Шапи Казиев - Крах тирана
Далее перечислялись все обстоятельства подготовки и исполнения покушения на священную особу, выданные Никкедемом под пытками. Но Надиру было достаточно и того, что он уже узнал.
В том, что сын будет домогаться власти, особенно после опалы, Надир подозревал его и раньше. Но поднять руку на отца?! Это было ужаснее, чем само покушение. Ведь Риза был его любимым сыном, и даже в опале Надир сохранил за ним титул наследника.
Надир не желал в это верить, но гнев его был сильнее рассудка. С Лютф-Али-ханом он даже не стал разговаривать. Уже за один провал экспедиции через Аймакинское ущелье его следовало казнить, но тогда Надир воздержался от этого, все же он был его шурином и оказал Надиру немало услуг. А открывшиеся обстоятельства покушения и вовсе взывали в Надире отвращение.
Ничего не подозревавший Лютф-Али-хан был схвачен и брошен в зиндан, над решеткой которого охране велели мочиться.
В тот же день в Мешхед был послан батальон личной гвардии с приказом, не ставя ни о чем в известность, доставить Риза-Кули-мирзу в ставку Надир-шаха. А по его отбытии содрать шкуру с Абдуллы-бега и Никкедема.
Глава 125
Риза-Кули-мирза спешил к отцу с радостью. Ему казалось, что это приглашение означало снятие опалы, и Риза готов был явить подвиги, чтобы восстановить репутацию Надира как непобедимого полководца.
Но чем ближе подъезжал Риза-Кули-мирза к Дербенту и ставке Надир-шаха, тем явственнее были печальные признаки поражения: разруха, нищие на дорогах, толпы ослепленных, умоляющих о милостыне. И ни одной улыбки, лишь страдание на изможденных лицах.
Все это повергло Риза-Кули-мирзу в уныние и беспокойство. Он надеялся, что в лагере шаха все будет иначе, но то, что он там увидел, еще больше огорчило наследного принца.
Смрад, беспорядок, жалкие землянки и голодные воины в лохмотьях, павшие слоны, тощие лошади и лежащие в грязи исхудавшие верблюды…
Лачуги из самана и камыша считались здесь роскошью.
Кое-где сарбазы сидели кружками вокруг горок клевера и ели его с солью и плохим хлебом. А посреди лагеря, на майдане, зверски били палками маркитанта, который, как оказалось, продавал катламу с начинкой из человечины.
Войдя в шатер и увидев отца, Риза-Кули-мирза поцеловал ему руку и воскликнул:
– Отец мой! Мой повелитель! Слава всевышнему, позволившему мне лицезреть владыку мира в добром здравии и великом могуществе. Да продлит Аллах твою жизнь!
– А ведь ты был моим любимым сыном и наследником, – ответил Надир-шах, отдергивая руку.
Холодность отца смутила Ризу. Не этого он ждал от встречи, на которую возлагал столько надежд.
– Молю Аллаха, чтобы таким же я для тебя и остался, – испуганно произнес Риза-Кули-мирза.
– Ты прав, сын мой, – сказал Надир-шах, разворачивая свиток доклада. – Я все еще в полном здравии, хотя многим это давно не нравится. Только стал немного слаб глазами от слез, пролитых в тоске по моим благородным сыновьям.
Шах протянул сыну свиток:
– Я не все разглядел, что там написано, так что прочти сам.
Охваченный тяжелыми предчувствиями, Риза-Кули-мирза взял бумагу и стал читать. А Надир-шах внимательно следил, не отразятся ли на лице сына раскаяние или угрызения совести. Но шах увидел только злость, а затем – страх. И тогда Надир решил, что Риза-Кули-мирза действительно виновен в этом подлом преступлении, а сожалеет лишь о том, что все раскрылось.
– Все это – клевета! – в отчаянии воскликнул Риза, закончив читать. – Это происки моих врагов! Это ложь!
Вместо ответа Надир-шах подал знак, и насакчи со своими подручными феррахами втащили в шатер обезображенного пытками Лютф-Али-хана.
– Он тоже лжет?
Увидев соучастника преступления, который отводил от принца глаза, Риза понял, что отпираться бессмысленно.
– Пощади меня, отец! – со слезами кинулся к ногам шаха Риза. – Умоляю о милости к заблудшему сыну! Я смою свой позор кровью!
– Скажи, зачем ты это сделал, и я сохраню тебе жизнь, – процедил сквозь зубы Надир, удрученный признанием сына.
– Зачем?.. – простонал Риза, не зная, что ответить, и обхватив свою голову руками.
– Скажи правду, – продолжал Надир. – И я сделаю твоего сына Шарух-мирзу наследником престола.
– Я думал… – несмело начал Риза. – Мне казалось, что после захвата Индии и прочих земель нужно было остановиться… Если бы ты погиб тогда, ты бы остался величайшим полководцем.
– А ты бы стал шахом? – сказал Надир. – И сидел бы на моем троне, как на моей могиле?
– Ты потерял в Дагестане свою славу, погубил наше храброе войско, разорил величайшую на свете казну, – говорил Риза. – Пока ты мечтаешь завоевать Дагестан, ты теряешь Персию.
– Довольно! – гневно вскричал Надир. – Ты не воин, если ставишь казну выше меча. Ты недостойный сын, если думаешь, что мою державу можно сохранить, сидя на троне, а не в седле боевого коня.
Надир подал еще один знак, и насакчи открыл ящик со своими страшными инструментами. Когда феррахи схватили Риза-Кули-мирзу, Надир взял в руки особый нож для вырывания глаз и сказал сыну:
– Попрощайся с тем, что ты видишь.
– Но отец! – кричал, пытаясь вырваться, Риза. – Ты обещал!
– Я обещал сохранить тебе жизнь, но не обещал сохранить твои глаза. А как известно, завистливым глазам лучше валяться в пыли.
И, повергнув в ужас всю свою свиту, Надир-шах собственноручно ослепил сына, а затем и Лютф-Али-хана.
Феррахи, предусмотрительно накрывшие ковры кожаными подстилками, дождались, пока на них стечет вся кровь, и удалились, прихватив с собой и Ризу с Лютф-Али-ханом.
– Где преданность? Где благородство? Где почтение к владыке? – вопрошал Надир-хан, вытирая кровь с рук.
Свита в ответ сокрушенно молчала.
Однако шах спрашивал их не напрасно. Раскаяние уже вползло в него ядовитой змеей, но виноватым в свершившемся мог быть кто угодно, только не сам Надир. Если вельможи ему так преданы, если они так почитали наследника великого престола, то отчего ни один из них на вызвался стать жертвой вместо принца? Или их глаза важнее глаз несчастного Ризы?
Вскоре лишились глаз и те, кто молча наблюдал за экзекуцией и не проявил преданности, которой от них ждал падишах.
Сообщая о столь важном событии, Братищев вполне разделял обвинения Ризы, брошенные своему отцу, и писал: «Довольно показуются гнилые плоды действий его, что через два года ничего в дагестанской стороне достигнуть не мог, кроме что государство свое подорвал, народ истомил, войска растерял и остальное крайне изнурил».
Глава 126
После всего этого Надир-шах потерял интерес к жизни. Даже битвы уже не манили и не увлекали его, как раньше. Наступили бессонные ночи, когда гаремные красавицы только раздражали шаха, и мрачные дни, полные презрения к своему войску, не сумевшему одолеть горцев и пришедшему теперь в столь плачевное состояние.
– Войско должно воевать, – напомнил себе Надир-шах и решил еще раз испытать судьбу.
Но судьба к нему уже давно не благоволила. Повсюду его войска встречали решительный отпор и отбрасывались со значительным уроном для шаха.
В Табасаране, пытаясь захватить один лишь аул, Надир потерял под сильным огнем горцев пятьсот человек. Ему самому удалось спастись только потому, что телохранители успели укрыть его в небольшом ущелье, после чего остальные обратились в бегство.
Затем кайтагцы подобрались к построенным шахом укреплениям и с трех сторон напали на каджаров, которые под охраной конницы и пехоты выгнали пастись скот и собирались рубить деревья на дрова. Перебив противника, кайтагцы угнали к себе больше тысячи лошадей, верблюдов и мулов.
В ответ на требование вернуть захваченное и выдать преступников уцмий Ахмад-хан прислал Надиру оскорбительно письмо, объявив его безродным самозванцем, в котором нет ни малейшего признака, присущего природным монархам. Пусть Надир делает что хочет, а он, уцмий, к своей обороне достаточные меры употребит.
Тогда, собрав последние силы, Надир-шах снова бросился на Кайтаг, горя неугасимым желанием расправиться хотя бы с уцмием Ахмад-ханом.
Один из отрядов шаха был по пути уничтожен кайтагцами, но шах все же добрался до Калакорейша, где Ахмад-хан занял крепкую оборону.
Это было знаменитое село, почти город, неподалеку от Кубачи, где в свое время обосновался распространитель ислама султан Махмуд. Он был потомком Хамзы – дяди пророка Мухаммада, потому и поселение это было названо Калакорейш – Крепость корейшитов. Стояло оно на высокой горе, окруженной глубокими ущельями с бегущими там реками, имело хорошие дома, крепкие боевые башни и прекрасную мечеть.
Две недели кайтагцы героически обороняли Калакорейш от озверевших войск Надира. Когда силы защитников крепости оказались на исходе, Надир-шах предложил им сдать Калакорейш, уже не требуя ничего, кроме признания его своим повелителем и выдачи аманатов. Уцмий Ахмад-хан посоветовал согласиться на эти условия, предвидя, что владычеству шаха все равно скоро придет конец. Сам уцмий ушел в Аварию, а сил шаха хватило лишь на то, чтобы разграбить почитаемую святыню. Одержав эту бессмысленную победу, стоившую многих жертв с обеих сторон, Надир-шах вернулся в Дербент, так и не дождавшись аманатов. Желая придать взятию Калакорейша большую значимость, шах объявил это великой победой, после которой Дагестан пал к его ногам, и ему уже нет надобности снова идти в Аварию.
