Висенте Ибаньес - Кровь и песок
По вечерам Хуан разгуливал по Аламеда-де-Эркулес в компании мальчишек с порочными глазами, казавшихся чем-то средним между будущими преступниками и тореро. Частенько его видали и в другом обществе — с юными сеньорито, вызывавшими едкие насмешки соседок, или с важными кабальеро, которым злые языки давали женские прозвища. Одно время Хуан продавал газеты, а на страстной неделе, в дни праздничных коррид, разносил леденцы сеньорам, сидевшим на площади Сан-Франсиско. Когда наступало время ярмарки, он бродил неподалеку от гостиниц в ожидании «англичанина» — для него все путешественники были англичанами — в надежде, что тот возьмет его проводником.
— Милорд! Я тореро! — говорил он при виде чужестранца, словно профессия тореро служила самой верной и неоспоримой рекомендацией.
В подтверждение своих слов Хуан снимал берет, движением головы отбрасывая назад свою колету — прядь волос длиною в четверть, свисавшую с макушки.
Товарищем Хуана по нищете был его ровесник Чирипа, невысокий парнишка с лукавыми глазами, круглый сирота, бесприютный бродяга, имевший влияние на Хуанильо благодаря своему богатому опыту. Через все лицо мальчика проходил шрам от удара рогом, и эта рана была в глазах Сапатерина куда почетнее, чем его собственная, скрытая от людского взора.
Если приезжая иностранка в погоне за «экзотикой» заводила на пороге отеля беседу с юными тореро, восхищаясь их колетами п рассказами о полученных ранах, а в заключение доставала кошелек, Чирипа старался ее разжалобить:
— Ему не давайте, ведь у него дома мать, а я в мире одинешенек. Люди не ценят, когда у них есть мать.
И Сапатерин, поддавшись на миг угрызениям совести, позволял товарищу завладеть целиком всей подачкой и с грустью бормотал:
— Конечно... конечно.
Впрочем, краткая вспышка сыновней нежности не мешала Хуанильо продолжать бродячую жизнь, предпринимая далекие путешествия из Севильи и лишь изредка появляясь дома.
Чирипа был прирожденным и изобретательным бродягой.
В дни коррид он пускался на всякие уловки, чтобы попасть с товарищем в цирк,— то через стену перелезут, то, смешавшись с толпой, шмыгнут в ворота, а то умильными просьбами разжалобят служителей,— дескать, они сами тореро, неужто их не пропустят посмотреть бой быков!.. Если не предвиделось капеи где-нибудь поблизости, друзья отправлялись дразнить молодых бычков на пастбищах Таблады, но все же радости, которые им могла предложить жизнь в Севилье, были ничтожны в сравнении с их честолюбивыми планами.
Чирипа немало пошатался по свету и поражал своего товарища рассказами о чудесах, которые он видел в отдаленных провинциях. Он умел незаметно проскользнуть в вагон и куда угодно доехать зайцем... Как завороженный, слушал Сапатерин описания Мадрида, города его мечтаний, где цирк был своего рода храмом для любителей тавромахии.
Какой-то сеньорито у входа в кафе на улице Сьерпес в шутку сказал мальчикам, что в Вильбао они могли бы заработать кучу денег: там, мол, весьма ценятся искусные тореро из Севильи. И доверчивые парнишки пустились в путь без гроша в кармане, прихватив с собой лишь плащи, настоящие плащи, правда изрядно потрепанные, но принадлежавшие в свое время профессиональному тореро и купленные у старьевщика за несколько реалов.
Шмыгнув в вагон, путешественники забрались под лавку, но голод и другие нужды заставили их покинуть верное убежище; попутчики, сжалившись над юными искателями приключений и потешаясь над их забавным видом, с косичками и плащами, охотно отдавали им остатки своих припасов. Если железнодорожникам случалось обнаружить бесплатных пассажиров, мальчики перебегали из вагона в вагон или, примостившись на крыше, ждали, когда поезд тронется снова; их не раз ловили, стаскивали за уши вниз и, надавав затрещин и пинков, выкидывали на платформу глухой станции, между тем как поезд исчезал вдали, как погибшая мечта.
Устроившись под открытым небом, мальчуганы дождались следующего поезда, а если замечали, что служащие наблюдают за ними, шли пешком до ближайшей станции в надежде, что там им больше повезет... Так, после долгих дней пути с длительными остановками и всякими злоключениями, они добрались до Мадрида. На улице Севильи и на Пуэрта-дель-Соль юные герои вволю насладились созерцанием шатавшихся без дела тореро и даже осмелились — впрочем, безрезультатно — обратиться к ним за до нежной помощью для продолжения пути. Служитель цирка, уроженец Севильи, пожалев земляков, пустил их переночевать в конюшню и доставил им неслыханную радость присутствовать па корриде с молодыми бычками в знаменитом цирке, который показался им, однако, вовсе не таким уж огромным по сравнению с их родным, севильским.
Испуганные собственной храбростью и убедившись, что цель их путешествия весьма далека, мальчуганы отправились восвояси тем же способом, каким прибыли в столицу. С этих пор они пристрастились к бесплатным путешествиям по железной дороге.
Как только до них долетали смутные слухи о капеях, устраиваемых по случаю местного праздника в небольших андалузских городах, они пускались в путь. Им случалось добираться до Ламапчи и Эстремадуры; если же, по воле злой судьбы, приходилось идтп пешком, они просили по дороге приюта у крестьян, людей доверчивых и веселых, которые, поражаясь молодости и отваге путников, охотно выслушивали их хвастливые россказни и принимали пареньков за настоящих тореро.
Бродячая жизнь и борьба за существование научили их уловкам первобытного человека. Они ползком пробирались в огороды хуторян и опустошали грядки или часами подстерегали одинокую курицу и, мигом свернув ей шею, спокойно продолжали путь, а в полдень, разложив из хвороста костер, с прожорливостью юных дикарей набрасывались на подгоревшее полусырое мясо неосторожной птицы. Куда больше, чем быков, боялись они деревенских псов: против них трудно было бороться: оскалив зубы, псы гнались за мальчиками, безошибочно угадывая врагов собственности в этих подозрительных чужеземцах.
Зачастую, когда им случалось в ожидании поезда заночевать под открытым небом, к ним подкрадывался жандармский патруль.
Но, узнав красные плащи, служившие маленьким бродягам подушками, блюстители порядка успокаивались; осторожно сняв берет с головы спящего и увидев на макушке знакомую косичку, жандармы, посмеиваясь, уходили. Тут и без расспросов ясно, что это из воришки, а «любители», отправляющиеся на капею. В такой терпимости сказывалось уважение отчасти к национальному празднику, а отчасти к неизвестному будущему: ведь может статься, что маленький оборванец со временем превратится пз нищего в «звезду арены» — великого матадора, закалывающего быков в честь короля и живущего как принц, а рассказы о его подвигах заполнят столбцы газет.
Но вот однажды в маленьком эстремадурском городке Санатории потерял друга. Желая удивить простодушных деревенских зрителей, которые шумно приветствовали «знаменитых тореро из Севильи», мальчуганы решили всадить бандерильи в шею старого свирепого быка. Успешно справившись со своей задачей, Хуанильо остановился подле скамей, с довольным видом принимая знаки одобрения зрителей, которые похлопывали его по плечу огромными ручищами и угощали вином. Раздавшийся внезапно крик ужаса отрезвил Хуана, упоенного славой. Чирипа исчез с арены.
В пыли валялись только бандерильи, башмак и берет. А бык, подцепив одним рогом безжизненный комок тряпья, носился вскачь по площади и яростно мотал головой, словно стремясь освободиться от неожиданной помехи. Сильным толчком он подбросил вверх окровавленную куклу и поймал ее на другой рог, с ожесточением потрясая добычей. Наконец жалкий ком грохнулся наземь, недвижимый, истекающий кровью, точно продырявленный бурдюк, из которого струей льется вино.
Никто не решался подойти к рассвирепевшему животному; пастух с помощью вожака заманил его в корраль. А бедного Чирипу перенесли на тюфяке в аюнтамьенто, в каморку, служившую тюрьмой. Хуанильо увидел мертвенно-бледное лицо, тусклые глаза и тело, залитое кровью, которую не могли остановить тряпки, смоченные, за неимением других средств, в уксусе с водой.
— Прощай, Сапатерин! Прощай, Хуанильо! — вздохнул бедняга и с этими словами умер.
Вконец перепуганный, Хуан пустился в обратный путь; его преследовали остекленевшие глаза друга, в ушах стоял его предсмертный стон... Мальчику было страшно. Повстречайся ему сейчас на дороге безобидная корова, он без оглядки бежал бы от нее.
Ему припомнился дом, благоразумные материнские советы. Не лучше ли в самом деле сапожничать и жить спокойно?.. Но недолго держались эти мысли в голове Хуана.
Стоило ему очутиться в Севилье, как он тотчас позабыл свои страхи. Со всех сторон его осаждали сверстники, жаждавшие услышать подробный рассказ о гибели бедного Чирипы. На Кампане профессиональные тореро с сочувствием расспрашивали о мальчике со шрамом на лице, который не раз выполнял их поручения.
