Александр Чаковский - Блокада. Книга вторая
Еще несколько мгновений Звягинцев постоял на лестничной площадке, потом стал медленно спускаться вниз.
Значит, Вера еще не приехала. Да, чуда не произошло.
Вот здесь, у подъезда, он так, казалось бы, недавно в первый раз прощался с Верой, еще не предполагая, какое место предстоит ей занять в его жизни. Перед тем, как подойти к дому, они сидели в скверике. Вот он, этот маленький скверик, виден отсюда…
Звягинцев быстрыми шагами пошел вперед. Ему нестерпимо захотелось увидеть скамейку, на которой они сидели в ту ночь. Но, уже подойдя к скверу, он убедился в тщетности своего намерения. Там уже не было скамеек, ни одной. Вся территория изрыта траншеями и щелями на случай воздушного нападения.
Одна из траншей была еще не закончена, тут же, на куче земли, были брошены ломы и лопаты. Над земляной горкой возвышался щит — кусок фанеры на палке. На щите красной краской было написано: «Все силы на отпор врагу!!»
Несколько минут Звягинцев стоял, глядя на щит, снова и снова механически повторяя про себя написанные красной краской слова. Потом посмотрел на часы. Было без четверти десять, в его распоряжении оставалось еще два с половиной часа. Звягинцев быстро, почти бегом направился к ожидавшей его машине.
— В штаб! — сказал он водителю, опускаясь на сиденье и резко захлопывая дверь.
…Полковник Королев сидел за столом, обложенный картами, в облаках табачного дыма, но чисто выбритый, в застегнутом на все пуговицы кителе.
— Зашел попрощаться, Павел Максимович, еду, — сказал Звягинцев, отметив про себя, что с того дня, как началась война, полковник стал особенно тщательно следить за своей внешностью и одеждой.
— А мне сказали, что ты уже отбыл, — удивленно сказал Королев, вставая и выходя из-за стола.
— Выступаем в ноль сорок пять от Средней Рогатки, — доложил Звягинцев.
Он посмотрел на часы и сказал уже иным, неофициальным тоном:
— Еще около двух часов осталось. Решил попрощаться. Раньше заходил — не застал.
— Ладно, — сказал Королев, подходя близко к Звягинцеву. — О делах говорить не будем, все уже переговорено. Одно еще раз скажу: очень важное у тебя задание, майор.
— Знаю, — ответил Звягинцев.
— Войска начнут подходить завтра же. И людей на строительство начнем отправлять, — призыв обкома тоже завтра будет опубликован. Важно, чтобы твой участок был минирован как можно скорее…
— Знаю, — повторил Звягинцев.
— Ну тогда… бог в помощь.
Королев оглядел Звягинцева с головы до ног.
— Сапоги кирзовые взял? — неожиданно спросил он.
— В чемодане.
— Правильно, не на парад едешь. Шпалы смени на полевые, зеленые, интенданты должны были получить…
Звягинцев внутренне усмехнулся. Он понимал, как неважно было все то, о чем говорил сейчас Королев, и не сомневался в том, что и сам Королев понимает это, но просто не находит слов для прощания.
— Ну… — сказал наконец полковник и встал.
«Как же так, как же так? — думал Звягинцев. — Ведь мы сейчас расстанемся, а я…»
Да, с той минуты, как Звягинцев сел в машину и приказал ехать в штаб, он убеждал себя в том, что просто хочет использовать оставшееся время, чтобы попрощаться с Королевым.
Но он обманывал себя и знал, что обманывает. Другая мысль, иное намерение вело его в те минуты на площадь Урицкого.
Но, войдя в кабинет Королева и увидев полковника, поглощенного делами, по сравнению с которыми все, что было с ними не связано, казалось мелким и несущественным, Звягинцев почувствовал, как трудно, как мучительно тяжело ему произнести те слова, ради которых он вернулся сюда.
И, видимо, волнение, которое охватило Звягинцева, отразилось на его лице, потому что Королев смотрел теперь на него с некоторым недоумением и настороженностью.
— Ну что же, майор, давай прощаться, что ли… — сказал он.
И тогда огромным усилием воли Звягинцев заставил себя заговорить:
— Павел Максимович, я очень прошу… позаботьтесь о Вере. О Вере, вашей племяннице… — повторил Звягинцев и, опасаясь расспросов, добавил поспешно: — Она в районе Острова, в Белокаменске. А Иван Максимович на казарменном и дома почти не бывает.
— В районе Острова? Верка? — еще более удивленно переспросил Королев. — А зачем ее туда понесло?
— Павел Максимович, это долго рассказывать, и не в этом сейчас дело, — чувствуя, что ему стало еще труднее говорить, сказал Звягинцев. — Факт в том, что она сейчас там. И со дня на день откладывает возвращение домой. Разумеется, ни она, ни ее родители не знают, что этот район может… подвергнуться опасности.
Королев внимательно посмотрел на Звягинцева.
— Вот глупость-то какая! — сказал он наконец и точно про себя. — Машину, что ли, за ней послать?
— Да, да, конечно, — торопливо подхватил Звягинцев, — хотя она дала телеграмму, что через день-два выезжает…
— Ну тогда гонять машину нечего. Могут разминуться, — уже успокоенно произнес Королев.
Звягинцев мысленно выругал себя за вырвавшиеся у него слова. Не надо, не надо было говорить о телеграмме, тогда Королев наверняка завтра же послал бы машину! Он не мог заставить себя сказать Королеву, что отъезд Веры зависит не от нее самой, что она и на этот раз может задержаться…
Королев снова пристально посмотрел на Звягинцева. Теперь он смутно начинал понимать, что в словах майора заключено нечто большее, чем простое напоминание о Вере. Честно говоря, он, Королев, в последнее время как-то забыл о существовании племянницы и ни разу не виделся со своим братом — ее отцом.
Правда, на второй или на третий день войны он позвонил ему, но жена ответила, что Иван дома почти не бывает. О Вере Королев как-то и не подумал. Он привык считать, что с девушкой все в порядке, — она училась в медицинском институте, у нее был свой круг знакомых…
И вот теперь выяснилось, что Веру так не ко времени зачем-то понесло под Остров. Впрочем, там, кажется, живет сестра ее матери…
Все эти мысли быстро пронеслись в сознании Королева. В первое мгновение он не на шутку забеспокоился — ведь судьба Острова вызывала реальные опасения не только у него… Однако, услышав от Звягинцева, что Вера не сегодня-завтра вернется, Королев успокоился: немцы были еще далеко от Белокаменска.
Почему же тогда так взволновался Звягинцев?
Королев по-прежнему пристально глядел на стоящего перед ним майора, стараясь прочитать на его лице невысказанные мысли.
Ему давно нравился этот высокий, всегда подтянутый молодой человек, который по возрасту годился ему в сыновья. Нравился своей смелостью, честностью и прямотой, хотя в разговорах Королев нередко осуждал майора за вспыльчивость и «завихрения». Когда речь зашла о кандидатуре командира для выполнения ответственного задания на Лужском рубеже, Королев без колебания назвал Пядышеву именно его. И вот теперь что-то подсказывало полковнику, что не только простое беспокойство за судьбу Веры владеет Звягинцевым.
— Послушай, майор… а почему именно ты…
Он не договорил, потому что Звягинцев прервал его, сказав громко и даже с каким-то вызовом:
— Я люблю ее, Павел Максимович!
Это было столь неожиданно, что Королев растерянно переспросил:
— Лю-убишь?!
— Да, люблю! — повторил Звягинцев и внезапно почувствовал, что на душе у него стало легче.
— Так, так… — смущенно проговорил Королев.
Но Звягинцеву в этих словах послышалось осуждение. Краска бросилась ему в лицо.
— Я знаю… Вам кажется нелепым и странным, что военный человек, которому поручено важное боевое задание, не нашел другого времени и места, чтобы говорить о своих чувствах… — Он на мгновение умолк, чтобы перевести дыхание. — Но для меня сейчас все слилось воедино. И война, и мое задание, и… то, о чем я сейчас говорю. И поделать с этим я ничего не могу.
— Так, так… — повторил после долгой паузы Королев.
Он сделал несколько шагов по комнате. Потом, снова остановившись против Звягинцева, спросил:
— А почему ты считаешь необходимым сказать это мне… а не брату? У Веры ведь отец имеется, верно?
Этот вопрос застал Звягинцева врасплох.
— Почему? Не знаю… — сказал он, как бы спрашивая и отвечая самому себе. — Может быть, потому, что вы… единственный человек, который…
Звягинцев оборвал себя на полуслове. Ему хотелось сказать, что он, Королев, кроме Веры, единственный близкий ему человек, что у него нет отца, а мать далеко в Сибири, что он привык говорить с ним о самом важном, ничего не скрывая… Но он не сказал этого, потому что боялся показаться смешным, сентиментальным мальчишкой, не умеющим даже в такое суровое время сдерживать свои чувства.
Наконец он произнес сухо и отчужденно:
— Забудьте все, что я вам сказал. Единственная моя просьба — позаботьтесь о ней. До свидания, товарищ полковник.
