Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов
– Пускай горит, – меланхолично промолвил Дмитрий. – Надменной Польши здесь добро…
– Ты жить не хочешь? – спросил Иван его.
– Какая жизнь в плену! – в сердцах вырвалось у Дмитрия.
В дверную щель комнаты Шуйских полез приторный запах гари. И тут же к ним вошёл хозяин усадьбы, пан Бурбах. На его лице высыпали красные пятна от раздражения на них, на пленников.
– Вы что – сдурели?! Усадьбу подожгли! – закричал он на них. – Я доложу об этом королю!..
Ещё что-то он кричал по-польски, от злости топая ногами… Заметив, что это не произвело на Шуйских впечатления, он удалился, шипя по-польски недобрые слова.
Огонь не затронул одежды Шуйских на выход к королю. Сама судьба, казалось, оберегала их, сочувствуя скудости королевской казны.
После этого случая с Шуйских, равнодушно взиравших на всё происходящее, больше не спускали глаз.
* * *
В один из дней середины октября Шуйских подняли утром, накормили, одели в одежды, пошитые им королевскими портными. Во дворе Бурбаха засуетились слуги: Шуйских усадили в королевскую карету, запряжённую в шестерню специально для этого торжества. Василия посадили в карете на почётное высокое место. Впереди, к нему лицом, усадили Дмитрия и Ивана. Туда же, как бы для надзора за ними, за пленными, сел посреди кареты на маленькое сиденьице их пристав пан Збигнев. И карета выкатила за ворота усадьбы.
А там, за воротами, уже наготове стояла рота гусар. И там же в карете сидел гетман Жолкевский. Вереница карет сенаторов при нём свидетельствовала, что они намерены сопровождать пленных в замок, к королю и сенату.
Вот впереди подали команду… И рота гусар тронулась с места, пошла. За ней, выстроившись в ряд, поехали ротмистры. Затем уже двинулась карета Жолкевского, по бокам которой, гарцуя на отменных жеребцах, пристроились два полковника. И вот за ней-то, за каретой коронного гетмана, последовала открытая, для обозрения всем, королевская карета с Шуйскими. За ними длинной вереницей потянулись кареты сенаторов. А после них, далее, повезли в каретах Бориса Шеина, архиепископа Сергия, царскую свиту.
Середина октября, уныло, слякотно кругом, полно луж, а вдоль дороги поля пустые. Такие же пустые сады и огорододы.
Проехали какое-то село.
– Это село Каленчик, – буркнул сидевший тут же в карете пристав пан Збигнев.
С неживым, воскового цвета лицом Василий равнодушно выслушал его, взирая вперёд, только вперёд… Он мысленно торопил всё это представление, чтобы скорее закончилось оно. Оставили бы его в покое…
Процессия вошла в предместье, судя по всему, большого города.
– Краковское, – пробурчал всё так же пан Збигнев.
Предместье грязное, и лужи такие же, как и в деревне… И лица черни, много. Все жадные до зрелищ… Разинутые рты, кричат что-то, смеются. Показывают пальцами на него, царя московского… Вот радость привалила, потеха черни злой…
Пан Збигнев стал что-то бурчать, бросая недобрые взгляды на толпу, и замолчал только тогда, когда они подъехали к замку.
Замок, и башни по углам, четыре… Он обведён стеной кирпичной, и ров глубокий есть. Подъёмные мосты. Видны из их кареты только два… Но тот же пан Збигнев, пробурчав, их просветил: что их четыре, как и башен…
Они въехали на подъёмный мост… Под ним глубокий ров дохнул прохладою воды осенней.
За крепостными стенами, внутри замка, обширный двор перед дворцом.
* * *
Дворец, сенаторская палата. На троне – король. Вблизи него сидит королевич Владислав. Неподалёку от короля его свита. По обеим сторонам трона, длинными рядами, на лавках заняли свои места сенаторы и земские послы.
Жолкевский вводит в палату за руку Василия Шуйского, ставит его перед королём, показывая этим, что привёл ему пленника. Затем вводят Дмитрия и Ивана и ставят по обе стороны от Василия. Жолкевский отошёл от них и сел на своё место.
В палате стало тихо…
Василий обвёл взглядом ряды сенаторов… Равнодушные чужие лица… Он перевёл взгляд на трон, скользнул мельком по лицу юного королевича, задержал глаза на короле… Готовясь к схватке, вызову судьбы, настраиваясь на отпор того, чему противилось всё внутри него, он чувствовал только боль, возмущение оттого, что собирались сделать с ним и его братьями вот эти люди, сейчас глазеющие на их падение…
И он снял шапку и низко поклонился Сигизмунду.
– Но ничего, я всё стерплю, – тихо забормотал он. – Иначе Шуйских смерть догонит!.. Ты здесь холоп, не царь! Зажми просительно шапчонку в руки – и мысли прочь!.. А вон Дмитрий бьёт поклон до самой земли!.. Глаза поднять не смеет на сенат…
Дмитрий кланяется королю дважды.
«А я хочу смотреть в лицо врагам!» – стал молча злиться Василий.
Он пристально посмотрел на короля, затем снова обвёл взглядом сенаторов, заметил среди них Юрия Мнишку, едко усмехнулся…
Он снова перевёл взгляд на сенаторов… «Почёт и славу Польше воздают, когда меня здесь пленным видят!»
Теперь кланяется Иван. Он не выдерживает испытания, слёзы катятся у него по лицу.
– Брат, государь, надежда и опора! – шепчет он Василию. – Не вынесу такого я! Душа болит от срама и обид!
Василий цедит сквозь зубы, стараясь подбодрить его:
– Не плачь, Иван, ведь я терплю. Всевышний помогает… Отбей усердно все их поклоны – как уговор наш с ними был. Крепись, Иван, крепись… Жизнь рода нашего я вижу впереди…
Иван трижды кланяется королю до земли.
В зале снова устанавливается тишина. Все внимательно, с любопытством, разглядывают Шуйских.
Наконец, выдержав паузу, со своего места встал Жолкевский. Он подошёл к трону и остановился между королём и Шуйскими, повернувшись вполоборота к ним, как будто представлял их королю как пленников.
– Всемилостивейший государь! Король всей Польши и Литвы! – обратился он к Сигизмунду. – Мы не забыты Богом в этот час! Теперь правитель ты всех христиан востока! Настал тот день, когда Европе, польским, шведским королям и всем иным государям, не страшны более, разорены князья Москвы! – показывает он на Шуйских. – История сыграла здесь мистерию!.. Не ищет дух шляхтичей малых наград! Поверг он в трепет царьков и варваров любой породы!.. Пресветлейший мой государь! Трудами ты историю предвосхитил: твои полки стоят в Кремле!.. Не пожалеет сейм казны на то, чтоб власть Польши на Руси оставить!.. Смоленск пал под твоим мечом! Правители Москвы перед тобой! Сейчас здесь царь всея Руси – Василий, великий князь московский!
Он взмахнул булавой в сторону Василия Шуйского.
И Василий, низко наклонив голову, коснулся пола правой рукой, поднёс её к губам и поцеловал.
– И Дмитрий, большой их воевода! – продолжил дальше Жолкевский. – Стоит сейчас перед тобой и бьёт челом
