На пороге великой смуты - Александр Владимирович Чиненков
– Теперь надо бы забросать всё песком, – сказал Гафур Ураев негромко. – Всё одно бы сносить пришлось.
И казаки, посмеиваясь над своим мокрым и растрёпанным видом, кто чем принялись разгребать пепелище.
Архип сбросил с себя отрепья сгоревшей рубахи и присел на пенёк у соседней землянки. К нему подошёл Матвей Беспалов и присел рядом:.
– Ну что, успокоился?
Архип угрюмо смотрел на угли бывшей землянки. Его лицо было нахмурено и бледно. Глаза блуждали, но не выражали ничего, кроме отчаяния.
– Ты чего пригорюнился, атаман? – спросил Беспалов, набивая трубку табачком. – Жив остался, вот и благодари Господа, счастливчик!
– Здесь я церковь возведу, – сказал вдруг Архип, всё ещё глядя на пепелище. – А то прозябаем здесь, как безбожники, и помолиться негде, когда приспичит.
Он повернул лицо к Беспалову и посмотрел на него в упор пристальным, тяжёлым взглядом. У Матвея аж судорогой передёрнулась щека, но он приветливо улыбнулся.
– Храм Божий воздвигнуть – мысль здравая, – сказал он. – Только сперва об жилье бы подумать.
– Всё зараз строить будем. Такое слово моё!
Архип отвернулся – он смотрел на угли, подернутые синим мертвенным покровом.
– Вот ты сейчас сказал о церкви, – начал Беспалов.
Архип вздрогнул и повернул к нему бледное лицо.
– Ты что-то сейчас вякнул?
– Дык я об церкви обспросил, – сказал Беспалов, раскуривая трубку. – Большую зараз грохать будем или для началу маленькую?
– О чём ты мелешь? – закричал Архип, и щека его задёргалась. Он опустил голову и обхватил её руками.
Беспалов пожал плечами и отошёл. Разговора, на который он рассчитывал, не получилось.
К всё ещё находящегося в трансе атаману подошли два Ерофея – Злобин и Хмелёв.
– Пошто кручинишься, атаман? – тихо спросил старик Хмелёв, обняв его за плечи.
– Вспомнить ничегошеньки не могу, как ни силюсь, – пробубнил Архип, не поднимая головы. – Хоть тресни – ничегошеньки.
– А ты не майся зараз и на людей не рыкай, – сказал Злобин. – Поднапряги головушку, гляди и прояснится она.
– Я уже до того её напрягаю, что лопнет, боюсь, – вздохнул Архип и поднял голову. – Помню, как Чубатый меня вечор уткой жареной потчевал. Апосля я в тартарары провалился, и всё.
– Это он тебя чем-то опоил, гадёныш, – уверенно заметил Хмелёв. – Его-то в землянке не было, когда ты там горел, по рукам-ногам связанный!
– А ещё огонь помню и деву, – продолжил Архип, глядя куда-то в сторону. – Чернявая эдака, хлипкая, но силушки недюжинной! Она вроде как меня из огня-то и вынесла!
– Было эдакое, сам зрил, – сказал неожиданно Злобин. – На плече тебя из огня выволокла и на травку уложила.
– Знать, не почудилось мне, а взаправду было сеё? – оживился Архип.
– Господом Богом клинуся, – перекрестился Злобин. – Пущай язык мой отсохнет зараз, ежели хоть словечко не то сбрешу!
– А какая она, не помнишь? – спросил Архип, с надеждой глядя в глаза Ерофея. – Я вота лика еёнова никак припомнить не могу.
– Я тоже её только издали зрил, – вздохнул Злобин. – Вынесла она тебя из огня, на травку уложила, а сама… Пошатнулася, покачнулася и сызнова в огонь окунулась!
– Сама? – вскинул удивлённо брови Архип.
– А то как же? Рядышком с нею никово зараз и не было!
– Чудеса, – сказал Хмелёв и перекрестился: – Может, сама Царица Небесная тебя из огня выволокла?
– Вот и я об этом мыслю, – поддакнул Злобин. – Казаки вон все угли переворошили, но так никого в золе-то и не нашли!
– Знать, взаправду Царица была Небесная, – снова перекрестился Хмелёв. – Невесть откуда явилася и туды же ушла!
– Храм Божий возведём здесь! – сказал Архип. – Вот прямо с него и зачнём строительство!
– А Чубатый? – спросил Злобин. – Того аспида бы словить, да и повесить на суку осиновом?
– Пущай себе слоняется по лесу лешаком неприкаянным, – нахмурился Архип. – Этот выродок уже и без нас наказан.
* * *
Сгибаясь под тяжестью мешков и седока на спине, конь еле переставлял ноги.
– Тьфу, кляча хромоногая, мать твою перемать!
Крепко выругавшись и тем самым отведя душу, Чубатый сошёл с седла и осмотрелся.
Когда он выехал из леса и углубился в степь, прошло довольно много времени. Солнце зависло в зените и жарило так, что Чубатый чувствовал себя, как голый на сковороде. Иногда налетал лёгкий ветерок, но он тоже был горячим и не приносил облегчения.
Блуждая по степи, Чубатый заблудился. Вокруг него на многие вёрсты простиралась степь, как море, без конца и края. Ни кишлака, ни деревца, ни ручейка вокруг. Горло пересохло до внутренностей, но нечем было утолить угнетающую его жажду.
– Черт, на хрена я забился в эту пустыню? – выругался он. – Ведь хотел ехать лесом, так чёрт попутал.
Он глянул себе под ноги. Ни травинки. Выгоревшая на постоянном солнцепёке степь превратилась в пустыню. В тех местах, где выбивались из земли роднички или текли крохотные речушки, ещё можно было встретить чахлую растительность. Но там, куда забрёл Чубатый, был только песок и ничего больше. Мелкий, как мука, красный, зыбкий и текучий. На песке виднелись лишь следы ветра, напоминающие рябь на поверхности воды.
Он несколько раз прошёлся взад и вперёд. Но не нашёл ничего, даже следов животных. Чубатый не нашёл и своих следов, которые успели исчезнуть, пока он топтался на месте.
Он снова прошёлся вокруг, стараясь обнаружить хоть какую-то тропинку, способную вывести его из этого ада.
Едва он вынимал ногу из песка, в это место тотчас натекал песок, и вместо очертаний ступни появлялись похожие на цепи рисунки.
Чубатый растерялся.
Тупиковая ситуация, в которой он оказался, не сулила ничего хорошего. А жажда ещё больше одолевала его.
– Чёрт возьми, – прошептал он, глядя на притороченную к седлу суму покойного Рахима, – может, рискнуть?
Он подошёл к лошади и открыл суму. Вынув из неё наполненный вином кожаный бурдюк, Чубатый облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы и глубоко вздохнул. Он уже несколько раз доставал из сумки этот бурдюк и всегда с сожалением возвращал его обратно.
Чубатый знал, что вином можно утолить жажду только на время. А потом… Хмельной напиток одурманит голову, а жажда вернётся с ещё большим натиском.
Откупорив бурдюк, он поднёс горлышко к носу и понюхал. «Там может быть яд!» – пронеслось в голове.
– Яд? Какой яд? – прошептали его потрескавшиеся губы. – Рахим был воином, и он собирался убить нас с Салимом оружием, а не травить, как крыс!
Но всё же частичка сомнения терзала душу.
Чубатый с сожалением
