Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо.Том 1
— Сколько тебе лет?
— Пятнадцать.
— А ему?
— Тринадцать с половиной.
«Черт бы их побрал! — подумал Антуан. — Уже без четверти час! Позвонить Филипу. Позавтракать. Зайти к отцу. И успеть вернуться в предместье Сент-Оноре до приема… Выбрали как раз подходящий денек!»
— Ну хорошо! — сказал он внезапно. — Пойдем, я посмотрю.
И чтобы не отвечать на радостный, но ничуть не удивленный взгляд Робера, прошел вперед, вынул ключ, открыл дверь своей квартиры в нижнем этаже и провел мальчиков через переднюю в кабинет.
В дверях кухни показался Леон.
— Леон, подождите подавать… А ты сними-ка все это, да поживее. Брат поможет тебе. Осторожнее… Так, подойди поближе.
Из-под белья, довольно чистого, показалась худенькая рука. Над самой кистью ясно выделялась поверхностная опухоль, под которой, по-видимому, уже скопился гной. Антуан, не думая больше о времени, положил палец на самый нарыв; затем двумя пальцами другой руки слегка надавил на край опухоли. Так: он ясно почувствовал, как под его указательным пальцем переместился гной.
— А здесь тебе больно?
Он ощупывает распухшую до локтя руку, затем плечо до воспаленных лимфатических узлов под мышкой.
— Немножко, — шепчет малыш, который выпрямился и замер, не спуская глаз со старшего брата.
— Наверное, больно, — замечает Антуан ворчливым тоном. — Но ты, я вижу, молодец.
Взор его впивается в затуманенный взор мальчика, — и этот контакт дает искру доверия, тонкий язычок пламени, который сперва точно колеблется, но затем сразу устремляется к Антуану. Только тогда он улыбается. Мальчик тотчас же опускает голову, но Антуан ласково треплет его по щеке и осторожно приподнимает еще слегка сопротивляющийся подбородок.
— Знаешь что? Мы сделаем небольшой разрез, и через полчаса тебе станет гораздо легче… Согласен?.. Иди за мной.
Малыш, уже покоренный, набравшись мужества, делает несколько шагов; но едва Антуан перестает смотреть на него, как решимость его слабеет; он оборачивается к брату, словно призывая на помощь:
— Робер!.. Ты тоже иди.
В соседней комнате — облицованные фаянсовой плиткой стены, автоклав, эмалированный стол под лампой с рефлектором, — можно было в случае надобности производить небольшие операции. Леон окрестил ее «лабораторией»; раньше тут была ванная. Прежнее помещение, которое Антуан занимал вместе с братом в отцовском доме, оказалось недостаточным, даже после того как Антуан остался в нем один. Благодаря счастливой случайности ему не так давно удалось снять квартиру из четырех комнат, тоже в нижнем этаже, смежную с его жильем, но в соседнем доме. Он перенес туда свой рабочий кабинет, спальню и оборудовал эту «лабораторию». Прежний его кабинет стал приемной для больных. Дверь, пробитая в общей стене, к которой с двух сторон прилегали прихожие, соединила обе квартиры в одну.
Через несколько минут опухоль была вскрыта.
— Потерпи еще немножко… Вот так… Еще минуту… Готово! — сказал наконец Антуан, отступая на шаг.
Но малыш, внезапно побледнев, в полуобморочном состоянии упал на вытянутые руки брата.
— Леон! — весело крикнул Антуан. — Дайте-ка этим молодцам каплю коньяку! — Он опустил два куска сахару в рюмку. — Погрызи. И ты тоже. — Он склонился к оперированному. — Не крепко?
— Вкусно.
— Дай руку. Да не бойся, я же сказал, что все кончено. Промыть и перевязать — это совсем не больно.
Телефонный звонок. Голос Леона в передней.
— Нет, сударыня, доктор занят… В другой раз, сегодня у доктора приемный день. Нет, до обеда невозможно. Хорошо, сударыня, к вашим услугам.
— Тампон, на всякий случай, — пробормотал Антуан, склонившись над нарывом. — Отлично. И бинт потуже, это не помешает… Теперь слушай ты, старший: отведи брата домой, и пусть его уложат в постель, чтобы он не шевелил рукой. С кем вы живете? Кто-нибудь ведь присматривает за малышом?
— Я сам.
Взгляд у него был прямой, пылающий отвагой, лицо дышало достоинством. Улыбаться было нечего. Антуан взглянул на часы и еще раз запрятал поглубже свое любопытство.
— Улица Вернейль, дом номер?..
— Тридцать семь-бис.
— Робер… а дальше?
— Робер Боннар.
Антуан записал адрес, затем поднял глаза. Мальчуганы стояли, пристально глядя на него ясным взором. Никаких признаков благодарности, но зато выражение полного доверия, абсолютной уверенности, что теперь все благополучно.
— Ну, ребята, идите, я тороплюсь… Между шестью и восемью я заеду на улицу Вернейль переменить тампон. Поняли?
— Да, сударь, — сказал старший, считая это, по-видимому, вполне естественным. — На самом верхнем этаже, номер три, прямо против лестницы.
Как только мальчики ушли, Антуан позвал Леона:
— Ну, теперь можно подавать завтрак!
Затем подошел к телефону.
— Алло! Елисейские, ноль один — тридцать два.
В передней на столе рядом с аппаратом лежала книга записей, раскрытая на соответствующей странице. Не отходя от трубки, Антуан наклонился и прочел:
— «1913. Понедельник, 13 октября, 14 ч. 30. Г-жа де Батенкур». Опоздаю, — подождет. «15 ч. 30. Рюмель», — так… «Лоутен», — хорошо… «Г-жа Эрнст», — не знаю, кто такая… «Вьянцопи… де Фейель…» Так…
Алло… Ноль один — тридцать два? Профессор Филип вернулся? У телефона доктор Тибо… (Пауза.) Алло!.. Здравствуйте, Патрон… Я мешаю вам завтракать… Это насчет консультации. Срочно. Очень… Ребенок Эке… Да, Эке, хирурга… Очень серьезно. Увы, никакой надежды, запущенное воспаление уха, разные осложнения, я вам объясню, это ужасно… Да нет же, Патрон, он во что бы то ни стало просил именно вас. Нельзя же отказать в этом Эке… Разумеется, как можно скорее, сейчас же… Я тоже, из-за сегодняшнего приема, — ведь сегодня понедельник… Итак, решено; я заеду за вами без четверти два… Благодарю вас, Патрон.
Он повесил трубку, еще раз пробежал глазами листок с записью и испустил положенный вздох усталости, которому явно противоречило удовлетворенное выражение лица.
Подошел Леон. На его гладкой физиономии играла глуповатая улыбка.
— А знаете, сударь, кошка-то окотилась.
— Да ну?
Антуан весело прошел на кухню. Кошка лежала на боку в корзинке, наполненной тряпьем, где копошились маленькие клубочки лоснящейся шерсти, и лизала и перелизывала их шершавым языком.
— Сколько их?
— Семь. Моя невестка просила оставить ей одного.
Леон приходился братом привратнику. Он служил у Антуана уже больше двух лет и исполнял свои обязанности с ритуальным рвением. Это был молчаливый парень неопределенного возраста, с каким-то сероватым лицом; светлые редкие и пушистые волосы причудливо венчали его удлиненный череп; чересчур длинный свисающий нос и чаще всего полузакрытые веки придавали ему какой-то дурашливый вид, который еще резче подчеркивался улыбкой. Но эта простоватость была лишь удобной, если не нарочитой маской, за которой скрывался ясный ум, полный здравого скептицизма и даже своеобразного юмора.
— А остальные? — спросил Антуан. — Вы их утопите?
— А как же иначе? — невозмутимо ответил Леон. — Разве вам желательно их оставить?
Антуан улыбнулся, повернулся на каблуках и быстрыми шагами направился в бывшую комнату Жака, служившую ему теперь столовой.
Все уже было на столе: яичница, телятина со шпинатом, фрукты. Антуан терпеть не мог ждать, пока подадут следующее блюдо. Яичница вкусно пахла горячим маслом и сковородкой. Короткая передышка на четверть часа, разделяющая утро, проведенное в больнице, и день, посвященный визитам.
— Сверху ничего не передавали?
— Нет, сударь.
— Госпожа Франклен не звонила?
— Звонила, сударь. Она записалась на пятницу.
Телефонный звонок. Голос Леона:
— Нет, сударыня, в семнадцать тридцать уже занято… В восемнадцать тоже… К вашим услугам.
— Кто это?
— Госпожа Стокней. — Он позволил себе слегка пожать плечами. — Для мальчика одной своей подруги. Она напишет.
— Какая это госпожа Эрнст записалась на семнадцать часов? — И, не ожидая ответа, Антуан продолжал: — Передайте госпоже де Батенкур мои извинения: я опоздаю, по крайней мере, минут на двадцать… Дайте-ка мне газеты. Спасибо. — Он взглянул на часы. — Там, наверху, наверно, уже встали из-за стола… Позвоните, пожалуйста. Попросите мадемуазель Жизель и перенесите сюда аппарат. И кофе тоже поскорее.
Он схватил трубку, лицо его разгладилось, глаза улыбались, глядя куда-то вдаль, и все его существо, словно взлетев, устремилось на другой конец провода.
— Алло… Да, это я. О, я почти кончил! — Он засмеялся. — Нет, виноград чудесный, подарок одного клиента… А наверху? — Он прислушался, его лицо постепенно омрачилось. — Вот как! До или после укола?.. Надо во что бы то ни стало уверить его, что это вполне нормальное явление… — Пауза. Лоб его снова разгладился. — Скажи, Жиз, ты одна у аппарата? Слушай, мне надо с тобой сегодня повидаться и поговорить. Серьезно… Здесь, разумеется. Безразлично когда, начиная с половины четвертого. Хочешь? Леон тебя впустит… Итак, решено? Отлично… Выпью кофе и сейчас же поднимусь к вам.
