Оливия Лэтам. Джек Реймонд - Этель Лилиан Войнич
— Молли! — вскрикнул он.
Молли откинула капюшон и пустыми глазами уставилась на брата. Она беззвучно шевелила губами, не сразу ей удалось заговорить.
— Да, — сказала она наконец, — ты был прав.
— Молли! Как ты…
— Дядя меня выгнал. Ты верно говорил. Я пришла к тебе… Больше некуда. Можно у тебя переночевать… пока я что-нибудь придумаю… устрою… я устала… спать… ничего не вижу…
Она уже не говорила, а бормотала невнятно, чуть слышно. Джек подхватил ее под локоть.
— Сядь. После расскажешь. Ты промокла насквозь, надо скинуть все это и…
Молли словно очнулась и вырвала руку.
— Не сяду, пока ты не поймешь. Может, и ты не пустишь меня в дом… Слушай, он выгнал меня, потому…
— Бог с тобой, девочка, не все ли мне равно! Сними-ка плащ, из него можно выжать ведро воды.
Он уже расстегивал на ней плащ. Вдруг Молли высвободилась, рывком сбросила плащ и шагнула к свету.
— Смотри, — сказала она.
Добрую минуту Джек молча смотрел на нее, и вдруг понял. Она медленно, угрюмо отвернулась и наклонилась за плащом, валявшимся на полу. Джек выхватил у нее из рук эту мокрую тряпку.
— Бедная ты моя! — воскликнул он. — И во власти дяди!..
В порыве нежности и жалости он поднял ее и отнес на диван, покрывая поцелуями ее руки. Но его волнение не нашло отклика, сестра оставалась безучастной в его объятиях и только слегка вздрагивала. Через минуту Джек опомнился.
— Ты совсем закоченела! Надо сейчас же все это скинуть. Подожди, я запру дверь и выйду в спальню, а ты тут у огня переоденешься. Я принесу что-нибудь сухое, придется тебе пока обойтись моим бельем и одеялами. Дай я прежде всего сниму с тебя башмаки. Наверно, придется их разрезать.
Придвинув диван поближе к огню и уложив Молли, закутанную в одеяло, Джек побежал вниз — надо было достать грелку, горячего молока и коньяку. Когда он вернулся, Молли лежала в каком-то оцепенении — это был не обморок и не сон, но она слишком обессилела от холода и усталости и просто не понимала, что ей говорят. Немного погодя ее синие губы слегка порозовели. Она открыла глаза и пристально посмотрела на брата.
— Джек, — сказала она, — ты все понял?
Джек сидел на краю дивана, растирая ей руки. Он наклонился и поцеловал сначала одну руку, потом другую.
— Да, родная.
— И ты… не прогонишь меня?
Он отвел мокрые волосы с ее лба.
— Ну и дурочка! Выпей горячего молока и не говори глупостей.
— Нет, нет! — Молли отстранилась и села, глаза ее лихорадочно блестели. — Ты хочешь быть милосердным, как тетя Сара. Она вчера вступилась за меня… говорила дяде о женщине, взятой в прелюбодеянии, и о кающейся грешнице[34]… Мне не в чем каяться и нечего стыдиться. Ты должен это понять прежде, чем пустишь меня в свой дом. Я вольна распорядиться своей жизнью, и если я предпочла загубить ее и заплатить дорогой ценой…
— Ты расскажешь мне об этом после, дружок. Рассуждения подождут, а ужин ждать не может. Пей, пока не остыло.
Молли жадно схватила чашку и попыталась пить. Но тут впервые самообладание ей изменило. Джек опустился на колени перед диваном, обнимая сестру, и ему казалось, что уже долгие часы она рыдает у него на плече. Наконец она затихла, и он с ласковой непреклонностью заставил ее немного поесть.
— Когда ты ела в последний раз?
— Не… не помню. Вчера. Они узнали днем… кажется… а может, вечером?.. Ах да, было темно. Ночью я искала воды, в поле такой холод, а в горле жгло… От ветра, что ли… Я нашла лужу… но вода отдавала мертвечиной. Все отдавало мертвечиной… и дождь со снегом… голова кружилась… я столько раз падала… оттого у меня и руки исцарапаны…
— И ты всю ночь шла? — Джек сдерживался изо всех сил, голос его прозвучал глухо и хрипло.
— Да… я… к утру добралась до Пенрина, поспела на ранний поезд… знаешь, на тот, дешевый. Повезло, правда? На скорый не хватило бы денег.
— Значит, он выгнал тебя из дому ночью, в такую погоду и без гроша?
— Это потому, что я не стала ему отвечать. Тетя Сара дала мне несколько шиллингов, у нее случайно оказались. Она так плакала, бедная. И у меня было еще полсоверена. На билет не хватило трех пенсов, но у меня нашлись почтовые марки.
— Что это у тебя? — прервал Джек.
На виске у Молли вздулся багровый синяк; если бы удар пришелся дюймом ниже, он мог бы оказаться смертельным. Минуту она медлила в нерешительности, потом молча обнажила правую руку. Ниже локтя темнели пятна — следы пальцев.
— Я… я думаю, он не хотел, — тихо сказала Молли и опустила рукав.
— Он тебя ударил? — спросил Джек как прежде глухим, безжизненным голосом.
— Он старался заставить меня отвечать. Я отказалась сказать ему… кто отец. Мне казалось, он теряет рассудок. Он все повторял: «Кто?» — и вывертывал мне руку сильнее и сильнее. Тогда тетя Сара хотела его остановить… а он сбил меня с ног…
— Хватит, замолчи.
Голос Джека прозвучал так странно, что сестра вскинула голову. Впервые она видела его взбешенным, и слова замерли у нее на губах.
— Не говори больше о дяде, — немного погодя начал Джек, как всегда негромко и спокойно. — Ты ведь знаешь, однажды мы с ним едва не убили друг друга; а теперь мне
