Гор Видал - Империя
Менеджер отеля лично показал им номер.
— На этой неделе в Сент-Луисе собралась вся Америка.
— Я вполне довольна, — вежливо поблагодарила его Каролина.
Пока Джон распаковывал вещи, Каролина делала первые наброски репортажа. Луизианская закупочная выставка, как звучало ее название полностью, занимала тысячу двести сорок акров, из которых двести пятьдесят находились под крышей — павильоны, залы, рестораны. Они мельком видели государственного секретаря и Клару, когда те проезжали по улицам ярко иллюминированного города. Пока Каролина трудилась за восьмиугольным столом со сверкающей столешницей из черного ореха, Джон просматривал свои бумаги и хмурился.
— Выставка — это, должно быть, рай для патентного адвоката, — сказала Каролина.
— Надеюсь. Хотя, — она уже видела, что над Джоном витает дух поражения, — теперь практически невозможно выиграть патентный иск. Каждый изобретатель регистрирует одно изобретение раз десять. Если вы угрожаете ему судом, он отказывается от трех патентов, но сохраняет еще несколько, чтобы сбить с толку суд и изобретателей-конкурентов.
— Отличная перспектива для адвоката — бесконечное сутяжничество.
— Стороны всегда приходят к согласию, — сказал Джон обреченно. — У тебя есть новости?
— Да. Я ходила к евреям, как сказал бы мистер Адамс. Этот конкретный еврей оказался янки по имени Уиттекер. Он правоверный пресвитерианец. Я попросила, как ты сказал, полмиллиона долларов по принятой процентной ставке.
— Почему он отказал? — Джон уже достаточно долго был мужем Каролины и научился за нее договаривать конец фраз, хотя не был еще допущен в ее постель. Единственная попытка выполнить супружеские обязанности окончилась ничем. Каждый принес извинения. Каролина, как ей казалось, убедительно исполнила роль преданной жены. Последовав против своей воли совету Маргариты, она зажмурилась и попробовала представить, что крупное мужское тело над ней принадлежит Джеймсу Бэрдену Дэю. Но запах был другой, как и кожа, и попытка проникновения непривычная. Она давно знала, что с воображением у нее нелады, что и доказала эта первая и последняя попытка, и она завидовала женщинам, которые могли переходить от одного мужчины к другому, как искатели в бесконечном людском архипелаге, занятые поиском мужчин, а то и женщин, по крайней мере в Париже, радуясь роскошной растительности и серебристым ручьям открытого ими острова. Она не была искателем, ее устраивали оседлый образ жизни и привычный приятный пейзаж. Попытка бросить дом, воплощенный в Джеймсе Бэрдене Дэе, ради Джона была сродни обмену оазиса на пустыню. Джон, лишенный права жаловаться, жаловался. Каролина, питавшая отвращение к морализированию, морализировала. Со временем тема была отставлена. Сексуальность Джона подавил финансовый крах. Он не мог думать ни о чем другом, хотя в последнее время то же самое можно было сказать и о Каролине.
— Мистер Уиттекер держался уклончиво. — Сначала Каролину это озадачило, потом рассердило. — Я назвала дату, март будущего года, когда мне исполнится двадцать семь. Я сказала, что не вижу причин, почему я не получу мою долю. Он сказал: «Есть некоторые затруднения». Я спросила: «Какие?» Он не объяснил.
— Разумеется, — зло сказал Джон. — Уиттекеры часто нанимают в качестве адвоката нашего друга Хаутлинга.
Каролину охватила вдруг ненависть к брату.
— Блэз делает вид, что его состояние непрочно…
— Или что его нет вовсе, или что существует опасность ареста имущества, или что твои права сомнительны. — Джон-адвокат был более предпочтительным собеседником, чем Джон-супруг. — Я встречусь с рядом моих клиентов за завтраком. Быть может, я сумею… — Он не закончил фразу. Он попробует одолжить денег; попробует и она.
— Я буду с Хэями. Сегодня днем он выступит с речью. Пожалуй… — Она тоже не закончила фразу.
Но у Каролины были иные планы. Вместо того чтобы заехать к Хэям, она отправилась гулять по набережной, залитой ярким весенним солнцем, в толпе приезжих из других городов. Местные жители реку, в основном, игнорировали, — она обратила внимание, что все дома повернулись спинами к прекрасному виду на широкую желтую реку, ничем не хуже Тибра, но гораздо более широкую.
Она остановилась возле салуна под названием «Якорь» и посмотрела вдоль набережной. Повсюду чернокожие разгружали пароходы и баржи. Возник образ Марселя, перенесенного в Африку.
Из салуна вышел Джеймс Бэрден Дэй в строгом официальном костюме.
— Какой сюрприз, — сказал он и посмотрел на часы. — Ты пришла точно вовремя.
— Я всегда прихожу вовремя. — Она взяла его за руку и они вместе пошли по набережной, как супружеская пара; фактически они ею и были. Каролина давно уже воспринимала как неподдельный дар судьбы то, что им не надо жить вместе день за днем и ночь за ночью, спать в одной супружеской постели, прислушиваться посреди ночи к плачу многочисленных детей, что составляло обычный удел всех супружеских пар. Иногда он был ей нужен не только по воскресеньям, но то была малая плата за само воскресенье и теперь Сент-Луис. — Где Китти?
— Сегодня все утро она председательствует на заседании комитета женщин-демократок, борющихся за право голоса для женщин. Потом вместе с дамами отправится послушать речь Хэя на открытии выставки. А я пойду с тобой.
— Или нет.
— Или нет.
Они занимались любовью в каролинином номере отеля. Джим нервничал, что его могут узнать. Но в фойе была такая толпа, что никто никого не мог не то что узнать — увидеть. К тому же, Каролина стала экспертом использования отелей. Когда они договаривались встретиться с Джимом, она заказывала номер на первом этаже, где были отдельные лестницы в разных концах коридора. Джим сказал, что если бы она была мужчиной, то скорее всего стала бы отличным генералом. Каролина с ним не согласилась.
— Я бы скупила, например, пшеницу и вызвала бы замечательный финансовый кризис.
Каролина наблюдала, как Джим одевается, зрелище почти столь же приятное, как и обратное ему. Он видел, что она за ним наблюдает, и сразу понял, что у нее на уме.
— Ты думаешь о деньгах, — сказал он.
— О том, что у меня их нет, — ответила она. — Джон затащил себя, то есть нас, в глубочайшую яму. А Блэз позаботился о том, чтобы мне отказались дать в долг.
Джим поморщился, зуб Каролининой расчески сломался в его жесткой медной шевелюре.
— Я сломал твою расческу. Извини. Почему тебе не дают в долг? В марте следующего года ты получишь свое наследство. Банкиры любят давать краткосрочные займы. Как Блэз может их остановить?
— Ложью. Через своих адвокатов. Распуская слухи, что его состояние непрочно.
— Но это же легко проверить. — Джим устроился в кресле-качалке, откинув голову на свежевыстиранный подголовный чехол. Весь Сент-Луис изрядно почистился на радость гостям со всех концов света.
Каролина вылезла из постели, начала одеваться.
— Со временем я смогу все это уладить. Но времени нет. Блэз оказал давление на кредиторов Джона. Если он не расплатится сейчас же, он будет разорен. — Хотя Каролине даже нравились слова «он будет разорен», представить, как это будет в действительности, она не могла. Что такое финансовое крушение? В ее собственной жизни было столько финансовых кризисов, разорилось столько ее друзей и знакомых, но все они как ни в чем не бывало завтракали по утрам и ходили друг к другу в гости. Разорение как таковое было ей непонятно. Но мысль о вынужденной продаже «Трибюн» была как нож к горлу, ощущение крайне неприятное.
— Ты будешь вынуждена продать газету Блэзу, — без обиняков сказал Джим.
— Я скорее умру.
— Что же остается?
— Кроме смерти?
— Кроме продажи. Ты должна последовать совету мистера Адамса и сохранить контроль…
— Если он это допустит.
Джим смотрел на ее отражение в зеркале, перед которым она ликвидировала ущерб, который Эрос наносит даже самой примитивной прическе.
— Почему бы не допустить крах Джона? Виноват он, а не ты.
— Потому что, мой милый, он знает, кто отец моего ребенка. — Каролина посмотрела в его лицо, появившееся рядом с ее лицом в зеркале, несколько меньшее, чем ее, благодаря перспективе, что она постигла из уроков рисования в школе мадемуазель Сувестр. Изумление, написанное на нем, доставило ей радость.
— Но ведь отец — он?
— Нет.
Воцарилась долгая тишина, внезапно прерванная смехом Джима. Он вскочил на ноги, как мальчишка, и обнял Каролину сзади, покрывая поцелуями ее шею, и ее только что приведенная в порядок прическа снова обратилась в руины.
— Мои волосы!
— Мой ребенок! Эмма тоже моя!
— Ты радуешься, как племенной жеребец.
— Ну и что? Я признанный жеребец. Почему ты мне не говорила?
— Не хотела тебя волновать. Если ты еще раз притронешься к моим волосам, я… сделаю что-нибудь ужасное. — Каролина вновь прихватила шпильками свои искусно завитые локоны, твои собственные, как любила говорить Маргарита, причесывая хозяйку.
