Булат Окуджава - Путешествие дилетантов
«…апреля 24…
…Какой сюрприз! Вчера под вечер распахиваются крепостные ворота и вваливается очередное войско, чуть поболее роты, чистое, нетронутое, горластое, предводительствуемое… Мишкой Бергом! Над новичками принято здесь подтрунивать, но Мишку Берга с его золотым оружием хорошо знают, поэтому и остальных оставили в покое. Мы встретились как родные братья. Как странно. Он выглядит еще взрослее, чем в Тифлисе, еще обветреннее. Ему определили чью-то замызганную квартиру с непременной деревянной тахтой в большой комнате. Там вечером мы и сошлись. Обо мне все ему было известно. «Я не придаю значения, – заявил он, – беру вас к себе в роту, и плевать на все!» Чудо. У меня немного отлегло: все-таки свой, и прошлое у нас кое-какое, да и Лавинию он знает… Вместе с ним, натурально, прибыл и Коко Тетенборн, который еще в Тифлисе, наскучив интендантством, решил зарабатывать золотое оружие. Вскоре пришел и он сам с поредевшими кудрями. Мы обнялись, и он сказал, сияя: «Тут же, не отходя далеко, встретил одну юную госпожу, с которой очень быстро, по-боевому, завязал тесную дружбу!» – «Ну, это еще поглядим», – мрачно пробубнил Берг. Я понял, что дело касалось Адели. Коко, не смущаясь, выражал восхищение всем увиденным и тут же спросил меня: «А вам не бывает страшно, когда по вас палят? Вы как переносите?..»
– Да я же тебе рассказывал, – рассердился Берг.
– А я хочу знать мнение Мятлева, – сказал Коко, сияя зубами.
Никаких соболезнований мне не выражалось. Все было пристойно, дружественно, слегка лихорадочно…
Лошадь можно увести с любой из коновязей. Это не проблема.
Был уже поздний вечер. Человек Берга прислуживал нам весьма расторопно.
Берг. Десять лет – срок немалый, но серьезных усовершенствований в оружии я что-то не замечаю… Вот у англичан…
Я. Как вы полагаете, за сколько времени относительно умелый всадник доскачет из, ну, положим, Грозной до, положим, Пятигорска?
Коко. Да вы, Мятлев, ко всему и математик!
Берг. Я очень боялся попасть сюда в пору распутицы… А сейчас дорога вполне приличная.
Коко. Тут об этой даме рассказывают черт знает что…
Я. А по сухой дороге, кстати, вообще ничего не стоит доскакать.
Берг. Конечно… А вот Коко, например, ни разу в седле не сидел.
Коко. Зато я отлично сижу за столом.
Я. Когда не знаешь, сколько тебе вот так тянуть эту солдатчину, можно ведь и решиться на что-нибудь такое. Отчаяние может черт знает на что толкнуть…
Берг. Здесь все забываешь: никаких интрижек, никакой суеты. Одна цель.
Коко. В Петербурге эта юная Манон выглядела бы тусклее, но здесь… я прямо обмер, и она, главное, так смотрит… Ее отец, кстати, совсем одурел от спирта.
Берг. Сущая околесица! А вы, Мятлев, должны перейти ко мне в роту. Я вас в обиду не дам.
Коко. Берг хочет спросить о Лавинюшке, его так и подмывает, но он не решается, помня вашу пощечину…
Берг. Бред необстрелянного каптенармуса… Вы его, Мятлев, не слушайте. Это мелкая месть за то, что я перебил ему интрижку с Марией Амилахвари…
Коко. Ничего себе интрижка!.. Я любил ее! Вы помните ее, Мятлев? Ну еще бы! Разве это дурно, что я влюбился в такую богиню? «Интрижка»… У Берга разум на уровне полковой мортиры.
Я. Комендант рассказывал об одном «несчастном», который пустился в бега, и какая-то полковая сволочь преследовала его, покуда не настигла. Потом его засекли, или распяли, или сожгли, а он в прошлом был где-то там у себя чуть ли не губернским предводителем и задавал пиры вот для этих же, которые его потом догоняли и убивали…
Коко. Ах, ах, ах, какие жестокие нравы!
Берг. Конечно, можно расслабиться, и пускать слюни по любому поводу, и быть тряпкой, но разве это поможет, когда какой-нибудь озверелый чечен или авар начнет выпускать тебе кишки?
Коко. Мы должны беречь себя для главного…
Берг. Пожалуй…
Коко. …для вот таких молодых, хорошо объезженных крепостных мадонн.
Берг. Ты помешался. Придется мне самому заняться этой девицей.
Коко. Только попробуй!
Берг. Твоя болтовня будет для нее слишком обременительна. Она просто застрелит тебя…
Я. А вы, Берг, никогда не отдавали распоряжений засечь кого-нибудь из своих солдат?
Берг. Вам это не грозит.
Коко. Она меня уже подстрелила. Теперь я уже не гожусь для схваток с горцами.
Я. Конечно, тот беглец и не подумал переодеться, а топал в солдатском, не скрываясь…
Коко. Бездарный дилетант… Я, конечно, могу предложить ей руку и сердце, но ведь это какая волынка, боже мой! Да к тому же вдруг она истеричка… А знаете, почему князь Барятинский помчался на Кавказ сражаться? Великая княжна Ольга Николаевна предпочла ему, по желанию, естественно, своего папаши, принца Вюртембергского, и бедный князь вынужден был сделаться патриотом.
Берг. Князь Барятинский смелый воин.
Коко. Он лучшей участи достоин… А я разве не смелый? Покорить такую гигантшу – это, я вам скажу, тоже героизм. А говорят, Мятлев, что из-за вас поручика Амилахвари поперли из гвардии…
Я. Да, из-за меня. Это мой крест. А что?
Берг. Подумать только, еще вчера мы пили с вами в Тифлисе имеретинское!
Коко. Нет, я уже не гожусь для сражений. Я способен только любить.
Берг. Вот и люби отечество.
Коко. Боюсь, что это будет односторонняя любовь… А как зовут мою даму? Адель?.. О Адель!
И в этот момент вошел человек Берга и доложил, что к нам гость. И следом вошла Адель. Она была в самом праздничном из своих одеяний. Я никогда не видел ее такой. Она была, пожалуй, даже красива. Мы встали навытяжку, как перед командующим линией. Мне показалось, что она слегка пьяна.
– Садитесь, садитесь, господа, – распорядилась она устало и села за наш стол. Коко закатил глаза.
Я посмотрел на Берга. Капитан был невозмутим. Человек поставил перед Аделью рюмку.
Коко. Завтра меня убьют. Я затылком чувствую.
Адель. Отец сказал, что ваша рота последняя. Больше никого не будет.
Берг. Значит, скоро выступать.
Я. Простите, я не представил вам…
Берг. Ах, мы успели познакомиться.
Адель. Господин капитан очень приглашал меня в гости.
Коко. Это я приглашал вас… Я пригласил, ибо понял, что завтра будет поздно.
Адель. И вы пригласили, но вы пригласили позже… А Тифлис большой город?
Берг. Ты понял, Коко, чья гостья несравненная Адель?
Коко. Она же знает, что меня должны убить…
Я. Тифлис большой город. Там есть оперный театр. Вы бывали в опере, Адель?
Берг. А почему это вы, Мятлев, спросили о расстоянии меж Грозной и Пятигорском?
Адель. У вас опять глупости на уме…
Я. Да нет же, ну, спросил и спросил… Я уже не помню, для чего.
Адель. Мой отец спит, как дитя. И вообще все кругом уже спят. Одна я хожу…
Коко. Завтра меня убьют.
Адель. Что-то непохоже.
Я. Нашли тему, ей-богу!
Коко. Что значит «непохоже»? Я затылком чувствую: вон там у меня что-то, как комок льда…
Берг. Я бы, например, доскакал за четыре часа… Хотя не понимаю, для чего это надо.
Коко. Адель, не вздыхайте так тяжело… Не будет меня – придут другие. Вы любите новизну?
Адель. Зачем же вы корку бросили на пол? Это все равно, что в сапогах лечь на чистую простыню…
Я попрощался и направился к дверям. Адель сидела, как просвирка, которую еще предстоит делить. За моей спиной Коко сказал: «Завтра меня убьют».
«…апреля 29…
…Берг сдержал слово и настоял, чтобы меня перевели к нему в роту. Войск масса. Все толкутся в крепости. Пьют… Шумят. Лазутчики Шамиля давно, наверное, засекли это. Секрет испарился. А наступление ожидается, но большого проку в нем не будет.
Мало мне всего, да еще обвинят в трусости: бежал перед наступлением! Придется откладывать до лучших времен. Лучшие времена – это те времена, которые могут наступить, но почему-то никогда не наступают.
Третьего дня забили палками солдата. Напился пьян и ослушался. Был приказ всем присутствовать при экзекуции, но Берг отправил меня с поручением в канцелярию и не настаивал на скором возвращении. Я с радостью отправился туда и был вознагражден большим письмом от Лавинии и ленивой весточкой от Амирана, который накануне собственной свадьбы. Его роман с Маргаритой протекал как в полусне, почти на пороге Петропавловки, где таинственные линии наших судеб пересекались в течение целого года… «Изгнание из гвардии совершилось вполне пристойно, без излишнего шума, сквернословия и своевременно. Освободившаяся вакансия возбудила множество сердец, и все обо мне тотчас позабыли, даже не сочли нужным выразить благодарность за предоставление им местечка. Неблагодарные современники! Марго предлагает мне с романтичной таинственностью бежать из Петербурга, но я объяснил ей, что это привилегия Мятлева, а я повторяться не люблю…» Когда я возвращался через площадь, все уже было кончено. Какого-то очередного Фонарясия забили насмерть, избавив его от участи быть убитым горцами. Фонарясиев у нас довольно еще много, но если их уничтожать так страстно и в таком количестве с помощью вражеских пуль и отечественных палок, то в скором времени их совсем не останется… Тогда о ком заботиться и печься?
