройти туда другой дорогой. А в последнем перед подъемом на капище темном кедраче он внимательно проследил, чтобы гости шагали в стороне друг от друга, дважды не наступая на чужой след.