Львиное сердце. Под стенами Акры - Шэрон Кей Пенман
Со страниц этих анналов можно почерпнуть даже незначительные детали. У Филиппа под Акрой пропадает сокол. Сарацинская невольница, очаровывающая Ричарда пением во время его визита к аль-Адилю. Жалобы относительно мошек, называемых синселлами. Крепостная калитка в Мессину и Тамплиерская лестница в Яффе. Персики, сливы и снег, посылаемые Саладином больному Ричарду. Единственный раз, когда Ричард видел Священный город. Внезапный туман, наползший с моря и отрезавший арьергард крестоносцев во время марша на Яффу. Логистика средневековой армии в походе — с этим мне никогда прежде не доводилось встречаться. Несправедливое изгнание Ричардом с Сицилии Гийома де Барре, и их примирение после нападения аль-Адиля на арьергард. Неожиданный интерес Филиппа к Джоанне. Отчаяние Ричарда, пытающегося примирить долг короля с долгом крестоносца. Даже имена воинов, павших в битве. Диалоги, долетающие до нас подчас из уст самих говоривших. И Фовель, кипрский скакун, сведший с ума Ричарда и хронистов.
Ричард действительно сломал меч в стычке с вполне объяснимо разозленным сицилийским крестьянином, и при короле в тот момент находился только один рыцарь — я позволила себе сделать этим человеком Моргана. Львиное Сердце на самом деле прибыл на Кипр как раз вовремя, чтобы спасти сестру и невесту — всего несколько часов спустя после того, как Исаак Комнин выдвинул Джоанне и Беренгарии ультиматум. Никакой писатель не отважится изобрести драматический момент такого накала. Мне пришлось принижать градус героизма на поле сражений в отличие от описываемого в хрониках, потому как я не хотела, чтобы читатели подумали, что их пичкают Голливудом. Но Ричард воистину проехал взад-вперед строя сарацинской армии под Яффой. Сообщи об этом хронисты Ричарда, я бы усомнилась, но сведения проистекают от двух мусульманских историков. Баха ад-Дин был сокрушен тем, что никто не осмелился принять вызов Ричарда.
Я позволила себе единственное отклонение от установленных фактов. Речь о главе тридцать второй. Ричард действительно советовал племяннику Генриху принять иерусалимскую корону, но предупреждал о риске женитьбы на Изабелле, которую считал официально состоящей в браке с Онфруа Торонским. Но с глазу на глаз Ричард и Генрих не встречались — обмен мнениями осуществлялся через посланцев, потому как пулены настаивали на скорейшем заключении брака. Но раз это роман, я устроила для драматического эффекта личную беседу между дядей и племянником. А еще передвинула убийство Ричардом дикого кабана с апреля на февраль. И поскольку хронисты не удосужились описать дворец в Акре, я использовала рассказ о дворце в Бейруте.
В любом историческом романе есть места, когда нам нужно заполнять «белые пятна». Как я уже отмечала прежде, средневековые хронисты могли выказывать полнейшее безразличие к нуждам литераторов будущего времени. Нам зачастую не сообщают о днях рождения, датах свадеб, иногда даже кончины. А зачастую мы ничего не знаем даже о причине смерти. Все, что нам известно о кончине короля сицилийского Вильгельма П, — это что он умер от болезни, которая была непродолжительной и неожиданной. Поэтому я придала ей черты очень распространенной в Средние века хвори — перитонита. Выбрала также и дату рождения дочери Изабеллы от Конрада Монферратского. Известно, что, выходя в мае 1192 года за Генриха, Изабелла была беременна — один из сарацинских хронистов был возмущен этим, считая такой поступок доказательством безнравственности франков. Поэтому Мария должна была родиться где-то в течение 1192 года, и чтобы не томить читателей, я позволила ей появиться на свет до завершения книги.
Помимо «поэтической вольности», когда я дала возможность Генриху лично излить душу перед Ричардом, я не отступила от истины при описании этого удивительного эпизода в истории Утремера. Изабелла действительно дала отпор французам; Генрих, узнав об убийстве Конрада, поспешил назад в Тир, где его с восторгом встретили жители лорды-пулены, побуждавшие графа принять руку молодой вдовы и корону; Изабелла сама пришла к нему, вопреки советам, как и было описано в «Львином Сердце». Нежелание Генриха не так уж необычно. Немногие из крестоносцев имели намерение остаться в Святой земле, подавляюще большинство, исполнив обет, возвращалось в родные края. Даже щедрые обещания земель и титулов не соблазняли их отречься от привычной жизни. Жоффруа де Лузиньян был пожалован титулом графа Яффского и Аскалонского, но после заключения перемирия с Саладином поспешил к себе в Пуату. Когда французского клирика Жака де Витри избрали епископом Акрским, он поначалу пришел в ужас, потому как рассматривал должность в качестве пожизненного изгнания. Ги де Монфор, дядя «моего» Симона де Монфора из «Опускается тень», совершил путешествие в Святую землю и женился на дочери Балиана д’Ибелина Хельвис, но после ее смерти вернулся во Францию. Поэтому сомнения Генриха по поводу предложения, сделанного ему в Тире, не так уж удивляют. И хотя брак их с Изабеллой оказался, судя по всему, удачным, он так и не короновался и продолжал величать себя графом Шампанским.
Перейдем к убийству Конрада Монферратского. Французы изо всех сил старались убедить остальной христианский мир в том, что ответственность за преступление лежит на Ричарде. Один из сарацинских хронистов, ибн аль-Асир, утверждает, что Саладин сговорился с Рашид ад-Дин Синаном об убийстве и Ричарда, и Конрада, однако ни Ричард, ни Саладин не рассматриваются историками как серьезные подозреваемые. Ричард отчаянно торопился покинуть Утремер в расчете спасти собственное королевство, а Саладин только что заключил договор с Конрадом. Консенсус кроется в весьма правдоподобном объяснении, данном одним из хронистов: Конрад жестоко задел ассасинов, захватив их корабль.
Мне всегда доставляет удовольствие, когда читатели подмечают мои ошибки, в противном случае я продолжала бы повторить их вместо того, чтобы делать новые. Поэтому я благодарна тем, кто указал мне, что в Средние века не было пятнистых борзых, что глаза у лис не черные, а средневековые розы не цвели круглый год. Но читателям не стоит утруждаться, указывая мне, что выражение «открыть огонь» может использоваться только по отношению к огнестрельному оружию, но не к арбалетам. Мне этот аргумент известен, но я ведь романист, а не пурист, и нахожу невозможным описывать батальные сцены при помощи всего лишь одного глагола «стрелять». И хотя я сею заблуждение, повторяя суждение Джоанны и Беренгарии
