Волчий зал - Мантел Хилари
— Добрый день, господа. — Секундная заминка: должна ли тетка королевы сделать реверанс перед хранителем королевских драгоценностей? Подумав, леди Шелтон решает, что не должна. — Полагаю, леди Брайан уже сполна отчиталась вам о своей подопечной?
— О да, и, возможно, теперь мы можем выслушать отчет о вашей.
— Вы не хотите посетить леди Марию?
— После того как ее предупредят…
— Конечно. Я вхожу к леди Марии без оружия, хотя моя племянница Анна и советует ее бить. — Она окидывает его взглядом, проверяя, какое впечатление произвела; воздух потрескивает, словно перед грозой. И как женщинам такое удается? Не исключено, что этот трюк можно освоить. Он не столько видит, сколько чувствует, как его сын отступает назад, пока не упирается в буфет, в котором выставлена уже довольно внушительная коллекция золотой и серебряной посуды, подаренной принцессе Елизавете. Леди Шелтон говорит:
— Мне поручено, если леди Мария не будет меня слушать — и здесь я дословно цитирую королеву, — бить ее смертным боем, приблуду этакую.
— О, матерь Божия! — стонет леди Брайан. — Я ведь и Марию тоже воспитывала, уж такая она была упрямица в детстве — если с годами не исправилась, то и бейте, раз позволили. Вы ведь сперва захотите посмотреть на малютку, господа? Идемте со мной. — Хваткой няньки или стражника она берет Грегори за локоть и продолжает трещать без умолку: в таком возрасте жар это так страшно! Вдруг, не приведи Господи, корь. Или оспа. Когда у шестимесячного ребенка жар, это может быть любая болезнь… Говоря, леди Брайан часто облизывает пересохшие губы. На горле пульсирует жилка.
Он понимает, зачем Генрих послал его сюда. То, что здесь происходит, в письме не изложишь. Он спрашивает леди Шелтон:
— Вы хотите сказать, королева в письме распорядилась бить леди Марию? Этими самыми словами?
— Нет, это были устные указания. — Она обгоняет его на ходу. — Вы считаете, что я должна им следовать?
— Пожалуй, нам лучше побеседовать наедине, — тихо отвечает он.
— Можно и наедине, — бросает она через плечо.
Маленькая Елизавета туго спеленута в несколько слоев, кулачки примотаны, и хорошо, потому что вид у нее такой, будто она не прочь двинуть тебе в глаз. Жесткие рыжие волосенки выбились из-под чепчика, глаза смотрят настороженно — он никогда не видел, чтобы младенец в колыбели выглядел таким обидчивым.
Леди Брайан спрашивает:
— Ведь правда похожа на короля?
Он мнется, не желая обидеть ни одну из родственных сторон.
— Насколько может быть похожа юная дама.
— Будем надеяться, комплекцией она не в него, — замечает леди Шелтон. — Он ведь еще раздался, да?
— Все говорят, что похожа, кроме Джорджа Рочфорда. — Леди Брайан склоняется над колыбелью. — А его послушать, так она — вылитая Болейн.
— Мы знаем, что моя племянница почти тридцать лет блюла себя в чистоте, — говорит леди Шелтон, — но даже Анна не сумела бы зачать непорочно.
— И волосы, — добавляет он.
— Точно, — вздыхает леди Шелтон. — Не в обиду ее милости и со всем почтением к его величеству, она у нас светленькая, что твой поросеночек — хоть на ярмарку вези.
Она пытается заправить рыжие волосенки под чепчик. Младенец сморщивает личико и возмущено икает.
Грегори хмуро смотрит на принцессу:
— Она может быть чья угодно.
Леди Шелтон прикрывает рот, пряча улыбку:
— Вы хотели сказать, Грегори, что все младенцы на одно лицо? Идемте, мастер Кромвель.
Она берет его за рукав и тянет прочь. Леди Брайан остается перепеленывать малютку — опять та сбила все пеленки. Он бросает на ходу: «Бога ради, Грегори!» В Тауэр можно угодить и за меньшее. Леди Шелтон он говорит:
— Я не понимаю, как Мария может быть приблудой. Ее родители честно верили, что состоят в браке.
Она останавливается, поднимает брови.
— Скажете ли вы это моей племяннице-королеве? В лицо?
— Уже сказал.
— А она?
— Знаете, леди Шелтон, будь у нее в руке топор, она бы попыталась отрубить мне голову.
— Тогда и я вам скажу, можете, если хотите, передать моей племяннице. Будь Мария и впрямь приблудой, будь она приблудой последнего безземельного джентльмена в Англии, от меня она все равно видела бы только доброту. Потому что она славная девушка, и надо иметь каменное сердце, чтобы не испытывать к ней жалости.
Она стремительным шагом, волоча шлейф по каменным плитам, идет в центральную часть дома. Навстречу им попадаются прежние слуги Марии, он узнает лица; под эмблемами Генриха у них на одежде следы эмблем бывшей хозяйки. Он смотрит по сторонам и все узнает. Останавливается перед парадной лестницей. Прежде ему не разрешали по ней бегать: для мальчишек вроде него, с дровами или углем, была черная лестница. Как-то он нарушил правило и на верхней ступеньке получил из темноты удар в ухо. Кто там подкарауливал? Сам кардинал Мортон?
Он трогает камень, холодный, как надгробие: сплетенье виноградных лоз и неведомых цветов. Леди Шелтон смотрит с вопросительной улыбкой, не может понять, что его остановило.
— Может, нам стоит сменить дорожное платье, прежде чем идти к леди Марии. Она может оскорбиться…
— А если вы промедлите, она тоже оскорбится. Так или иначе, она найдет, что поставить вам в вину. Я сказала, что жалею ее, но о как же с ней непросто! Она не выходит ни к обеду, ни к ужину, потому что не хочет сидеть ниже маленькой принцессы. А моя племянница постановила, чтобы ей не носили еду в комнату, кроме хлеба на завтрак, как всем нам…
Леди Шелтон подводит их к закрытой двери.
— Вы по-прежнему называете эту комнату синей?
— Ваш отец бывал здесь раньше, — обращается леди Шелтон к Грегори.
— Мой отец везде бывал, — отвечает тот.
Она поворачивается к ним:
— Успеха вам. И, кстати, она не откликается на «леди Марию».
Комната длинная, почти без мебели, и холод, словно камердинер, встречает их у входа. Синие шпалеры сняли, оставив голую штукатурку. У почти погасшего камина сидит Мария: сгорбленная, маленькая и пронзительно-юная. Грегори говорит: она похожа на эльфийского подменыша.
Бедный эльфийский подменыш! Ест по ночам, питается хлебными крошками и яблочной кожурой; если рано утром спуститься по лестнице тихо-тихо, можно застать его сидящим в золе.
Мария поднимает глаза, и — удивительное дело! — ее миниатюрное личико светлеет.
— Мастер Кромвель.
Она встает, делает шаг и тут же едва не падает, запутавшись в подоле.
— Сколько времени прошло с нашей последней встречи в Виндзоре?
— Трудно сказать, — серьезно отвечает он. — За эти годы вы успели расцвести.
Мария хихикает; ей уже почти восемнадцать. Она растерянно озирается, ища глазами, на чем сейчас сидела. «Грегори», — говорит он, и его сын делает стремительный шаг вперед, подхватывает бывшую принцессу, пока та не села мимо табурета. Движение похоже на танцевальное па — даже и от Грегори может быть прок.
— Простите, что заставляю вас стоять. Вы можете, — она машет рукой в неопределенную сторону, — сесть на сундук.
— Думаю, нам хватит сил постоять. А вот вам, полагаю, нет. — Он ловит на себе взгляд Грегори: сын смотрит так, будто никогда не слышал его смягчившегося тона. — Вас ведь не оставляют сидеть одну возле потухшего огня?
— Слуга, который приносит дрова, не хочет обращаться ко мне «принцесса».
— Обязательно ли вам с ним говорить?
— Нет, но если я стану молчать, это будет уловка.
Умница, осложняй себе жизнь чем только можешь.
— Леди Шелтон рассказала мне про затруднения с… про обеденные затруднения. Что если я пришлю врача?
— У нас есть врач. Вернее, у девочки.
— Я могу прислать более толкового. Он пропишет вам режим и потребует, чтобы сытный завтрак приносили сюда, в комнату.
— Мясо? — спрашивает Мария.
— Много мяса.
— А кого вы можете прислать?
— Скажем, доктора Беттса.
Ее лицо смягчается.
— Я его помню по двору в Ладлоу. Когда я была принцессой Уэльской. Была и остаюсь. Как вышло, что я больше не наследница трона, мастер Кромвель? Разве это законно?
