Ричард Львиное Сердце - Ирина Александровна Измайлова
В первый момент Эдгару показалось, что султан рассердился на его слова. Тёмные кустистые брови Салах-ад-Дин а поползли на лоб, глаза как-то непонятно сузились, он весь подался вперёд. Но тотчас юноша понял, что всё это — выражение не гнева, а изумления.
— Не понимаю... — Салах-ад-Дин долго пристально смотрел на пленника, потом вдруг странно усмехнулся. — Так ты хотел бы жениться на моей дочери?
— Да. На царевне Абризе.
— Хм! Ну... если у меня и впрямь есть дочь по имени Абриза, и если ты и впрямь её любишь, то, возможно, я отдам её тебе, если только об этом попросит король Ричард! А теперь ступай, воин Эдгар. Сегодня и, вероятно, завтра ты ещё останешься в темнице — мне нужно отправить послов к королю христиан и получить подтверждение того, что передавали его послы: коль скоро он отдаёт эмиров, взятых в плен при Арсуре, то через два дня ты будешь свободен.
Вот эти-то последние слова султана и не давали теперь покоя пленнику: что это, в самом деле, означает: «если у меня есть дочь по имени Абриза»? Она же есть! Он видел её... Или Салах-ад-Дин не хочет этого союза и просто смеётся над дерзким рыцарем, возмечтавшим о родстве с султаном, или... или девушку ему не вернули?! Не может же быть, чтобы Ричард лгал? Стоп! Но о том, что Абризу вернули её отцу, говорил не король. А кто? Элеонора... Однако и она не стала бы обманывать Эдгара. Возможно ли, что правду скрыли и от неё? Но какую правду? Что могло случиться со странной и нежной девушкой, чьи мягкие черты так поразили молодого крестоносца?
До этого момента он даже не думал, какую глубокую рану нанесла ему та встреча на турнире. Он ещё, бывало, спрашивал себя (уже почти шутки ради!), не влюблён ли он ещё в Беренгарию, не щекочет ли порой его гордость мысль о тайном соперничестве с самим королём? Воспоминание об Абризе, так отважно бросившейся на поле ристалища, чтобы защитить его от гнева Ричарда, было скорее игрой воображения, нежели мечтой и желанием.
И вот теперь, осмелившись вслух попросить у грозного султана её руки, юноша вдруг понял, что никогда не сделал бы этого из одной лишь дерзости и честолюбия. Да, то, чего он не понимал и до поры почти в себе не чувствовал, давно уже произошло — он любил юную сарацинку! Но нет, не сарацинку — ведь мать Абризы была француженкой, значит... Стоп! А не значат ли слова Саладина, что он вовсе и не отец девушки? Что если там, в Акре, её спутали с кем-то другим, либо она сама назвалась дочерью султана, чтобы не быть проданной в рабство или отданной в наложницы кому-то из победителей, а выгадать для себя почётный плен? Могла ли такая юная девушка оказаться такой находчивой? А почему нет? Страх и отчаяние иной раз делают изобретательным самого неопытного человека... И если это так, то куда она девалась из лагеря под Акрой, и где её искать? А в том, что найти её теперь для него необходимо, Эдгар был убеждён.
Все эти мысли и царившее в душе смятение привели к тому, что юноша не сумел заснуть, и провёл вот уже половину ночи, шагая взад-вперёд по комнате, то падая на подушки, то вновь вскакивая и принимаясь мотаться без цели по своей темнице.
Светильник, который вечером принёс ему вместе с ужином молчаливый стражник, стал шипеть и погас, однако за окнами висела почти полная луна, и её свет, свободно проходя сквозь витые решётки, рисовал странные узоры на белёных стенах и потолке комнаты.
За дверью послышались шаги, кто-то заговорил по-арабски со стражниками, потом лязгнул засов.
Эдгар быстро обернулся к невысокой двери. Он не был наивен и понимал, что при всём внешнем благодушии, Салах-ад-Дин вполне способен замышлять дурное, а значит, ночью к узнику может проникнуть неслышной тенью убийца, чтобы прервать все его мечты и размышления коротким ударом кинжала. И если убийца будет один, что же, тогда ему вряд ли удастся отсюда выйти: кузнец из Лиона как-нибудь сумеет и без оружия свернуть шею ночному головорезу! Двоим? Двоим, пожалуй, тоже. Ну а приди их больше, они, по крайней мере, получат его жизнь не задаром!
Дверь приоткрылась, затем тёмный проём стал шире. В нём показалась фигура в шёлковом богатом халате. Сарацин вошёл, держа над головой светильник.
— Солнце правоверных, наш великий султан шлёт тебе своё приветствие, христианин! — произнёс вошедший. — Раз сон не приходит к тебе, то, возможно, твои душа и тело нуждаются в успокоении. Чтобы темница не казалась такой уж унылой, повелитель приказал привести к тебе девушку.
— Девушку? — повторил в некотором недоумении Эдгар.
— Да, — человек в халате улыбнулся и протолкнул в комнату фигурку, с ног до головы закутанную в дымчатое золотистое покрывало. — Эта юная гурия была недавно подарена султану дамасским купцом. Она красива и искусна в любви! А чтобы ночь с нею была для тебя ещё слаще, у неё с собою кувшин вишнёвого шербета и свирель.
Теперь Эдгар заметил, что из складок покрывала высовывается рука в тонком серебряном браслете, держащая небольшой поднос, на котором стоял кувшин тёмного серебра и два небольших стаканчика. Рядом лежала небольшая свирель.
«А отчего бы и нет? — подумал с тайным озорством юноша. — В конце концов это вовсе не плохая сторона восточного гостеприимства! Если только девушка и впрямь красива...»
— А можно сперва увидеть её лицо? — спросил он сарацина. — Я уверен, что она хороша, но у нас не принято оставаться с дамой наедине, даже не поглядев на неё.
Сарацин что-то коротко сказал девушке, та сделала неуловимое движение плечами, и золотистая ткань упала к её ногам. Нет-нет, ожидания рыцаря не оправдались: на невольнице были вовсе не прозрачные шальвары и
