Марта Шрейн - Эрика
Гедеминов–старший тоже не спал. Оставив жену отдыхать, он, обложившись литературой, в которой упоминалось о его предках, где отражена их военная и гражданская карьера в разных государствах Европы и России, писал историю своего рода. Он заснул на рассвете, и ему приснился сон: ему и Эдуарду лет по девять, они стоят на тротуаре и видят: скачет кавалергардский полк. Рядом с царем отец Гедеминова на белой кобыле. Полк поравнялся с мальчиками. Маленький Александр смотрит на царя, на отца. Ему так хочется, чтобы его заметили! И отец действительно посмотрел на него. Полк стал уходить все дальше, расплываясь в тумане. И тут князь проснулся.
Сон не выходил из головы. Этот ушедший в небытие блестящий полк исчезнувшей Великой империи, отец и он сам — осколок этой империи. Он услышал топот копыт и легкое пофыркивание лошадей и подумал: «Да, сон в руку. Лошади. Молодежь собралась в горы». Он вышел на балкон. Эдуард был уже возле лошадей. Эдуард, верный спутник его жизни, свидетель его детства, юности и зрелости.
Гедеминов сел в кресло, вдыхая чистый воздух, и уже хотел было выйти в сад, чтобы сделать все свои упражнения, но услышал за спиной шорох. Это Адель вышла к нему. Сонная, в пеньюаре, обняла его со спины мягкими горячими руками, прижалась щекой к его бороде и сказала:
— Доброе утро, я нашла у себя в спальне прекрасные орхидеи. Спасибо, дорогой! Ты выспался?
— Конечно! — ответил Гедеминов, целуя ей руки. И в свою очередь спросил: — Не хочешь выйти в сад?
— Нет. Не хочу, чтобы ты видел мое помятое лицо. Я сама стараюсь не смотреть на себя утром в зеркало. Я стала такая старая!
Гедеминов улыбнулся и сказал:
— Дорогая, по–моему, ты кокетничаешь. Знаешь ведь, что больше сорока пяти тебе никто не дает.
— Конечно, но это в обед, после душа и работы массажистки. А утром все пятьдесят четыре мои. Я проснулась и думала о нас с тобой… Уйдем из жизни и никогда больше не встретимся. И мне стало так горько и одиноко! Мне хочется убежать с тобой от всех, уединиться. Но тут не убежишь! Сашка твой слуг приставил к нам. Не успеешь сделать шаг, как уже кто–нибудь стоит перед тобой: «Госпоже что–нибудь угодно?»
Гедеминов улыбнулся:
— Слуг я тебе набрал. Помнишь, Адель, я тебе в лагере, после первой брачной ночи, сказал, что очень богат и когда–нибудь слуги будут предупреждать любое твое желание?
— Помню. Но это было тогда так нереально. А помнишь, на нашей свадьбе мы были в одеждах XIX века из театрального реквизита? — вдруг развеселилась Адель.
— Конечно, помню. Ты была прекрасна! Такая сдержанная…
Адель ехидно напомнила:
— Тогда на моем платье, на спине, было огромное количество застежек. Ты так ловко справился с ними, что я поверила: правду о тебе говорят, что волочишься за каждой актрисой. Я так боялась за тебя замуж выходить.
Гедеминов улыбнулся. Адель поменяла тему. То, о чем она заговорила, занимало ее с тех пор, как она приехала.
— А вот Николай очень ревнив. Он мне жаловался, что у них много друзей, но все они навещают их ради Эрики. Ей, наверное, порядком надоела его ревность. Она решилась родить второго ребенка, чтобы Николай успокоился.
— Да, скоро Николаю будет не до ревности, — сказал муж. — Их ждут перемены. Я смотрю на их дочь и думаю, как хорошо, что я вижу тебя в шестнадцать лет… Жизнь удивительная вещь…
Но Адель продолжала:
— А может, Эрика зря привезла ее? Может, ей было бы лучше остаться среди детей, в лагере бойскаутов?
— Почему? Адель уже не ребенок.
— Потому что девочка встретилась с твоим Сашенькой. Он одними глазами убивает женщин наповал. А внучка моя только вступает в жизнь. Ее надо держать подальше от него.
За окном снова раздалось ржание. Адель продолжала наболевшую тему:
— Девочка влюбится, а Сашенька воюет. Мало ли что может произойти. Мне все это не нравится.
— Да ничего не произойдет, — ответил Гедеминов, — Он ушел в отставку… Ну влюбятся. Так это же прекрасно! Когда я вспоминаю, какие чувства испытывал к тебе… И до сих пор один только взгляд твой греет мне душу. А когда уйдем из жизни, то наши души как магнитом снова притянет друг к другу. Разноцветной радугой раскинемся над потомками. Мы с тобой и после смерти будем вместе. Ты будешь цветком, а я росой на тебя упаду. Ты облачком станешь, а я ветерком.
— Ты ветерком!? — засмеялась Адель, — не ураганом?
— Ну, чем–нибудь буду. И не надо горевать заранее. Это глупо.
Гедеминов еще держал жену за руки. Она тихо смеялась и говорила:
— Ну отпусти уже. Смотри, Эдуард машет нам снизу.
— С добрым утром! Адель! С добрым утром князь Александр! — крикнул им Эдуард.
— С добрым утром, Эдуард, — весело ответила Адель, поцеловала мужа в голову и сказала: — Ну отпусти уже. Меня массажистка ждет.
* * *
Слуга постучал в дверь и сказал:
— Господа, пора вставать. Лошадей привели.
Николай наклонился над сонной женой и, целуя ее, проговорил:
— Солнышко мое, вставай! Вставай, мое золотце!
Сонно прижимаясь к мужу, Эрика прошептала:
— Я еще не выспалась.
То в одном, то в другом конце слышались голоса. Эрика подняла голову, прислушалась, посмотрела на часы и воскликнула:
— Николенька! Нас уже ждут! Мы же в горы собрались ехать, а ты лежишь!
Она вскочила, накинула халат и побежала в комнату дочери.
Адель спала так сладко, что Эрика подумала: «Может, оставить ее дома? Да и поедут только взрослые». Взгляд ее упал на окно. На подоконнике, в свете утренней зари всеми цветами радуги сверкала большая чаша из венецианского стекла с круглой ручкой. Эрика подошла к чаше. В ней плавали прекрасные кувшинки и круглые листья. Она вынула было одну из кувшинок, чтобы полюбоваться, но вдруг через ее палец перепрыгнул смешной лягушонок. Эрика засмеялась — из–под вазы выглядывала записка. Она развернула ее и прочла: «С добрым утром, юная княжна». Записка поразила Эрику. Она вышла на балкон и посмотрела вниз. Лестницы не было. И она вернулась с запиской к мужу:
— Николенька, смотри, что на вилле творится! — и она протянула мужу записку. — Цветы в комнате Адель! Кто же мог их принести? Вчера она была какая–то взвинченная… Куда смотрит няня?
— Вот теперь и дочери цветы будут поставлять, — сказал Николай с иронией.
Эрика нахмурилась, а Николай поднял руки вверх.
— Прости, я ничего, я не ревную, я обещал, прости!
— Николенька, это не шутки. Адель только шестнадцать лет. Выясни у слуг и охраны. И как цветы попали в комнату дочери? Пожалуюсь Сашеньке. Пусть наведет порядок на своей вилле. Безобразие! Так–то ты за дочерью смотришь!?
— Эрика, не сердись. Ничего не случилось. Просто наша дочь выросла, — успокоил жену Николай и про себя добавил: «Хорошо, что мы решили завести второго ребенка». Он прижал Эрику к себе.
— Все, Николенька, отпусти меня. Иногда надо сдерживать свой темперамент. Нас ждут. А мне нужно еще с Сашей поговорить, — высвободилась из объятий мужа Эрика.
* * *
Все собрались в холле, даже молодой князь Александр был уже в костюме для верховой езды. Ждали юную Адель. Эрика высказала возмущение в адрес Саши:
— На твоей вилле творятся безобразия! Я расспросила слуг. Никто не приходил. Кто же цветы поставил на окно моей девочке? С крыши спустились, что ли? Я ужасно беспокоюсь, — и посмотрела на Николая. Николай подозрительно покосился на Сашу. Но лицо молодого князя было непроницаемым, будто это его не касалось. Эрика подумала и сказала:
— Сашенька, я принимаю твое предложение. Дай мне своих «пиратов», своих хорошо обученных мальчиков. Няня дочери больше не поможет. И чтобы никто не смел к ней подойти на пушечный выстрел. Ты понимаешь, какой опасности она подвергалась? Что же, ей теперь спать с закрытым окном? А дальше что будет?
— Понимаю, — ответил Саша. — Я сам буду ее охранять.
— Спасибо, — сказала Эрика и повернулась к Николаю.
Альберт с удивлением посмотрел на старшего брата, на Эрику и проворчал:
— Сестра совсем ослепла и поручила волку охранять овечку.
Саша засмеялся, а Эрика не расслышала его слов, потому что по лестнице сбегала дочь. Все невольно залюбовались юной Аделью. Ее лицо сияло. В руке она держала белую кувшинку, прижимая ее к груди. Нашла глазами Сашу и вспыхнула от радости.
Эдуард шепнул на ухо Гедеминову:
— Ну и притворщик наш Сашка. Мне не спалось, на рассвете я выходил в сад. Там мелькали фигуры его «пиратов». Я повернул за угол, и вижу: они держат лестницу, а Сашка с вазой для цветов лезет наверх. Это он девочке цветы поставил на окно. Вот разбойник!
Саша подождал, пока юная Адель спустится в холл и уже на правах «личного охранника» подал ей руку: «Идемте княжна, выберем себе лучших лошадей», — ласково сказал он. Адель вспыхнула, опустила ресницы и положила свою узкую руку в его широкую, шершавую ладонь.
