Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке - Шарль де Костер
Иоос Дамман волей-неволей покорился; он слез с коня, и два стражника отвели его в тюрьму.
В подземелье он, однако же, брошен не был; ему отвели камеру с зарешеченным окном, и за плату его там хорошо обогревали, мягко ему стелили и вкусно кормили, хотя, впрочем, половину съестного брал себе тюремщик.
4
На другой день наместник, два секретаря, двое старшин и лекарь пошли по направлению к Дюдзееле, чтобы удостовериться, не отроют ли они тело убитого на поле Серваса ван дер Вихте возле гатей.
Неле объявила Катлине:
— Твой возлюбленный Ганс просит принести ему отрезанную руку Гильберта. Сегодня вечером он закричит орлом, войдет к нам и отдаст тебе семьсот каролю.
— Я отрежу руку, — сказала Катлина.
И точно: она взяла нож и зашагала, а за ней Неле и судейские чины.
Шла она рядом с Неле быстро и уверенно, и на свежем воздухе милое лицо Неле раскраснелось.
Судейские чины — два старых хрыча — шли и тряслись от холода, и казались они черными тенями на белой равнине. А Неле несла заступ.
Когда же они достигли поля Серваса ван дер Вихте, Катлина, ступив на гати, показала направо.
— Ганс! — молвила она. — Ты и не подозревал, что я там пряталась и вздрагивала от звона шпаг. А Гильберт кричал: «Сталь холодна!» Гильберт был страшный, а Ганс — красавец. Я тебе дам руку, не ходи за мной.
Она сошла налево, стала на колени прямо в снег и трижды испустила крик, призывая духа.
Затем Неле протянула ей заступ, Катлина трижды перекрестила его, потом начертила на льду изображение гроба и три перевернутых креста, один ближе к востоку, другой — к западу, а третий — к северу.
— Три — это Марс подле Сатурна, и три — это обретение под ясной звездой Венерой, — сказала она и очертила гроб широким кругом. — Сгинь, злой дух, стерегущий тело! — Тут она молитвенно опустилась на колени: — Друг — дьявол Гильберт! Ганс, мой господин и повелитель, приказал мне прийти сюда, отрезать тебе руку и принести ему. Я не могу его ослушаться. Не обожги меня подземным огнем за то, что я нарушаю торжественный покой твоей могилы. Прости меня ради Господа Бога и всех святых его!
Затем она разбила лед по линии гроба, добралась сначала до влажного дерна, потом до песка, и наконец наместник, судейские, Неле и сама Катлина увидели тело человека, белое, как известка, оттого что оно лежало в песке. На нем был серого сукна камзол и такой же точно плащ; шпага лежала рядом. На поясе висела вязаная сумка; под сердцем торчал широкий кинжал. Камзол был залит кровью. Кровь просочилась и за воротник. Убитый был человек молодой.
Катлина отрезала ему руку и положила к себе в кошель. Наместник ей это позволил и приказал снять с убитого одежду и знаки достоинства. На вопрос Катлины, чье это распоряжение: Ганса или же еще чье-либо, наместник ответил, что он выполняет волю Ганса. Катлина повиновалась.
Когда с трупа сняли одежду, оказалось, что он высох, как дерево, но не сгнил. Затем его опять засыпали песком, после чего наместник и судейские удалились. Одежду несли стражники.
Как же скоро они приблизились к тюрьме, наместник сказал Катлине, что Ганс ждет ее, и она, ликуя, вошла туда.
Неле попыталась остановить ее, но Катлина несколько раз повторила:
— Я хочу к Гансу, к моему господину.
А Неле села на пороге и зарыдала — она поняла, что Катлину взяли под стражу как колдунью: за то, что Катлина творила заклинания и чертила на снегу.
И в Дамме говорили, что ее не помилуют.
И посадили Катлину в западное подземелье тюрьмы.
5
На другой день подул ветер со стороны Брабанта, снег растаял, луга залило водой.
А колокол, именуемый borgstorm, созвал судей на заседание Vierschare под навес, так как дерновые скамьи были мокры.
И народ окружил судей.
Иооса Даммана привели не связанного, в дорожном платье. Катлину же привели в арестантском халате и со связанными руками.
На допросе Иоос Дамман признался, что заколол своего друга Гильберта шпагой на поединке. Когда же ему возразили, что в груди у Гильберта торчал кинжал, Иоос Дамман ответил:
— Я ударил его кинжалом, когда он уже упал, потому что он долго не мог умереть. Я сознаюсь в убийстве безбоязненно, памятуя о том, что по законам Фландрии убийство, совершенное назад тому десять лет, не наказуемо.
— Ты не колдун? — спросил судья.
— Нет, — отвечал Дамман.
— Докажи, — сказал судья.
— В свое время и в надлежащем месте я это докажу, а сейчас не желаю, — сказал Иоос Дамман.
Судья начал допрашивать Катлину, но она ничего не слышала — она смотрела на Ганса и повторяла:
— Ты — изумрудный мой повелитель, прекрасный, как солнце. Убери огонь, ненаглядный!
За Катлину ответила Неле:
— Она может сознаться только в том, что вам уже известно, господа судьи. Она не колдунья, она просто сумасшедшая.
Тут заговорил судья:
— Колдун тот, кто пытается достигнуть своей цели сознательно употребляемыми дьявольскими средствами. Значит, оба они, и мужчина и женщина, колдуны как по своим умыслам, так и по своим действиям, ибо он давал снадобье для участия в шабаше и, дабы выманить деньги и утолить свою похоть, делал так, что лицо у него светилось, как у Люцифера; она же, принимая его за дьявола, покорялась ему и во всем подчинялась его воле. Он — злоумышленник, а она — явная его сообщница. Здесь не должно быть места состраданию — говорю я это к тому, что старшины и народ, сколько я понимаю, слишком снисходительно относятся к этой женщине. Правда, она не убивала, не воровала, не наводила порчи ни на людей, ни на скот, никого не лечила запрещенными средствами, применяла лишь всем известные целебные травы, врачевала честно и по-христиански. Но она хотела отдать свою дочь черту, и когда бы дочь, несмотря на свой юный возраст, открыто, смело и мужественно не воспротивилась этому, то Гильберт ею бы овладел и она стала бы такой же ведьмой, как ее мать. Приняв все сие в соображение, я обращаюсь к господам судьям с вопросом: не почитают ли они за должное подвергнуть обоих пытке?
Старшины хранили молчание, показывая этим, что Катлину они пытать не хотят.
Тогда судья заговорил снова:
— Я, как и вы, проникся к ней жалостью и состраданием, но разве эта столь покорная дьяволу сумасшедшая ведьма, в случае если бы
