Абиш Кекилбаев - Плеяды – созвездие надежды
Толпа снова притихла. На чистом небе вдруг появились пегие облака. С севера подул студеный ветер. Заклубилась пыль. Что это значило: переменчивость осенней погоды или же знаменовало гнев духов, услышавших имя истинно виновной?
Неподалеку от султана Батыра находились тридцать всадников на вороных конях. Это были сородичи жениха. Они окружали крупного человека на длинногривом и длиннохвостом коне. Он широко открыл рот и прогудел:
— Лишить жизни! Смерть!
— Если тебе нужна жизнь — бери! — тихо, почти шепотом произнес ходжи.
Вывели Торгын, поставили перед толпой. Ее лицо было вымазано золой, волосы на лбу были обрезаны.
В страшном напряжении люди глядели на рослого всадника на вороном коне. Может, хоть в рабыни возьмет ее, сжалится в последний момент?
Полуживую от страха и стыда девушку подвели к огромному детине, толчком поставили на колени. Волосы рассыпались по плечам, закрыли ей лицо. Торгын затряслась от плача.
Мужчины в толпе стиснули зубы, им было жаль бедняжку, было стыдно отдавать ее на бессмысленную расправу. Но духов предков они боялись еще больше. Боялись нарушить древние обычаи.
Абулхаир, все еще во власти пережитого, ошарашенно глядел на девушку. Она стояла на коленях, как только что стоял он сам. Лишь теперь он понял, как жалок он был. И стал он твердить про себя одно и то же: «Благодарение, благодарение! Спасибо тебе, господи, спасибо!»
Никто не отрывал взгляда от массивного, словно отлитого из чугуна, всадника на вороном коне. Окружившие его мужчины подталкивали его: «Чего же ты медлишь? Чего ждешь?!»
Он подал знак людям, державшим на поводу двух черных жеребят. Они были дикими, необъезженными, упирались, брыкались... Вперед выступили два человека с арканами в руках. Это были те самые арканы, которые только что составляли единый аркан — аркан смерти. Толпа ахнула.
«Боже, он предназначался для меня! И дикие эти кони — тоже!» — чуть не завопил Абулхаир.
Джигиты ловкими движениями рук завязали петли в середине и на концах аркана. Отдали его своему вожаку. Приблизились к необъезженным жеребятам.
Крупный мужчина показал аркан Мухамбет-ходже, биям, султану Батыру и его свите, потом, в последнюю очередь, всему остальному люду. Стремительно, привычно угрюмый детина накинул петлю на шею Торгын. Два джигита с неменьшей сноровкой и быстротой накинули петли на шеи жеребят. Ударили их слегка по крупам. Кони мгновенно снялись с места и бросились в разные стороны.
Среди людей началась паника. Они бежали так, будто под ними разверзлась земля. И вдруг все услыхали отчаянный вопль: «Отец! Отец!» Торгын в смертный свой час обрела речь, заговорила!
Торгын, уносимая дикими конями, исчезала с глаз людских. Из жизни.
В гробовом молчании, низко опустив головы, люди сели на коней. Они уезжали поодиночке или маленькими группками, стремясь поскорее покинуть проклятое место — место кровавой, нечеловеческой расправы, чтобы не видеть друг друга.
Толпа вокруг султана Батыра рассеялась, поредела...
Лишь Абулхаир хотел встать, но не смог, будто его ноги приросли к земле. Он поднял глаза вверх, и вдруг ему почудилось, что у солнца появились лапы, а само оно превратилось в красную лисицу. Хищно высунув язык, она гонится за окровавленным, истерзанным телом...
На другой день Абулхаир-хан заставил выйти себя из юрты лишь к полудню. Там, где стояла юрта Зердебая, темнел голый, будто плешь, круг. Родственники ночью увезли обезумевшего от горя Зердебая в неизвестном направлении.
Абулхаир набросил на плечи легкий чапан и отправился к Тевкелеву. У того сидели Букенбай и Есет. Посол судорожно прижал к себе хана и заговорил сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Он так был потрясен событиями, что совсем утратил сдержанность, вернее, не считал нужным в такую минуту притворяться спокойным и бесстрастным. Понимая душевное состояние хана, Букенбая и Есета, он всем сердцем сочувствовал им.
Когда волнение немного схлынуло, Тевкелев осторожно осведомился:
— Как вы оцениваете сложившуюся обстановку? Как нам было бы умнее всего поступить?
— Как поступить? — хан был задумчив, но решителен. Вчера наши недруги были повержены наземь! Сегодня… сегодня они еще не опомнились, не успеют прийти в себя и завтра. Но потом, опасаюсь, снова возьмутся за старое, будут выискивать новый предлог для подлостей разных. Лучше всего поэтому вам отсюда уехать. Быстро... Неспроста вчера этому мерзавцу понадобилась жизнь, а не калым. Неспроста! Неутомимые эти подстрекатели — потомки Жадика разнесут по всему свету слухи о позоре дочери Зердебая. И о расправе над ней. Но обвинят опять нас: «Вот какое несчастье случилось в ханском ауле с бедняжкой и чистым, хорошим человеком Зердебаем! Да, что-то там не так, в ханском ауле, если аллах разгневался». — Абулхаир улыбнулся вымученной улыбкой. — Пока вы доберетесь до русской границы, а это сейчас самое главное, мы тут что-нибудь придумаем!
Посол и оба батыра согласились с ханом.
***Посольство снялось с места ночью. Юрты оставили потихоньку, чтобы люди не сразу сообразили, что русские покинули ханский аул. Пока хватятся, донесут об этом Самеке и Бараку, посольство успеет достичь своих пределов. Султан Батыр пока неопасен, после вчерашнего поражения он ничего предпринять не может: силенок не хватит...
К вершине Найзакескена первыми подоспели отряды Есета и Букенбая. Вскоре к ним присоединились бии родов, сочувствующих Абулхаиру.
Когда показались посольство и всадники во главе с Абулхаиром, им навстречу высыпало множество людей. Трагедия, разыгравшаяся около Красной насыпи, многим открыла глаза.
На закате бии пригласили Тевкелева на лужайку, окруженную молодым березняком, и расстелили перед ним белый дастархан. Поднесли послу голову белой с рыжими подпалинами овцы. Пожелали благополучной дороги.
Когда угощение подошло к концу и дастархан был убран, посол и хан отошли в сторону.
— Господин посол, лелею слабую надежду, что вы покидаете нас без злобы в сердце, — заговорил Абулхаир. — За время, что мы провели вместе, случалось всякое — и доброе и плохое. И хотя плохого было больше, хорошего было тоже немало. Знайте, что я всегда сохраню верность своему делу и присяге, данной России. Сообщите об этом императрице. Мы стыдимся и страдаем от того, что провожаем столь уважаемого посла, как вы, с пустыми руками. Смутные времена связывают руки щедрости. Надеюсь, что это не последняя наша встреча. Верю всей душой, мы с вами будем вспоминать друг друга как братья. Желать друг другу удачи как люди, оказавшиеся когда-то вместе в утлой лодчонке посреди бурной реки. Такое не забывается. — На глазах Абулхаира блеснули слезы, он смутился и продолжал дрогнувшим голосом: — Мне бы хотелось, чтобы вы не вдавались в ваших докладах в подробности о дурном, что наблюдали здесь, в степи, а поступили бы наоборот — хорошее увеличили, а худое — преуменьшили, — губы хана тронула грустная улыбка. — Зачем зря тревожить государыню? Не считайте, что казахи все до единого необузданны, жестоки и строптивы. Знаете, я уверен, что сегодня они иные, чем вчера. Не прошло для них бесследно время, что вы здесь были! Мысли и планы наши они теперь обязательно будут переваривать в своих упрямых головах. Да, в народе всяких хватает — и рыжих, и пегих... Не следует обижаться на весь народ из-за нескольких смутьянов, в настоящую пору могущественных и влиятельных. Народ казахский, наступит срок, всё поймет. Оценит заботу о себе, крыло, которое взяло его под свою защиту, охранило от бурь и непогоды. — Хан судорожно вздохнул, пытаясь справиться с волнением. — Что бы мне ни довелось испытать, клятву свою я сдержу и, думаю, другие тоже сдержат!
Тевкелев с чувством пожал обе руки хана:
— Ваша верность ее величеству императрице, ваша служба и преданность — без страха и упрека — моему посольству, они, наверное, не только богу видны, но и людям тоже! Я согласен с каждым вашим словом. Разделяю ваши мысли.
— Сына посылаю с надеждой на вас, господин Мамбет. Присматривайте за ним. Боюсь вот только, не покажется ли его одежда чересчур убогой для дворца.
— Не беспокойтесь, не печальтесь ни о сыне, ни о его наряде, — слегка улыбнулся Тевкелев, — я все улажу, все... Не опускайте рук, не отчаивайтесь, если будут трудности и нападки со стороны недругов, а они, разумеется, будут — и трудности, и попытки навредить вам. Не исключено и насилие... И все же — не сдавайтесь! Я обещаю особенно высоко оценить перед царицей вашу службу. Оставайтесь таким же стойким, ради бога, оставайтесь!
Когда хан и посол попрощались, к Тевкелеву подошел Букенбай с биями.
— Ну, господин Мамбет, пусть на вашем пути родятся светлые дни!
Бии подхватили его слова:
— Мы — народ легкомысленный, что есть, то есть! Meчемся по нашей неоглядной степи, глупости горазды делать. Забудьте наши ошибки. Не держите на нас зла. Не плюйте в душу всего народа из-за нескольких дураков.
