Анри Труайя - Свет праведных. Том 2. Декабристки
Но Софи перебила девушку:
– Барин спрашивал у тебя обо мне, пока я болела?
– Нет, барыня, – прошептала горничная, низко опустив голову. – Но я все-таки сказала ему позавчера, что вы выздоровели.
– И что он на это ответил?
– Ничего…
Наступила тишина. Зоя на цыпочках вышла из комнаты. Софи продолжала смотреть в окно. К полудню суета в парке улеглась, подметальщики разбежались, словно рабочие в театре, спешно покидающие сцену перед тем, как поднимется занавес. Весь дом, похоже, замер в настороженном ожидании. И ждать пришлось достаточно долго… Наконец в дальнем конце аллеи показались две коляски, они обогнули лужайку и остановились у крыльца. Лакеи поспешно распахнули дверцы и опустили подножки. Из колясок поочередно показались двое мужчин в военных шинелях, толстая дама в ротонде лилового бархата, другая дама, меньше ростом и стройнее, на ней была желтая шляпка, и, последним, старик в мундире и треугольной шляпе с плюмажем. У Софи забилось сердце: она узнала псковского губернатора. Когда она снова посмотрела в окно, гости уже поднялись на крыльцо и скрылись за колоннами. Пустые коляски отъехали.
Откинувшись на спинку кресла, Софи силилась понять, зачем они приехали. С какой стати Сереже вздумалось устраивать этот прием? Совершенно ясно – пригласив губернатора, племянник хотел ей показать, что, даже выздоровев окончательно, она ничего не сможет сделать против него, что он сильнее, что тетушке волей-неволей рано или поздно придется отсюда уехать… Но как же такой важный человек согласился приехать в Каштановку после всего, что она ему рассказала? Даже если губернатор вполне убежден в невиновности Сережи, он должен был хотя бы из уважения к ней, Софи, отклонить приглашение. Полуприкрыв глаза, она прислушивалась к тому, что происходит в доме, где тем временем нарастало оживление: слышались то высокий женский голос, то мужской смех, то звон посуды, то торопливые шаги прислуги, бегавшей из столовой в буфетную и обратно.
Зоя подала Софи обед, какой полагался выздоравливающей: бульон, жареного цыпленка и бланманже, а «на добавку» принесла кусок торта с кремом. И у Софи мгновенно выплыло из памяти воспоминание: в родительском доме, когда ей, маленькой, случалось провиниться и ее наказывали, служанка тайком доставляла ей в детскую лакомства.
– Сейчас они едят копченую семгу, – прошептала горничная. – Я спросила у лакея Савелия, как там дела, говорит, вроде бы гостям все нравится, довольны… Они все болтают и болтают, да так громко, что в коридоре слышно, только ни словечка не понять, потому что все по-французски да по-французски. Наш барин от других не отстает, что-то, видать, смешное им рассказывает, потому что они все время хохочут…
Горничная ушла, оставив Софи в задумчивости над полной тарелкой: она была настолько поглощена мыслями о том, что в это время происходило внизу, что и думать не могла о еде. Там, у нее под ногами, Сережа устроил нечто вроде сборища заговорщиков. Конечно, речь шла не о настоящем сообщничестве между Сережей и губернатором, скорее, о том молчаливом уговоре, который заключают между собой счастливые, преуспевшие, хорошо устроенные люди против тех, кто пытается нарушить их устоявшуюся, налаженную жизнь. Перед ней снова выросла глыба несправедливости и предрассудков, которая так часто преграждала ей путь здесь, в России. Неужели ей, подобно Сизифу, придется всю жизнь толкать перед собой этот непосильный камень?
Зоя вернулась, разрумянившаяся, принесла ворох новостей:
– Теперь господа принялись за фаршированного гуся! Ой, барыня, а губернатор, губернатор-то как пьет! Вот только что уже девятую рюмку водки опрокинул! Многовато, пожалуй, будет для человека его лет! Ах, Господи Боже мой, барыня, миленькая, да вы же ничего так и не покушали!..
– Я не голодна, – ответила Софи. – А кто там остальные гости, кроме губернатора?
Зоя напустила на себя значительный вид:
– Его превосходительство господин почтмейстер, его превосходительство окружной судья…
Софи улыбнулась с горькой насмешкой и пробормотала:
– Понятно-понятно! А кто эти две женщины?
– Жена губернатора и его дочка.
– Дочка? – переспросила удивленная Софи.
– Да, барыня.
Софи отослала Зою. Что ж, теперь ей все стало ясно. Если у губернатора дочка на выданье, разумеется, он должен всячески обхаживать Сережу, который считается одним из самых завидных женихов во всей губернии. А племянник, хотя и не имеет никаких матримониальных намерений, притворно любезничает ради того, чтобы как можно дольше сохранить могущественного покровителя. До чего все это смехотворно и до чего, вместе с тем, омерзительно! Нескладные, хотя разряженные и довольные, мамаша с дочкой, достойный и умиленно взирающий на них папаша, Сережа в роли нерешительного жениха, судья, почтмейстер… Прямо-таки комедия Гоголя!.. Интересно, подумала Софи, заходила ли обо мне речь во время обеда. Наверное, заходила, почему бы и нет? Сережа, несомненно, объяснил с сокрушенным видом, что тетушка только-только начинает оправляться после тяжелой болезни и пока не может спуститься в столовую. Но он надеется на то, что она скоро поправится! Софи словно бы слышала его слова – кровь у нее так и кипела…
К четырем часам послышался топот ног, да такой, как будто в доме находилась целая толпа гостей. Хлопнула входная дверь – значит, они вышли из дома и теперь, кажется, остановились у колясок. Интересно поглядеть, хороша ли собой девица? Софи приблизилась к окну и приподняла самый краешек кисейной занавески – так, чтобы, увидев все, самой остаться незамеченной. Сережа, нарядный и красноречивый, разглагольствовал, стараясь еще хоть ненадолго удержать гостей. Напротив него, ловя каждое слово, слетавшее с его губ, стояли крупная, мужеподобная дама, супруга губернатора, рядом с ней – тощенькая, сутулая барышня с острыми торчащими локотками и длинным лошадиным лицом под желтой бархатной шляпкой, его дочка. До чего некрасивая девушка! Теперь Софи еще лучше понимала, почему Черкасов так благосклонен к ее племяннику. Обменявшись напоследок любезностями с хозяином, гости расселись по коляскам. Сережа долго смотрел им вслед, несколько раз махнул рукой, потом внезапно поднял глаза на окно комнаты Софи. Та поспешно отпрянула от окна, но было поздно. Он успел ее заметить!
* * *Теперь Софи еще больше не терпелось поскорее выздороветь. Ей казалось, что все ее будущее в Каштановке зависит от того, как скоро вернутся к ней силы. Каждое утро она прогуливалась по парку, и каждый раз уходила чуть дальше от дома. После трех недель таких упражнений она почувствовала себя достаточно окрепшей для того, чтобы пешком дойти до Шаткова – туда от Каштановки не больше семи верст. За два часа она дойдет. Вот неожиданность будет для мужиков, когда они ее увидят! Ей же сейчас просто необходимо с ними поговорить, чтобы вновь обрести веру в себя!
Ясным июльским утром, предупредив Зою, что не вернется к обеду, Софи тронулась в путь.
Она шла медленно, размеренным шагом, останавливалась, как только начинала задыхаться, и усаживалась отдохнуть на откосе, прижимая левую руку к спине в том месте, где плевра еще оставалась чувствительной. Пока Софи шла через парк, в тени деревьев, жара не слишком донимала ее, однако стоило оказаться в чистом поле, как солнце стало нещадно палить. Она попыталась ускорить шаг, но почти сразу же пришлось от этого отказаться: сначала начали уставать ноги, потом заныла поясница. Солнце слепило глаза, но Софи продолжала всматриваться в раскинувшиеся перед ней немые, истомившиеся от засухи поля, в золото колосьев, в мягкие очертания невысоких холмов, в бархатно-зеленые рощицы. Вокруг ее пылающего лица, звеня, вились тучи комаров. В нестерпимо синем небе неподвижно стояли три белых облачка, дожидавшихся, наверное, чтобы подул ветерок, который поможет им отправиться странствовать дальше. Она сказала себе, что, пожалуй, переоценила свои возможности, сил у нее все-таки пока маловато для такого дальнего путешествия. Однако стоило ей отдохнуть десять минут в тени тополей, и у нее снова появилась решимость двигаться дальше. Последние две версты она проделала, шагая, словно заводной автомат – сжав челюсти, с остановившимся взглядом. Когда перед ней наконец появилась табличка с надписью: «Шатково: 67 дворов; мужчин по переписи 215; женщин 261», ее охватила немыслимая радость. Однако Софи тут же осознала, что время для визита к крестьянам выбрала неудачное. Ей следовало подумать о том, что в этот час все работники будут далеко отсюда. И теперь, глядя на вымершую деревню, она чувствовала разочарование. С того самого дня, когда она, едва встав с постели, принялась мечтать о том, как снова встретится с крепостными, Софи бессознательно настраивалась на то, что ее примут радостно, а теперь шла по единственной в Шаткове улице, ожидая, что отовсюду, как бывало раньше, выползут ей навстречу хотя бы старики и увечные. Однако дома стояли под палящим солнцем наглухо закрытые. Две бабы, сидевшие на порогах изб, поспешили уйти, пока она с ними не поравнялась; староста, вытесывавший топором коромысло, повернулся спиной, чтобы ее не видеть; девочка лет десяти, которая гнала гусей к прудику, поглядела на нее испуганно и даже не ответила, когда Софи с ней поздоровалась… Софи казалось, будто она перенеслась на год назад – тогда она только-только вернулась из Сибири. Точно такая же атмосфера тревожной враждебности, какая окружала ее в день первого появления в деревне: все недоверчиво относились к «французской барыне», остерегались ее… И вот, после того, как она так медленно и терпеливо завоевывала – и завоевала! – любовь и уважение этих людей, как же трудно поверить, что за время ее болезни они от своей барыни отвыкли! Но что же произошло за то время, пока они не виделись? Единственным существом в Шаткове, на кого она могла рассчитывать, оставался Антип. И Софи направилась прямо к нему.
