Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Иггульден Конн
Конная гвардия поскакала вперед — защитить фланги от быстрых и маневренных врагов. Монголы уничтожили почти всю армию Си Ся, у Гиама осталось всего две тысячи гвардейцев и несколько сотен уцелевших воинов. Казалось, монголам нравится убивать тангутских конников. Едва гвардейцы пытались начать атаку, небольшие группки кочевников галопом неслись вперед, поражая противника меткими выстрелами из луков. Самые храбрые достали мечи и, словно шершни, кружили вокруг гвардейцев, то налетая на них, то чуть отступая. Всадники-тангуты не сдавались, повинуясь приказам, но их учили сражаться с пешими войсками в открытом поле, и они не умели отбивать непрерывные атаки со всех сторон.
Какое-то время пикинеры держались, пропарывая животы вражеским лошадям. Но когда конницу сокрушили и разметали, те, кто сражался на земле, оказались без прикрытия. Воины с тяжелыми пиками не успевали повернуться к врагу лицом. Гиам без толку выкрикивал приказы. Монголы окружили его людей, непрерывно стреляли из луков. Стрелы по-прежнему щадили генерала. Воины гибли либо сраженные десятками стрел, либо рассеченные надвое на полном скаку. Пики были сломаны и растоптаны в щепы. Немногие уцелевшие воины побежали к городским стенам, под защиту лучников. Монголы настигали их, сбивали с ног, топтали лошадьми.
Ворота были закрыты. Гиам оглянулся на город и почувствовал обжигающий стыд. Наверное, государь с ужасом смотрит на битву. Армия наголову разбита, уничтожена. Только несколько израненных воинов добрались до стен. Гиам с трудом удержался в седле — он как никогда остро ощущал взгляд правителя. С горечью в сердце он поднял меч, легким галопом поскакал навстречу монголам, и те заметили генерала.
Гиам приближался, и стрела за стрелой ломались о его красные доспехи. Из вражеских рядов выехал молодой монгол с мечом наголо и поскакал навстречу. Гиам с криком бросился на него. Воин увернулся и нанес тангуту глубокую рану под правой рукой. Гиам покачнулся в седле, его конь перешел на шаг. Генерал слышал, как вражеский воин повернул назад, но правая рука старого военачальника висела на сухожилиях, он не мог поднять меч. Кровь струилась по ногам Гиама, он посмотрел на небо и не почувствовал удара, который лишил его головы, прекратив позор.
Торжествующий Чингис ехал верхом меж груд мертвецов. Их алые доспехи походили на блестящие панцири жуков. В правой руке Чингис держал длинный шест с насаженной головой тангутского генерала; белую бороду трепал ветер. Кровь стекала на руку хана, застывала, склеивая пальцы. Кое-кому из вражеских воинов удалось спастись, перебежав полосу с разбросанными шипами, куда не могли въехать его всадники. Чингис все равно послал за ними погоню, велев осторожно перевести лошадей через опасное место. Это оказалось делом небыстрым, и примерно тысяча тангутов добралась до города, под защиту лучников. Увидев измученных людей в тени городских стен Иньчуаня, Чингис рассмеялся. Ворота не открыли, и несчастным оставалось только в ужасе глядеть на монголов, которые с веселым смехом и выкриками гарцевали среди убитых.
Чингис подъехал к полосе травы, спешился и прислонил окровавленный шест к вздымавшемуся боку лошади. Он поднял с земли железку и стал с любопытством рассматривать. Нехитрая штуковина была сделана из четырех гвоздей, соединенных таким образом, что, как ее ни брось, острые концы всегда будут вверху. «Вот если бы мне пришлось обороняться, я бы велел разбросать такие шипы вокруг войска расширяющимися кругами», — подумал Чингис. Впрочем, он был невысокого мнения о вражеской армии. Его воины, выросшие в суровых степях, подчинялись приказам куда лучше, чем обитатели мирной долины Си Ся.
Чингис шел и видел на земле куски поломанных, разбитых доспехов. Он с любопытством рассмотрел один обломок, заметив, что алый лак потрескался и облупился. Некоторые тангуты доблестно сражались, и все равно монгольские стрелы их победили. Хорошее предзнаменование, подтверждающее, что хан поступил правильно, приведя сюда свой народ. Люди это понимают и смотрят на него с благоговейным восхищением. Чингис перевел их через пустыню и нашел врага, которого легко одолеть. Нынче удачный день.
Вдруг хан заметил, что человек десять в дээлах, расшитых синими уйгурскими узорами, бродят среди мертвых. Один нес мешок, другие наклонялись к телам и резко взмахивали ножами.
— Что вы делаете? — спросил Чингис. Уйгуры гордо выпрямились, услышав, кто их окликнул.
— Барчук сказал, ты захочешь узнать, сколько было убито врагов, — ответил один из уйгуров. — Мы отрезаем уши, чтобы позже их посчитать.
Чингис прищурился. Оглядевшись, он увидел, что у многих мертвецов на месте уха зияет рана. Мешок был почти полон.
— Поблагодарите Барчука от моего имени, — начал было Чингис — и замолчал. Пока уйгуры обменивались испуганными взглядами, он прошелся между трупами, распугивая жужжащих мух, которые тучами поднимались в воздух. — А вот этот вообще без ушей, — произнес хан.
Уйгуры поспешили к нему. Увидев безухого воина, человек с мешком начал громко бранить товарищей:
— Жалкое отребье! Как же теперь посчитать, если вы отрезали оба уха?
Бросив взгляд на их лица, Чингис расхохотался. Так, смеясь, он и шел к своему коню.
Все еще ухмыляясь, хан швырнул соединенные гвозди в траву и взял шест с головой генерала. Со страшным трофеем в руках неторопливо пошел к стенам города, прикидывая, куда могут долететь стрелы тангутских лучников.
На виду у всех жителей Иньчуаня, столпившихся на стенах, Чингис с силой воткнул пику в землю, отступил на шаг и посмотрел вверх. Как он и ожидал, в него полетели стрелы, но расстояние было слишком велико, и Чингис стоял, ничего не боясь. Он поднял отцовский меч, грозя тангутам. За его спиной шумно ликовало монгольское войско.
Лицо хана снова помрачнело. Он напоил кровью новую нацию. Показал людям, что они могут противостоять цзиньским воинам. Но так и не проник в город, который словно насмехался над ним своей неприступностью. Чингис сел на коня и медленно поехал к братьям.
— Рушьте каналы! — велел хан.
ГЛАВА 8
Потребовалось целых шесть дней и усилия всех крепких мужчин племени, способных держать молот и дробить камни, чтобы разрушить каналы вокруг Иньчуаня. Поначалу Чингис наблюдал за их уничтожением с жестокой радостью, надеясь, что горные реки затопят город. Чуть позже он с тревогой увидел, что вода поднимается слишком быстро — воины стоят в ней по щиколотку, а ведь последний канал до сих пор не разрушен. Из-за жары снега на вершинах гор растаяли, потоки устремились на равнину, а Чингис не продумал, куда девать воду, которая больше не течет в город и не орошает поля.
К полудню третьего дня земля даже на отлогих местах превратилась в жидкую грязь, поля затопило, а вода все прибывала. Чингис заметил, как удивленно переглядываются военачальники, поняв ошибку. Сперва все радовались удачной охоте — мелкая живность, шлепая по лужам, спасалась от потопа, и ее было видно издалека. Монголы подстрелили несколько сотен зайцев и принесли их в улус скользкими связками мокрого меха, однако вскоре юрты оказались в опасности. Чингису пришлось передвинуть лагерь к северу на несколько полетов стрелы, пока вода не залила всю равнину.
К вечеру они нашли место над разрушенными каналами, где земля была еще твердая. На горизонте темным пятном виднелся Иньчуань, а перед ним, насколько хватало глаз, раскинулось возникшее из ниоткуда новое озеро. Мелкое, едва по колено, в лучах заходящего солнца оно отливало золотом.
Чингис сидел на пороге своей юрты и смотрел на водную гладь. Старательно сохраняя невозмутимое выражение лица, к нему приблизился Хасар. Никто не осмеливался упрекнуть хана, хотя в тот вечер многие с трудом сдерживали смех. Кочевники ценили хорошую шутку — их забавляла мысль, что из-за устроенного наводнения им самим пришлось уносить ноги.
Хасар проследил за сердитым взглядом брата.
