Нина Молева - Софья Алексеевна
— Зараза больно прилипчива. За тебя же да за семейство твое опасаюсь. Мне самому мой живот не дорог.
— За заботу, владыко, спасибо. Да вот и воеводы все чаще о Москве поговаривают.
— Вона откуда ветер дует! Что твоим воеводам до слова патриаршьего. Пару-другую городов взяли, так и самыми умными себя полагать стали. Думаешь, о тебе — о домах своих заботятся.
— Велик ли грех, владыко, хозяином хорошим быть, ежели и о себе позаботятся. Да к тому же патриарх Антиохийский, сказывали мне, на подъезде. Хорошо ли, коли в пустой город въедет, никто по чину ни встретить, ни принять его не сможет. Твой ведь он гость, владыко. Тебе для Собора потребен. Ведь и так ни город, ни Кремль после мора прибрать не успели. Спасибо, зима снежная — под сугробами-то не много видно.
2 февраля (1655), на Сретение Господа нашего Иисуса Христа, прибыл в Москву Макарий, патриарх Антиохийский и Всего Востока, со своим сыном, архидиаконам Павлом Алеппским, и остановился на подворье Кирилло-Белозерского монастыря в Кремле, с левой стороны от Спасских ворот.
3 февраля (1655), на память праведного Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы и на Отдание Сретения Господня, в Москву из Вязьмы вернулся патриарх Никон.
— Владыко патриарх, ты благословил меня написать о нашем приезде в Москву.
— И ты уже начал свой рассказ, дьякон?
— Не мог не начать — впечатлений слишком много, но я хотел тебя просить послушать первые страницы и наставить меня на правильный путь. Все увиденное кажется мне таким необъятным и не всегда вразумительным. Сумеет ли мой разум правильно понять его.
— Слушаю тебя, Павел.
— «В день Сретения мы въехали в город Москву. Сначала мы вступили за земляной вал и большой ров, окружающий город; потом въехали во вторую, каменную стену, которую соорудил дед нынешнего царя, Федор, коим насыпан также и земляной вал. Окружность вала 30 верст; он снабжен кругом деревянными башнями и воротами. Вторая же, каменная стена имеет в окружности семь верст. Затем мы вступили в третью окружную стену, также из камня и кирпича, а потом в четвертую, называемую крепостью. Она совсем неприступна, с весьма глубоким рвом, по краям которого идут две стены и за которыми еще две стены с башнями и многочисленными бойницами. Эта крепость, составляющая дворец царя, имеет по окружности пять верст; в каждых воротах несколько дверей из чистого железа, а посредине решетчатая железная дверь, которую поднимают и опускают посредством машин. Все бойницы в стенах этого города имеют наклон к земле, так, чтобы можно было стрелять в землю, и потому никак нельзя ни скрыться под стеной, ни приблизиться к ней, ибо бойницы весьма многочисленны…
Когда мы въехали в город, наши сердца разрывались и мы много плакали при виде большинства домов, лишенных обитателей, и улиц, наводящих страх своим безлюдьем — действие бывшей тогда сильной моровой язвы. Наш владыка патриарх благословлял людей направо и налево, я же, архидиакон,[33] вместе с архимандритом[34] сидели, по обычаю, сзади у углов саней. Приехав на место, мы пали ниц и возблагодарили со многим славословием Всевышнего Бога, который даровал нам милость и благоволил нам увидеть этот град великий, столицу, новый Рим, город церквей и монастырей, славный во всем мире, о коем мы расскажем, описывая его красоты, в своем месте. С нашей души спала великая забота, и мы много радовались; да и как могло быть иначе, когда мы, стремясь сюда, целые три года без десяти дней странствуем среди опасности, страхов и трудов неописуемых?
Но тут-то мы и вступили на путь усилий для перенесения трудов, стояний и бдений, на путь самообуздания, совершенства и благонравия, почтительного страха и молчания. Что касается шуток и смеха, то мы стали им совершенно чужды, ибо коварные московиты подсматривали и наблюдали за нами и обо всем, что замечали у нас хорошего и дурного, доносили царю и патриарху. Поэтому мы строго следили за собой, не по доброй воле, а по нужде, и против желания вели себя по образу жизни святых. Бог да избавит и освободит нас от них!..».
— Откровенность твоя похвальна, архидиакон, но… ты должен подумать, где прятать свою рукопись. Греческий язык не спасет тебя от соглядатаев. В Московии достаточно опытных переводчиков, а последствия твоего легкомыслия могут оказаться непредсказуемыми. Ты назвал московитов коварными. Я бы сказал иначе — они ревнивы безмерно к славе своего государства и хитроумны в способах ее сохранения. И это не предмет для порицания.
10 февраля (1655), на память благоверной княгини Анны Новгородской, преподобного Прохора Печерского, в Ближних пещерах, и преподобного Лонгина Коряжемского, царь Алексей Михайлович торжественно вернулся из Вязьмы в Москву.
— Ты разрешишь мне продолжать, владыко?
— Продолжай, Павел, но помни, твои мысли должны быть поделены на всеобщие, которые способны разделить все христиане. И не христиане. И на твои особенные — ими не обязательно делиться в рукописи. Тем более, что нас привела сюда горькая нужда. Ты сам знаешь, как много зависит для антиохийской церкви от милостыни, которую может дать, а может и не дать Московский царь. Что же касается московского монарха, все говорят об удивительном влиянии, которое имеет на него патриарх Никон. Осторожность никому не вредила никогда, а здесь, в совершенно незнакомой стране… Но я слушаю тебя.
— «В субботу утром, 10 февраля, бояре и войска, по их чинам, приготовились для встречи царя, так как он провел эту ночь в одном из своих дворцов, в 5 верстах от города, который называется Воробьево. В этот день, рано поутру, царь, вставши, прибыл в монастырь во имя святого Андрея Стратилата, что близ города, где слушал молебствие. По выходе его оттуда загремели все колокола, ибо то место близко к городу. Тогда вышел патриарх в облачении и митре, поддерживаемый и окруженный, по их обычаю, диаконами; перед ним священники в облачениях несли хоругви, кресты и многочисленные иконы; позади него шли архиепископ Рязанский и четыре архимандрита в облачениях и митрах; тут были все городские священники; один из диаконов нес подле него крест на блюде. Все двинулись и встретили царя у земляного вала. Наш владыка патриарх желал видеть въезд царя, но это было невозможно, пока он не послал испросить разрешения у министра. Мы сели в одной из келий монастыря, где проживали, и смотрели тайно на торжественное шествие и толпу из окон, выходящих на царскую улицу. Городские торговцы, купцы и ремесленники вышли для встречи царя с подарками: с хлебом, по их обычаю, с посеребренными и позолоченными иконами, с сороками соболей и позолоченными чашами. Показались в шествии государственные чины и войско. Вот описание их процессии.
Сначала несли знамя и подле него два барабана, в которые били; за ним шло войско в три ровных ряда, в ознаменование Святой Троицы. Если знамя было белое, то все ратники, за ним следовавшие, были в белом; если синее, то ратники за ним в синем, и точно так же, если оно было красное, зеленое, розовое и всяких других цветов. Порядок был удивительный; все, как пешие, так и конные, двигались в три ряда, в честь Святой Троицы.
Все знамена были новые, сделанные царем перед отправлением в поход. Эти чудесные, огромные знамена приводят в удивление зрителя своею красотою, исполнением изображений на них и позолотой. Первое знамя имеет изображение Успения Владычицы, ибо великая церковь этого города, она же патриаршая, освящена во имя Успения Богородицы; изображение сделано с двух сторон. Это хоругвь той церкви, и за ней следовали ратники. Второе знамя с изображением Нерукотворенного образа, в честь хитона Господа Христа, который находится у них. На прочих знаменах — на одних был написан образ святого Георгия и святого Дмитрия и прочих храбрых витязей-мучеников, на других — образ святого Михаила Архангела или херувим с пламенным копьем, или изображение печати царя — двуглавый орел, или военные кони, земные и морские, для украшения, большие и малые кресты и прочее.
Более всего поражали нас одежда и стройный порядок ратников, которые ровными рядами шли вслед за своим знаменем. Все они, как только увидят икону над дверями церкви или монастыря или крест, снимали свои колпаки, оборачивались к ней и молились, несмотря на ужасный холод, который был в тот день. Сотники, то есть юзбаши,[35] с секирами в руках, также шли подле знамени. Таким образом они продолжали двигаться почти до вечера. При приближении царя все они стали в ряд с двух сторон от дворца до земляного вала города, при этом все колокола в городе гремели, так что земля сотрясалась.
Но вот вступили в Кремль государственные сановники, затем показались царские заводные лошади, числом 24, на поводу, с седлами, украшенными золотом и драгоценными каменьями, царские сани, обитые алым сукном, с покрывалами, расшитыми золотом, а также кареты со стеклянными дверцами, украшенными серебром и золотом. Появились толпами стрельцы с метлами, выметавшие снег перед царем. Тогда вступил в Кремль благополучный царь, одетый в царское одеяние из алого бархата, обложенное по подолу, по воротнику и обшлагам золотом и драгоценными каменьями, со шнурами на груди, как обычно бывает на их платьях. Он шел пешком с непокрытою головою; рядом патриарх, беседуя с ним. Впереди и позади него несли иконы и хоругви; не было ни музыки, ни барабанов, ни флейт, ни забав, ни иного подобного, как в обычае у господарей Молдавии и Валахии, не пели певчие.
