Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Сам же вдовый царь не смог увидеть пока ни одну, ибо дела государственные накатывались снежным комом. Патриарх требовал Собора, так как дела с расколом зашли слишком далеко, требовалось создать ряд новых епископий, с этим царь был согласен, но в количестве оба расходились. Патриарх требовал расширения монастырских тюрем и хотел ужесточить по духовным делам «гражданский суд».
Пятнадцатого октября Собор открылся, но сонм митрополитов был не согласен ни с царём, ни с патриархом. Собор, как и дума, превратился в сплошную говорильню, а митрополиты и архиепископы между делом давали пиры друг другу, словно мирские бояре.
Митрополит Иов Ростовский собрал семнадцатого октября в своих палатах тех, кто в будущем станет приверженцем царевича Петра. Здесь были: Борис и Михаил Голицыны; Борис, Григорий, Лука и Яков Долгоруковы и брат их троюродный Михаил; Андрей, Михаил и Фёдор Ромодановские; Юрий и Пётр Трубецкие; Василий и Никита Вяземские; попали сюда братья Алмазовы. Все они были воинственно настроены и горячились сверх меры. Митрополит восседал во главе стола, словно вождь дикого племени. Молодые бояре и дворяне спорили с ним о расколе, о царских обязанностях и о русской душе. Вечных на Руси темах для споров.
Григорий Долгоруков зло кричал:
— Вы тока послушайти, што Крыжанович пишет: «Великое наше народное несчастье — это неумеренность во власти, не умеют наши люди ни в чём меры держати, не могут средним путём ходити, но все по окраинам и пропастям блуждают. То у нас за малолетством какого-нибудь государя правительство вконец распущено, господствует своеволъе, безнарядъе, то уж чересчур твёрдо, строго и свирепо. Во всём свете нет такого безнарядного и распущенного государства, и нет такого крутого правительства, аки в России. — Григорий перелистнул страницу. — В России полное самодержавие, повелением царским можно всё исправить и завести полезное. Таким образом, преобразование должно идти сверху, от самодержавной власти, русские сами не захотят добра себе сделать, если не будут принуждены к тому силой. Хотя бы к примеру для поднятия торговли государь должен запретить имети лавку с товарами тому купцу, который не знает грамоты и цифири. Для введения и процветания ремёсел нужен особый приказ, который бы их ведал исключительно. Нужно перевести на русский язык сочинения о ремёслах, нужно перевести книги о земледелии, пригласити отличных ремесленников из-за границы, с правом свободного возвращения домой, но не прежде, аки выучат русских молодых людей своему ремеслу. Надобно промышляти, штоб из чужих стран привозили в Россию сырой материал и штоб наши ремесленники его обрабатывали, и заповедать накрепко, под страхом казни, вывозить за границу своё сырьё, кое надо бы поберечь рачительно».
Лука Долгоруков перебил брата:
— Ну, энто он явно перебрал. Да мы в основном и торгуем льном, лесом, пенькой, железом да ещё воском. Да и где же мы такую страсть ремесленных людей найдём?
— Разбойных людей переловить да под ружьём и плетью за ремесла посадити, вместо того штоб их по тюрьмам держати.
В разговор вступил митрополит:
— Так то ещё больше людей в раскол толкнёт.
— Разбойник в раскольники не пойдёт, ему плевати, яка вера, старая али новая.
— Тогда што ж ведёт в раскол, любовь к исконному? — тихо спросил Андрей Ромодановский.
— Ну, о какой исконности может итить речь? — зло произнёс Андрей Алмазов. — Вот глянь. Еслива не говорить об Аввакуме, чьи корни мы не можем узрети из-за его безродности, то две ближайшие его сподвижницы, боярыня Морозова и княжна Урусова, урождённые Соковнины. А доподлинно известно, што Соковнины пошли от барона фон Икскюля, попавшего в плен при Василии Втором Тёмном. Далее идём, старец Досифий, до монашества князь Денисьев-Мышецкий, а князья Мышецкие пошли от маркграфа Анри Мейссенского, приехавшего на службу к Василию Первому. Наконец, старцы Потёмкины, их род пошёл от шляхтичей Петемских, перешедших на русскую службу при Василии Третьем, когда он вернул Руси Смоленск[162]. На радостях можно сказати, што хоть кровь славянская, но вот беда — шляхтичи Петемские пошли от пленённого поляками барона фон Пэта. Што ж получается, все дворяне, отказавшиеся от отчих богатств ради истинно русской веры, по крови немцы и крыжаки.
Это заявление было столь неожиданно, что даже митрополит растерялся. Яков Долгоруков сурово посмотрел на Андрея:
— Ты хочешь сказати, што истинно русским родам наплевати на всё истинно русское. А как же князья Рюриковой крови, што оберегали Русь более восьми веков и ныне всё оберегают?
— Я не хочу никого обижати. Но если вспомнить, то твои предки, князья Долгоруковы, пошли от черниговского князя Михаила Святого, чей старший сын одним из первых покинул Русь, уехав в Венгрию, его потомки до сих пор там живут. Ныне нет ни одного крупного боярского рода, хоть одна ветвь которого не жила за пределами Руси. Я не хочу вспоминать князя Андрея Курбского, бежавшего при Иване Грозном и чьи правнуки сейчас живут в Польше. С тех пор прошло чуть более века. А сколько за это время уехало! В Смутное время бежали в Польшу племянник князя Бельского, от коего пошли польские бароны Бильские, боярин Салтыков, от коего пошли шляхтичи Салтыки. При Михаиле Фёдоровиче в Эстляндию бежал окольничий Баранов, чей сын ныне величает себя рыцарем фон Барановым. В Швецию ушли Батурлины, Калитины, Квашнины, я не говорю о сыне боярина Ордын-Нащокина. Наконец, все помнят витязя Куликовской битвы Пересвета, коий до монашества сына имал, и от того сына пошёл род бояр Пересветовых. Так, правнук его в восьмом колене в Швецию бежал и ныне величается фиц-Пересветовым. Прадед его жизни не пожалел ради Русской земли, а правнук кинул её, ища землю посытнее.
О еде и вине забыли, все сидели, заворожённо слушая.
— Чё ж ты предлагаешь? — потерянным голосом спросил митрополит.
— Ныне о многом новом надо думать, не только о вере, — произнёс Андрей, и будто в поддержку каждый спешил высказать свои мысли:
— Староверов в Сибирь, штоб и духу их тута не осталось, всех подчистую, пусть заселяют пустующие земли.
— Коли родовитый человек родину оставил, никаких денег не желети, штоб и там его настичь и казнити за измену родине, и штоб те деньги родня его давала, начиная с отца и братьев.
— Войну новую с турками надоть, и не только штоб освободити свои земли до Карпат, но и царство Болгарское и Грузинское. В Грузинском царстве содеять единого царя, а затема оженити царей болгарского и грузинского на царевнах русского царского дому. Границу от океану и до царства Грузинского выпрямити и всех до последнего самоеда принудити приняти святейшее православие.
— Рудное дело поднимати и на европейский манер заводы ставити, а воеводам с тех заводов в десятину имети.
— По умному разумению инока Тимофея Чудовского, создавати на Руси академии, хде детей боярских и дворянских будут обучати житейской мудрости и другим знаниям, но для энтого нужна власть твёрдая, в единых руках.
Говорили ещё о многом, но ничего не решили. К вечеру Ромодановские, Трубецкие, Вяземские и Алмазовы оставили митрополита. Долгоруковы и Голицыны ещё что-то тайное долго обсуждали со святителем Иовом и ночевать остались в его доме. Впоследствии они окажутся теми, кто первыми крикнут царевича Петра на царство по смерти его брата.
Зима пришла ранняя, до времени. Пушистый белый снег засыпал землю. Из Кремля снег вывозили на санях и ссыпали в Москву-реку, которую лёд ещё не сковал.
Наталья Кирилловна в своих покоях с братом Львом мирно вели беседу. В ногах на ковре играли царевич Пётр и царевна Наталья. С тех пор как вернулся Никита Зотов, Петра отвлекали занятия на письмо и чистописание, к которому он явно не стремился, на философию, латинский и греческий языки, древнюю литературу, риторику и многое другое. Лишь математика и отечественная история увлекали царевича. Военное дело стараниями царевны Софьи ему не преподавали, хотя Ромодановский рекомендовал царю для этого дела генерал-порутчика Косагова.
Наталья Кирилловна взяла с подноса любимое мочёное яблочко и, откусив кусочек, повернула голову к брату:
— Бояре последнее время зачастили, приходють, на Петрушу любуютси. Аки с государем плохо стало, вспомнили, а то шесть лет никому не нужны были.
— Может, теперича испросити у государя возвращение братьев? — зашевелился в кресле Нарышкин.
— Нет, Левушка, потерпи, рановато.
— Ну хоша бы послабление како-никако.
— Ты думаешь, у меня о братьях сердечко не ноет? Ноет. Да кабы хужее не содеять. Софья через Толстых стрелецких полковников привечает, Щегловитого, Проскурина, деньгами одаривает. Те деньги ей Васька Голицын да Милославские дают, и деньги не малые. Солдатские полки от Москвы отведены, а в стрелецких ныне порядку нет, а царь того не замечает, того и гляди, бунт будет. Не к добру всё энто.
