Август Цесарец - Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы
Так прошел этот день, и никто не спросил у Смуджей о Крале, да и не было слышно, чтобы о нем говорили где-нибудь. Между тем назавтра в селе все же появилась его жена, пришла узнать о нем и к Смуджам. Но, к несчастью, натолкнулась на Мицу. Та была еще хмельнее и мрачнее, чем накануне, а на Краля особенно зла, видя в нем главного виновника своего поражения в вопросе с завещанием. Она принялась кричать на обеспокоенную женщину, говоря, что о ее муже, пропащем человеке, ничего не желает знать, потом, когда та расплакалась, едва процедила сквозь зубы, что ее муж был здесь в воскресенье вечером, напился, как свинья, и ушел.
Об этом, впрочем, жена Краля уже знала. Более того, она знала и еще кое о чем, например, о том, что ее муж в ту ночь стоял под окнами корчмарки Ружи, приставал к ней и ломился в дом. Об этом рассказала ей сама Ружа, у которой она тоже побывала в поисках мужа.
Если так, — выслушав ее рассказ, опять набросилась на нее Мица, — какого черта она ищет здесь? Отсюда он пошел к Руже, возможно, и остался у нее, потом опять забрел в бог знает какой трактир и пьянствует там до сих пор!
Жена Краля в свое оправдание не могла сказать ничего другого, как только сослаться на то, что в корчме у Ружи она слышала от крестьян, как ее муж пробыл позавчера у Смуджей почти весь день; поэтому, — сказала она, — она думала, после того, как Ружа его прогнала, он снова вернулся сюда и здесь остался! Но на нет и суда нет! — вздохнула она и ушла разыскивать его по другим трактирам.
Прошло еще два дня, и на третий она снова появилась у Смуджей, но уже при совсем иных обстоятельствах.
В тот день утром нашли ее мужа, вернее, его труп. Поскольку дожди прекратились и вода в реке чуть спала, какой-то солдат, возвращаясь с конного завода и идя по дороге мимо разлива, вдруг заметил, что из воды торчит рука. Ничего не зная об исчезновении Краля, он побежал назад на завод, по пути встретил крестьян, и он у себя, на конном, а они в селе подняли на ноги солдат и мужиков. Сбежалась уйма народа, пришел поручик Васо и все те, кто слышал об исчезновении Краля; слухи подтвердились: из воды вытащили самого Краля. Об этом, помимо жандармов и нотариуса, оповестили тут же и его жену, позднее она пришла посмотреть на своего погибшего мужа, которого к этому времени уже перенесли в сельскую покойницкую, нотариус передал ей сотню динаров, найденную в кармане мужа, а она, понаслушавшись от крестьян да еще кое от кого, кто прямо с кладбища пригласил ее к себе домой, всяких толков, отважилась снова прийти к Смуджам. Причитая и плача, она требовала Панкраца.
Госпожа Резика в тот день только что встала на ноги и бродила с палкой по дому. Узнав от Васо о случившемся и опасаясь, что может разволноваться, она снова забралась в кровать. Мице же строго-настрого приказала всякого, кто будет интересоваться Кралем, сразу отправлять к ней. Так Мица и поступила со вдовой Краля. Правда, теперь более расположенная к ней, она хотела задержать ее подольше у себя в лавке, но на резкий окрик матери, уже что-то услышавшей, повела вдову дальше; потом, как-то странно и таинственно улыбаясь, осталась стоять в дверях.
Но госпожа Резика, помрачнев, прогнала ее назад в лавку, а сама, изобразив на лице удивление и демонстрируя явную усталость, обратилась к вдове Краля с вопросом: зачем ей нужен Панкрац?
Зачем! Медленно, с трудом вдова поведала о том, что как-то, возвращаясь отсюда, она услышала от крестьян, будто в ту ночь вместе с ее мужем был именно Панкрац. Об этом, жалуясь, что ему отказали в помощи, рассказал шваб на второй день поутру поповскому слуге, к которому пришел за своими конями. О том же самом он говорил и крестьянам, помогавшим ему вытащить застрявший фургон. Вот она и решила, что Панкрац может знать, при каких обстоятельствах погиб ее муж.
Госпожа Резика, предварительно обо всем договорившись с Панкрацем, считала глупым, — особенно из-за этой проклятой встречи со швабом, — отрицать, что в ту ночь с Кралем был Панкрац, и представила дело так: Панкрац, впрочем, как и все они, заботясь о безопасности и здоровье Краля, пошел за ним, намереваясь его, пьяного, да еще в такую страшную ночь, вернуть назад, чтобы он здесь проспался. Поскольку тот заупрямился и отказался возвращаться, а рвался к Руже, то, разозлившись, Панкрац его оставил, а чтобы на дороге к нему снова не пристал шваб, от церкви спустился вниз и лугами вернулся обратно один. Да, он видел, как Краль остановился под окнами Ружи; что же с ним случилось после, не мог сказать, поскольку было очень темно. Это все, что она знает, большего, наверное, находись он здесь, не смог бы рассказать и сам Панкрац!
Она было уже подумала, что отделалась от вдовы, как та вдруг ударилась в плач, спрашивая, откуда у ее мужа эта сотня? Крестьяне, видевшие его в воскресенье, уверяют, что у него не было и ломаного гроша, здесь он пил даром; по словам шваба выходило, что ее муж и Панкрац там, на лугу рядом с церковью о чем-то спорили, кажется, из-за денег! Если еще припомнить, как здесь ее муж из-за чего-то повздорил с Васо, то выходит, что могло случиться и самое худшее; Панкрац действительно пошел с Кралем, вероятно, чего-то опасаясь, и, скорее всего, он его и убил! Убил и бросил в воду, как когда-то, — вдова не решалась произнести это, но все же сказала, — так люди говорят, случилось и с Ценеком!
Госпожа Резика с трудом приподнялась на кровати, запретила мужу отвечать и закричала. Кто говорит? Люди? Какие люди? Ах вот как, Блуменфельд с кладбища пригласил ее к себе! Это ему припомнится! Он будет за это отвечать перед судом! Из сказанного ни одного слова не является правдой, вернее, правда только в том, что покойник действительно немного повздорил с Васо и тот его ударил, но после успокоился и пил здесь в кредит, а не даром! В кредит, который и ей как несчастной вдове могут предоставить, — госпожа Резика поспешила внимание вдовы обратить на эту наиболее убедительную сторону своих доказательств. Затем, коснувшись вопроса о деньгах, она решительно отрицала, что покойный Краль якобы получил какую-то сотню от них или по дороге от Панкраца. В этом глупый шваб ошибся, совершенно неправильно истолковав их в общем-то вполне естественную ссору, причиной которой послужило упрямство Краля, непременно желавшего пойти к Руже. Впрочем, вот вам пример человеческой неблагодарности и подлости: Панкрац хотел сделать для Краля доброе дело, а люди, да и этот трус Блуменфельд, вместо того, чтобы быть благодарными Панкрацу, клевещут на него, а заодно и на всех Смуджей! За это они заплатят!
Она грозилась, еще что-то объясняла вдове, затем якобы в долг, — ведь сотня будет ей нужна на похороны мужа, — при расставании дала немного сахара и муки.
Разумеется, на этом дело не закончилось, хотя вдова и ушла чуть успокоенная. Уже несколько часов спустя госпожа Резика услышала от Мицы, а та, в свою очередь, от крестьян в лавке, что вдова Краля решила потребовать от жандармов медицинского освидетельствования трупа мужа и вообще заставить их провести расследование. При этом сообщении старого Смуджа чуть снова не хватил удар, едва заметно вздрогнула и госпожа Резика. Но, к счастью, неожиданно приехал Йошко. Приехал без всякого повода, просто потому, что было время, и потому, что в этот свой критический период жизни хотел сохранить с родителями как можно более хорошие отношения; он прибыл их проведать и, услышав, о чем идет речь, поборов в себе чувство определенного удовлетворения и досады на Панкраца, предложил и сам осуществил свою идею: тотчас направился к жандармам и по собственной инициативе потребовал провести расследование.
Да и могло ли оно представлять для них опасность? Еще в тот же вечер, когда снова из общины приехал доктор и осмотрел труп Краля, он ничего не смог сказать, в чем бы Смуджи заранее не были убеждены. Правда, сам доктор вспоминал, как в ту ночь, когда он находился у Смуджей, ему показалось, будто бы Йошко кого-то ввел в дом. А кого как не Панкраца мог он привести, кажется, он потом и голос его слышал? Ему уже тогда все это показалось довольно странным, а теперь и вовсе было подозрительно. Никому ничего не сказав, даже Йошко, когда приходил к его отцу, он из чувства дружбы ограничился сухим служебным отчетом, записав, что в связи с отсутствием следов насилия в деле Краля исключена всякая насильственная смерть, остается только предположить, что он утопился, находясь в пьяном состоянии.
Таким образом, непричастность к этому делу Панкраца и вообще Смуджей была подтверждена документом; так, еще до похорон Краля, злопыхатели вынуждены были прикусить язык, и меньше всего можно было ожидать дальнейшего выяснения обстоятельств. Впрочем, жандармы об этом Йошко сразу и сказали, больше никто от них подобного расследования не требовал. То же самое через несколько дней подтвердила Смуджам и вдова Краля, когда снова пришла к ним взять кое-что в долг. Впрочем, — доверительно сообщила она госпоже Резике, — заставить ее потребовать такого дознания хотел Блуменфельд, но она отказалась, хорошо зная, каким сумасшедшим становится ее муж напившись. Поскольку же обо всем этом она рассказала кое-кому из крестьян, то те наверняка, как это водится в народе, исказили ее слова! В конце концов и для него лучше, что он умер! — вздохнула она, смахнув слезу, за которой, — от проницательного взора госпожи Резики не могло это ускользнуть, — скрывалась явная, впрочем, вполне понятная улыбка. Эта женщина и впрямь была счастлива, что избавилась от грубияна-мужа; ничего хорошего в жизни с ним она не видела, сама же была еще молода и могла, на что, вероятно, и рассчитывала, выйти замуж, на сей раз более удачно.
