Георг Эберс - Невеста Нила
Ей не раз приходило в голову покончить с собой прежде, чем ее выставят напоказ всему народу. Но имела ли она право собственноручно оборвать нить своей жизни, вместо того чтобы положиться на Бога, к которому обращалась ежечасно с немыми пламенными мольбами? Нет! До последней минуты ей надо надеяться на милость Божию. И странно: всякий раз, когда ее терпение истощалось, происходило что-нибудь такое, что снова поддерживало заключенную. Это было то послание Ориона, то приход Иоанны и Пульхерии, то беседа с епископом или с отцом, который на время приходил в сознание. Сенатор Юстин с женой почти ежедневно посещали Паулу и всегда умели развлечь девушку; Мартина в особенности обладала даром читать в ее сердце. Один раз она захватила с собой письмо Элиодоры. Вдова писала тетке, что уход за дорогим больным дал совершенно иное направление ее мыслям. Нарсес постепенно выздоравливал. Элиодора думала только о том, чтобы окончательно восстановить его силы и по возможности скрасить жизнь несчастного юноши. Орион представлялся ей теперь не более, как милым видением прошлого.
Так проходило время заключенной, и теперь только две ночи отделяли ее от праздника Сераписа, когда предстояло совершиться неслыханной свадьбе. К вечеру Паулу навестил епископ: он счел своим долгом сообщить ей, что ритуал назначен на послезавтра. Иоанн все еще твердо надеялся, что Бог не допустит такого кощунства и бесчеловечного насилия, хотя мемфиты не слушались больше своего пастыря. Во всяком случае прелат не хотел покидать осужденную и решил проводить ее к месту казни. Уважение к высокому сану епископа могло послужить защитой невинной жертве. В заключение Иоанн обещал заботиться о больном префекте до самой его смерти, а также исполнить все прочие распоряжения узницы.
Паула давно ожидала своей ужасной участи, стараясь примириться с неизбежным, но все-таки роковая весть сразила дамаскинку, как удар молнии. Девушка упала в объятия верной Перпетуи и замерла у нее на груди. Прошло несколько минут, прежде чем она опомнилась и могла поблагодарить епископа. Иоанн был потрясен этой сценой. Он горько сожалел о невозможности оказать заключенной действенную помощь. Ответ патриарха на его жалобу не оправдал ожиданий епископа. Хотя Вениамин строго осуждал нечестивое жертвоприношение, но в таком духе, что его пастырское послание не могло напугать еретиков, впавших в языческий соблазн. Однако прелат все еще хотел испытать, какое действие произведет увещание патриарха на мемфитов, и велел сделать несколько его копий; завтра утром им предстояло появиться в сенате, на городской площади и на стенах общественных зданий, хотя Иоанн сомневался, чтобы эта мера могла образумить жителей города.
— В таком случае помоги мне приготовиться к смерти, — глухо произнесла Паула. — Ты принадлежишь к другому вероисповеданию, но я уважаю тебя, как достойнейшего служителя алтаря. Если ты отпустишь мне грехи во имя Христово, то и святая церковь разрешит меня от них. Мы смотрим на Спасителя иными глазами, но Он остается всегда одним и тем же.
Ревностный якобит был уже готов вступить в религиозный спор, однако одумался вовремя. Настоящая минута не допускала никаких догматических пререканий, и потому он сказал только:
— Я слушаю тебя, говори, дочь моя.
И Паула открыла перед ним всю свою душу, как будто Иоанн был ее единоверцем. Глаза прелата стали влажны от слез, когда он выслушивал исповедь этой чистой, любящей девушки, которая до конца осталась верна своим возвышенным идеалам. Потом епископ дал ей отпущение грехов, произнес: «аминь!» и благословил осужденную. Ему оставалось теперь уйти, но он медлил, обдумывая что-то и опустив глаза в землю. Вдруг Иоанн приказал дамаскинке:
— Следуй за мной!
— Куда? — с испугом спросила Паула; ей показалось, что духовник готовится проводить ее на место казни или до набережной Нила, где беспощадные волны ждут свою жертву.
Однако прелат отвечал, грустно улыбаясь:
— Нет, дитя мое! Сегодня я хотел бы быть вестником радости для тебя и благословить твой союз с Орионом, если ты поклянешься мне не отвращать своего жениха от отеческой веры, а ведь любовь к женщине может довести мужчину до ослепления. Если ты согласна на это условие, я поведу тебя к сыну мукаукаса.
Он постучал в дверь темницы, и когда тюремщик отворил, епископ отдал ему шепотом какой-то приказ. Дамаскинка молча следовала за Иоанном с пылающим лицом; несколько секунд спустя она была в объятиях возлюбленного. Тут впервые, а может быть, и в последний раз в жизни их губы слились в страстном поцелуе.
Прелат оставил их на короткое время вдвоем; потом благословив обрученных, отвел Паулу обратно в ее келью. Здесь она едва успела поблагодарить его, как за ним пришли из дома Сусанны: вдова находилась при смерти. Иоанн тотчас же отправился туда, чтобы исполнить свой долг. Дамаскинка с волнением провожала его глазами. Затем, она бросилась в объятия кормилицы и воскликнула:
— Ну, теперь будь, что будет! Никто не может больше разлучить меня с Орионом, даже сама смерть!
XLIX
Епископ явился слишком поздно. Он застал только труп вдовы, а у изголовья смертного одра маленькую Катерину, смертельно бледную, немую, убитую горем. Иоанн ласково заговорил с ней, стараясь утешить осиротевшую девушку, но она оттолкнула его, вырвалась и убежала из комнаты. Бедное дитя! Прелат видел многих дочерей у гроба матери, но такая мрачная печаль удивила и его. «Вероятно, эти человеческие души были соединены слишком крепкими узами, — подумал он, — и потому смерть одной из них так поразила другую».
Между тем Катерина убежала в свою комнату и упала на диван. Ее нежное тело несмотря на жару вздрагивало от озноба. Может быть, у нее также обнаружились симптомы заразы? Но нет, это было бы слишком большой милостью судьбы. Бедная мать умерла, и причиной ее смерти была родная дочь. Признаки болезни проявились прежде всего на губах Сусанны; это было первым подтверждением ужасной истины. Кроме того, врач несколько раз выражал удивление, каким образом эпидемия могла проникнуть в совершенно здоровый квартал и обнаружиться в доме, который содержался в такой безукоризненной чистоте. Катерина знала лучше всех, кто ввел сюда ангела смерти, из желания погубить соперницу. Слово «матереубийца» постоянно звучало в ее ушах, и она припомнила, что в законе предков не было назначено никакого наказания убийцам собственных родителей, потому что древние даже не допускали такого гнусного преступления.
Презрительная улыбка появилась на губах девушки. Все божеские и человеческие законы были нарушены ею, она не почитала Господа, прибегала к колдовству, убивала. Родная мать сошла из-за нее в могилу, а между тем, по словам врача Филиппа, заповедь о почитании родителей — единственная, за исполнение которой обещана награда, — гласит одно и то же; как на Моисеевых скрижалях, так и в законе ее предков.
Эти мучительные размышления еще больше усилили смертельный ужас Катерины; нервная дрожь по-прежнему подергивала ее члены, и она стала ходить по комнате, отыскивая оправдания своим поступкам. Во-первых, ей хотелось заразить эпидемией не мать, а Элиодору; почему же так коварна судьба?…
Мысли Катерины были прерваны приходом Элиодоры. Узнав печальную весть, она поспешила к осиротевшей девушке, чтобы утешить ее и помочь в неизбежных хлопотах. Племянница Мартины с любовью обратилась к девушке, но этот нежный, мелодичный голос напомнил Катерине тот час, когда она вошла в спальню Элиодоры, только что вернувшись от умирающего Плотина. Византийка хотела привлечь ее к себе, но дочь Сусанны уклонилась от ласковых объятий и резко заметила, что к ней нельзя прикасаться из опасения заразиться. Она не нуждается в утешениях и желает только остаться одна. Ее слова звучали жестко и неприветливо; когда же за Элиодорой затворилась дверь, Катерина злобно посмотрела ей вслед. Почему смерть пощадила эту женщину и выбрала своей жертвой существо бесконечно дорогое для нее? Мать, как живая, предстала перед мысленным взором Катерины; девушка снова пошла в ее спальню и упала ниц перед постелью покойницы. Но и здесь ей было невыносимо тяжело; она вышла в сад и посетила каждое местечко, где они, бывало, сиживали с матерью, но в зеленой чаще раздавался какой-то подозрительный треск, а деревья и кустарники отбрасывали от себя такие причудливые тени, что девушке стало жутко, и она поспешила выйти опять на солнечный свет.
Когда Катерина хотела вернуться домой, ей встретился Анубис. Бедный проказник! И он сделался калекой тоже из-за нее, а его мать умерла от чумы. Юноша заговорил с ней, выражая сочувствие ее горю. Катерина не прогнала его и завела с ним такой странный разговор, что Анубис подумал, не помрачился ли у нее рассудок от сильного потрясения. Например, она совершенно неожиданно спросила его, как велико их состояние. Анубис, служивший в казначействе, мог приблизительно назвать цифру доходов вдовы Сусанны. Его ответ до того поразил молодую госпожу, что она всплеснула руками и воскликнула:
