Евгений Салиас - Петербургское действо

Главный кучеръ Тюфякиныхъ бросился къ конюшнѣ, и черезъ четверть часа Квасовъ уже выѣзжалъ со двора на лучшемъ рысакѣ княженъ.

Прежде всего Акимъ Акимовичъ вернулся въ полкъ и отправился разспрашивать всѣхъ старшихъ офицеровъ, имѣвшихъ связи въ городѣ. Всякій передавалъ ему по своему про неожиданный арестъ бывшаго преображенца Тюфякина и всякій предполагалъ затѣмъ уже прямымъ послѣдствіемъ его и арестъ родственницъ, сестеръ и тетки. Вѣсти были разнорѣчивы.

Квасовъ увидѣлъ, что истины добиться невозможно. Онъ уже рѣшилъ ѣхать прямо въ канцелярію Гудовича, добиться свиданія съ арестованными, чтобы разспросить у нихъ въ чемъ дѣло.

«Не допустятъ! подумалъ онъ. Все попробую, съѣзжу». И въ совершенномъ отчаяніи, лейбъ-компанецъ вышелъ на улицу и снова сталъ садиться въ телѣжку.

Въ эту минуту на ротный дворъ возвращался верхомъ Баскаковъ. Оба офицера были давнымъ-давно, если не враги, то въ очень холодныхъ, натянутыхъ отношеніяхъ. Квасовъ не долюбливалъ Баскакова, какъ близкаго друга буяновъ Орловыхъ и вдобавокъ человѣка, часто дарящаго и угощающаго солдатъ безъ всякой видимой цѣли. Баскаковъ, съ своей стороны, не любилъ Квасова за его безпощадныя отношенія въ солдатамъ. За послѣднее время, однако, Баскаковъ сдѣлался съ Квасовымъ любезнѣе и снова раза два приглашалъ его отъ имени Алексѣя Орлова на ихъ вечеринки. Орловымъ былъ теперь положительно нуженъ лейбъ-компанецъ, игравшій одну изъ самыхъ видныхъ ролей въ дни переворота въ пользу покойной государыни.

Квасовъ, завидя теперь Баскакова, вдругъ рѣшился обратиться къ нему, но тотъ предупредилъ его.

— Что съ вами, Акимъ Акимовичъ? На васъ лица нѣтъ!

Квасовъ объяснился и прибавилъ:

— И ничего не добьешься, никакого толку, всякій разсказываетъ на свой ладъ. Не знаешь, что и дѣлать!

— Такъ вы бы прямо ко мнѣ обратились, усмѣхнулся Баскаковъ. — Я все дѣло знаю! Этотъ поганый князекъ укралъ обманомъ брилліантовую вещь въ нѣсколько тысячъ и оговорилъ тетку и сестеръ.

— Господи! воскликнулъ Квасовъ. — Убилъ-бы я собаку! Да неужто жъ въ канцеляріи не разберутъ праваго отъ виноватаго?

Баскаковъ пожалъ плечами.

— Мудрено. Для этого нужно попросить! A такъ Гудовичъ по своей лѣни всѣхъ подъ одинъ законъ подведетъ. Да вы чего же тревожитесь, у васъ есть ходы, есть кого попросить, и все дѣло устроится.

— Кого же? воскликнулъ Квасовъ.

— Полно, Акимъ Акимовичъ, притворяться, укоризненно выговорилъ. офицеръ. — У васъ за одинъ мѣсяцъ покровитель, какъ грибъ послѣ дождя, выросъ.

— Да, кто? кто? вопилъ Квасовъ на всю улицу.

— Да племянникъ вашъ, Шепелевъ! Вѣдь дѣло-то затѣяно прусскимъ посломъ и графиней Скабронской, для которой онъ брилліанты эти и заказывалъ. Ну, а вашъ племянникъ, кажись, не только днюетъ, а и ночуетъ у этой полоумной графини. Такъ, чего же проще?

Квасовъ онѣмѣлъ отъ изумленія при этомъ открытіи. Онъ стоялъ неподвижно, глядя въ лицо Баскакова, и долго не могъ выговорить ни слова.

— Поѣзжайте къ племяннику и, смотрите, все уладится. Вамъ бы ближе знать все это, а вы не знаете; а вотъ Орловы, да и всѣ мы отлично знаемъ, кого съ кѣмъ въ столицѣ чертъ веревочкой перевязалъ.

Квасовъ не слушалъ, а все думалъ и думалъ. Наконецъ, онъ выговорилъ вслухъ то, что вертѣлось у него въ головѣ.

— Да ѣхать-ли?

— Куда? Къ племяннику-то?

— Да. Ѣхать-ли?

— Ну, ужь это ваше дѣло!

Баскаковъ вошелъ на ротный дворъ. Квасовъ нерѣшительно полѣзъ въ телѣжку. Гордость его не позволяла ему ѣхать съ поклономъ къ племяннику, въ «поросѣ», съ которымъ онъ поссорился, который его даже оскорбилъ.

— Поѣзжай шажкомъ, а я покуда на мысляхъ раскину, сказалъ онъ глухо кучеру.

Проѣхавъ одну улицу, Квасовъ велѣлъ остановить лошадь, онъ окончательно не зналъ, что дѣлать.

— Нѣтъ, ужь вы, Акинъ Акимовичъ, будьте благодѣтель, выговорилъ кучеръ, слышавшій разговоръ двухъ офицеровъ. — Хоть и не охота вамъ, а поѣзжайте къ Митрію Митричу. Подумайте, мы съ вами вотъ по городу колесимъ. а наша княжны теперь на хлѣбѣ и на водѣ сидятъ, а, можетъ быть, ихъ и пытаютъ каленымъ желѣзомъ. Хоть для Василисы Андреевны будьте благодѣтель. Она нашъ Анделъ Хранитель… Для Василисы Андреевны!

И эти три послѣднія слова вдругъ заставили Квасова вздрогнутъ, и онъ воскликнулъ:

— Пошелъ! A самъ невольно подумалъ: «Для Василисы Андреевны! Для нея, моей неоцѣненной, не то что къ поросенку этому поѣду, а хоть въ Невѣ утоплюсь»!

IX

И черезъ нѣсколько минутъ Квасовъ входилъ въ маленькую, но красивую квартиру Шепелева. Въ обыкновенное время, онъ бы, конечно, оглядѣлся кругомъ себя и замѣтилъ бы роскошную обстановку, но теперь ему было не до того.

«Какъ-то приметъ меня? Что скажетъ?» робѣлъ Квасовъ за свое самолюбіе.

Деньщикъ Шепелева пошелъ доложить барину о пріѣздѣ Квасова, и, прежде чѣмъ Акимъ Акимовичъ успѣлъ переступить порогъ изъ столовой въ гостинную, онъ услыхалъ быстрые шаги. Юноша бѣгомъ летѣлъ къ нему на встрѣчу и черезъ мгновеніе повисъ у него на шеѣ.

— Голубчикъ, дяденька! Родной мой! Вотъ подарили!

И Шепелевъ въ порывѣ радости и восторга, что дядя первый его навѣстилъ, схватилъ его красную и жесткую руку и нѣсколько разъ поцѣловалъ ее съ чувствомъ.

Это движеніе юноши поразило Квасова въ самое сердце, или быть можетъ отъ нѣсколькихъ часовъ, проведенныхъ въ волненіи, сердце матераго лейбъ-компанца наболѣло. И теперь онъ не выдержалъ, слезы вдругъ полились по его суровому лицу. Шепелевъ схватилъ его за руки и потащилъ въ крайнюю горницу, спальню.

Квасовъ собирался сказать ему, входя въ домъ, что онъ не мириться пріѣхалъ, а просить заступиться за семейство, которое всегда считалось родней и друзьями его отца, и съ которымъ онъ чуть-чуть самъ не породнился. Но теперь Акимъ Акимовичъ молчалъ и на благодарность Шепелева за этотъ первый шагъ не отвѣчалъ ничего.

— Я бы самъ давно къ вамъ пришелъ прощенія просить, да боялся, думалъ, разсержу еще пуще. Вотъ какъ передъ Господомъ Богомъ правду говорю! восклицалъ Шепелевъ. — Простите меня! И вина моя не великая! Я вамъ все разскажу, ничего не скрою.

— Ну, слушай, порося, мягко выговорилъ Квасовъ:- послѣ поговоримъ обо всемъ, а теперь времени терять нельзя. Отвѣчай мнѣ по совѣсти, кто тебя одарилъ и въ офицеры вывелъ въ одинъ мѣсяцъ? Правда-ли, что Скабронская? Не ради пустого любопытства, а ради дѣла спрашиваю.

— Правда, правда, дядюшка! Что жъ тутъ за грѣхъ? Она первая красавица въ городѣ. А вы знаете, на счетъ какихъ старыхъ вѣдьмъ наши-же офицеры живутъ.

— Знаю, не въ томъ дѣло, перебилъ Квасовъ. — Стало-быть можешь ты… Захочетъ она для тебя заступиться за невинныхъ?

— Еще бы! воскликнулъ Шепелевъ.

И Квасовъ разсказалъ племяннику то, что слышалъ отъ Баскакова.

Шепелевъ, конечно, узналъ наканунѣ отъ Маргариты о мошенничествѣ и арестѣ князя Глѣба, но судьба, постигшая все семейство, была для него новостью. Онъ вскочилъ съ мѣста и всплеснулъ руками. Квасовъ, было, продолжалъ разсказъ, на юноша замахалъ руками.

— Полноте, дядюшка, что вы, чего тутъ объяснять! Я ихъ лучше васъ знаю. Мало того, что постараюсь сдѣлать все, а впередъ вамъ говорю, что, пожалуй, къ вечеру же ихъ и выпустятъ. Ѣдемъ сейчасъ.

— Куда?

— Ѣдемъ къ Маргаритѣ!.. Къ графинѣ Скабронской, вдругъ вспыхнулъ Шепелевъ, поправившись.

— Какъ-же? Что ты! смутился Квасовъ. — Какъ-же я?

— Непремѣнно, сами ей все и разскажите.

Черезъ полчаса веселая, довольная, смѣющаяся Маргарита, какъ и всегда, красивая, изящно одѣтая, принимала у себя въ гостинной юношу и дико озирающагося лейбъ-компанца.

Акимъ Акимовичъ, всегда отличавшійся медвѣжьими ухватками, теперь сидѣлъ въ гостиной графини Скабронской совсѣмъ букой.

Съ первыхъ же словъ Маргарита поняла все и рѣшила немедленно, чтобы Шепелевъ съ дядей посидѣли у нея, покуда она съѣздитъ къ Гольцу узнать, что дѣлать.

— A вы не тревожьтесь, господинъ Квасовъ, прибавила она. — Не нынче-завтра всѣхъ освободятъ. Это дѣло совершенно просто. Я надѣюсь, что господинъ посланникъ самъ будетъ просить Гудовича, а то и государя освободить невинно пострадавшихъ.

Маргарита быстро собралась и выѣхала изъ дома.

За отсутствіемъ хозяйки Шепелевъ тихо разсказалъ дядѣ всю исторію своего сближенія съ графиней и затѣмъ снова попросилъ прощенія у дяди.

— Что-жъ! развелъ руками Акимъ Акимовичъ. — Вотъ какъ посидишь около нея, такъ оно понятно. Въ сорочкѣ ты родился, что тутъ сказать! Красавица такая, что даже удивительно, почему она тебя, порося, предпочла. Вѣдь не одинъ ты въ столицѣ. И даже для меня, порося, это загадка! Или, можетъ быть, ты одинъ изъ двѣнадцати, изъ дюжины?

— Какъ? воскликнулъ Шепелевъ.

— Какъ! Извѣстно какъ… Если у нея васъ дюжина! Тогда легче попасть въ милость.