Эльвира Ватала - Великие любовницы
идишь себе, дорогой читатель, где-нибудь ранней весной в деревне, солнышко пригревает, из окошка маленького домика на лужайку поглядываешь, а там кустики, на них птички копошатся, гнездышко строят. То и дело какие-то веточки носят в клювиках, мох, соломинку, глядь, и уже гнездышко обустроено. Сейчас в него самочка сядет, яички снесет, потом из них птенчики выведутся. Хорошая, дружная и заботливая птичья семейка!
Вот такую «птичью» жизнь придумала для себя австрийская королева-императрица Мария Тереза. Но только 6 придачу к мещанскому домику ей надо еще почти единолично, почти абсолютно государством править. И то и другое она делала хорошо. Иначе не умела. Матерью была хорошей, шестнадцать детишек народила, свекровью пол-Европы прослыла и справедливой, умной и доброй королевой. Такое в природе не случается. Это редкость. Это феномен природы, от бога, что ли, данный? Сама Мария Тереза так и говорила всем этим «недоверкам» подданным, когда она после смерти своего батюшки испанского короля Карла VI и великого князя Австрии на трон садилась: «Мне, конечно, легче было бы только домом заняться и своей малой Тосканией управлять, но бог послал мне миссию управлять Австрией. И я свою миссию выполню хорошо. Бога не подведу». Свое слово она сдержала. И женой была хорошей, и правительницей отличной. Как это можно совместить, правление государством с вечным рождением детей? Да, это было трудно, скажем вам прямо. Иной раз у нее дикие родовые схватки начнутся, а в коридоре послы с важной миссией дожидаются, и министр над подушкой с бумагами срочными торчит. Что же? Приходилось свои вопли на лучшее время откладывать, а заняться государственными делами. Иностранные послы только через пару десятков лет поняли, что толстая матрона, сидящая перед ними на троне, и та толстая юная девочка в начале правления — это одно и то же лицо. Но ее толстота юных времен была беременностью вызвана, и редко когда она без живота ходила. В этом отношении ее муженек Франциск-Стефан здорово постарался. И когда мы смотрим на ее портрет юности и позднейших дней — грустно становится. Что за печальная метаморфоза Наташи Ростовой! Тоненькая как тростиночка, с прекрасными черными и как бы удивленными глазами, с живым, хотя и не совсем правильными чертами лица, личиком, подвижным и как бы изнутри одухотворенным каким-то внутренним огнем, постоянной мыслью, вдруг по мановению палочки злой волшебницы превратилась в толстую матрону с добродушным лицом, пухлыми щеками и двойным подбородком! Не такую ли героиню нам представил Лев Толстой?
«Старость, конечно, не радость», и, собственно, ничего нет удивительного, что через пару десятков лет Мария Тереза превратилась в то, во что превратилась. Но так спокойно, так торжественно отринув свое женское «я», спокойно идти навстречу своей старости и даже не попытаться несколько отдалить эту сморщенную старуху без косы?
Диана Пуатье в свои шестьдесят восемь лет восхищала поэтов и любовников, которые ей больше тридцати не давали. У нее специальные маски и купанье в ослином молоке. Клеопатра, будучи уже не молоденькой и на пять лет старше жены Марка Антония, сумела до безумия влюбить его в себя и сохранила для него невыразимую женскую привлекательность. Поппея, будучи почти на столько же старше Нерона, была для него как женщина неотразима. Элеонора Аквитанская, старше мужа на одиннадцать лет и родившая большое количество детей (двоих с первым мужем, шестерых со вторым, английским королем Генрихом II), была для него так желаема, что, заточив ее в темницу, он постоянно приходил к ней для полового сношения. Ментенон, эта холодная, умная змея, в семьдесят лет была желаема для Людовика XIV, для любовного совокупления познавшего самых обольстительных женщин Франции.
Да мало ли можно привести примеров, дорогой читатель, когда королевы отдаляли свою старость и приближали свою обольстительность. Мария Тереза моложе своего супруга на целых девять лет. Но посмотрите на нее, с какой отеческой опекой старшей сестры или даже матери ведет она его в свой альков. Франциск-Стефан не возражал, он, наверное, считал, что чем больше его жена будет рожать, тем меньше государством править будет и на его долю хоть что-либо достанется. А то загнала совсем беднягу в угол. Никакими даже самыми малыми, самыми даже пустяковыми делами государства править не позволяет. Только сама. Даже наша Екатерина Великая уж на что абсолютизм любила, но и она маленько позволяла своим фаворитам государством править. А Мария Тереза только и знает одно дело мужу — альков. А о нем и так идет недобрая слава по государству, дескать, недостоин он Марии Терезы. У нее ума — палата, а у него что в голове? Одни карты да охота. Ну немножко, конечно, несправедливы придворные к Франциску-Стефану. Он, конечно, как Обломов, ленив, но все время на софе не лежал, он там занимался разным коллекционированием. Посмотрите, какая у него великолепная коллекция медалей и монет. А минеральные камни! Любой музей купил бы у него такие редкие, по всему свету собранные, из пепла самого Везувия вытащенные экспонаты. А его фабрика текстильная, а его фарфор, а его… О боже, у короля-императора «без портфеля» занятий много. И супруга очень даже радовалась, что ее муж такой занятой человек и ему некогда в политику лезть, в которой он ничего не понимал, а когда непонимающий в нее лез, то всегда все кончалось величайшим афронтом для Австрии. Так что лучше для всех будет, чтобы король сидел во дворце и свои редкие экспонаты рассматривал. Но он не пожелал быть приживальщиком при женской юбке или при короне его жены. Он решил сам себе на хлеб заработать. И что вы думаете? Значительно преуспел, как хороший финансист. Он так свой капитал на разных спекулятивных биржах умножил, что всех своих шестнадцать детишек хорошо обеспечил, да и любовнице еще на хороший особняк осталось. Мария Тереза на шалости своего мужа вне алькова смотрела снисходительно. Эта трезвая, реалистичная женщина отдавала себе отчет, что в вечной суете и спешке, в своей вечной занятости она стала очень неинтересная как женщина: растолстела, не красится, не мажется, за модой не следит, балахон на себя напялит, да и еще и придворным дамам запрещает губы красить. Одна не выдержала и сказала: «Губы мои. От бога, а не от королевства. А бог мне их красить не запрещает». И она решила, поскольку неинтересная, непривлекательная стала как женщина, что мешать мужу в маленьких альковных развлечениях не будет. Пусть тешится. Но только, конечно, чтобы флирт не очень сильный был, чтобы неземные чувства там не обитали, а все ограничивалось бы минимальной эротикой, и лучше если бы без внебрачных детишек. Своих некуда девать, а надо еще вырастить и всех замуж повыдавать или женить удачно.
И Франциск-Стефан прекрасно понял, что от него требуется. Любовниц любил не очень, денег из государственной казны не транжирил на них, а если одной, другой ну там купит какую модную лошадку или особняк ей подарит, так ведь это из собственного кармана: у него в банке большие проценты растут.
Мария Тереза очень ценила свое семейное гнездышко. Ее дворец напоминал мещанский маленький домик с геранями на окнах и канарейкой в клетке. На обед выделялось семье целых три часа. С часу дня и до четырех. В это время все садились за большой обеденный стол и, дружно закончив трапезу, занимались разговорами, беседами. Дети делились с родителями своими проблемами, родители давали им советы, учили жизни. Часто они все гуляли по парку или устраивали пикники. Вечером взрослые садились за карты. Франциск-Стефан если какой порок привил своей жене, так единственный, научил ее безумно полюбить карточную игру, а после его смерти, когда Мария Тереза примирилась со своей вдовьей участью и навсегда траур надела, это было единственное ее развлечение. Ну что же. В карты любили играть абсолютно все монархи. Ни одного не было, который бы не любил играть в карты. Пардон, один был. Людовик Святой. Но тот свою земную жизнь такой бестелесной сделал, что, возьми он в руки карты, они тотчас бы превратились в молельник.
Редко какая королева так безумно любила своих детей, как Мария Тереза. Однако ее безумная любовь никогда не была слепой. Она всегда воспитывала своих отпрысков с трезвым суждением, в надлежащей строгости, в которую никогда ни деспотизм, ни тирания не примешивались. От детей требовалось: порядок во всем, строгий распорядок дня, быть всегда вежливыми с людьми низшего сословия, но не фамильярничать, со слугами не разглагольствовать, а спокойным тоном отдавать приказы. Одежду носить простую, никакой моде не следовать и сахар не есть. А главное, беспрекословно слушаться родителей и во всем им подражать. Дети настолько усвоили эту истину, что и в рождении собственных детей старались с матушкой сравняться. У одной дочери было восемнадцать детей, у другой двенадцать, у третьей девять — подкачала, зато сын Леопольд реванш взял: у него шестнадцать детей.
