Владимир Григорьев - Григорий Шелихов
Стенька умолк и испытующе смотрел на морехода.
— Глазовым для людей будешь, а для себя Стенькой останешься, но я тебе тот же совет, что и казак твой, дам: уходи-ка ты отсюда, от греха подальше…
Лицо Стеньки потемнело. Он хотел что-то сказать, но сразу обмяк, когда услышал твердое:
— …на Аляксу, в Америку!
— Того и я бажаю, — радостно ответил Стенька, в волнении переходя на полузабытую родную украинскую речь. — Этого мне и надо, служить верно буду! — пояснил он, заметив, что Шелихов не совсем понял его.
— Вот и ладно! Ты о себе, Глазов, помалкивай. Ищу, мол, доли и богатства, для сего к Шелихову добрался — на все один твой ответ. Дождь сойдет, на корабли перейдем, а там люди и кладь из Иркутска прибудут, за океан с ними уйдешь — человеком станешь! Я к Баранову — это управитель мой — писулю тебе дам, чтобы поимел тебя Александр Андреевич на дела, где разум и отвага требуются… Не подведешь?
— Служить верно буду! На меня, как на гору, покладитесь, Григорий Иваныч, — радостно откликнулся Стенька.
Затяжной летний дождь вызвал, как обычно бывало в Охотске, наводнение и прекратился, угнав в море уличные свалки пред охотскими избами. Слепая природа, как будто проявляя высшую мудрость, спасала Охотск от исчезновения в нечистотах.
Люди, просидев несколько дней в «холодной» при портовом управлении и выдержав допрос Коха с пристрастием, рады были вырваться на свежий воздух. Посмеиваясь друг над другом и невольно почесывая спины, они ретиво теперь возились над снаряжением «Иерархов» и «Екатерины».
Подозревая в мореходе виновника облавы, они тем не менее зла на него не держали и многое прощали за добрые щи и по морскому обычаю подносимую за обедом, в охрану от цинги, чарку водки.
Стенька был приставлен взглядывать за работами и, хоть впервые очутился на корабле, быстро освоился с морскими порядками. Не довольствуясь ролью надзирателя, он стремительно кидался туда, где не могли управиться корабельные рабочие, где нужно было придержать или сдвинуть с места могучим плечом какую-либо тяжесть. Шелихов ничем не выказывал особого расположения к Стеньке, но незаметно и внимательно следил за ним, утверждаясь в мысли: «Будет толк из парня, знаменитым партовщиком станет».
В середине июля, когда море, после полосы прошедших над краем дождей и туманов, очистилось от плавучих льдов, корабли на рейде были готовы принять пассажиров, как и грузы, и с обычным в это время юго-западным муссоном, распустив паруса, двинуться в Америку через океан.
«Грех погоду упустить!» — раздраженно думал Шелихов и с утра до вечера сидел на юте верхней палубы «Иерархов», упрямо высматривая через подзорную трубу на сбегающих к Охотску взгорьях застрявший почему-то в пути караван из Иркутска.
Штурман Бочаров, который должен был вести «Иерархов» в Америку, на цыпочках ходил вокруг морехода, опасаясь вспышки гнева сумрачного хозяина, удрученного предчувствием самых невероятных несчастий на пути каравана по рекам и в тайге.
— Корабль с моря! Чужой! — заорал вахтенный, сидевший в бочке, подвешенной к грот-мачте. — И за ним еще… еще корабль! — донеслось с вершины мачты.
— Кого черти морские в гиблое место сюда принесли? — буркнул мореход, оборачиваясь и переводя подзорку на восток, на широкую, распростертую под нависшими слоистыми облаками дорогу с океана.
В тревожном ожидании иркутского каравана с миссией, под началом Ираклия Боридзе, Шелихов совсем позабыл о возможном в это время приходе своих, как и чужих, кораблей с востока, из Америки — от Баранова и мало ли из каких еще земель и каких флагов…
— Хороший бриг, и капитан дельный, ловко в бейдевинд держится, — поделился мореход наблюдением с Бочаровым. — А сопутника его не разглядел, далеко от первого ныряет… завидны у дозорного гляделки. Эй, там, наверху, как тебя зовут? — заорал мореход, задрав голову к бочке на мачте.
— Михаила Гла-азов! — донеслось сверху.
— Молодец Стенька, всюду поспевает, — похвалил мореход и осекся, не заметил ли Бочаров, что он хвалит Стеньку наместо четко назвавшегося Михайлы. — Гостей честью встретить надобно бы, Дмитрий Иванович, как думаешь? Заодно и пушки на «Иерархах» и «Катеринке» прочистим… Распорядись пальнуть им встречу, знали бы, что русские порох всегда сухим держат!
Часа через три, добравшись на байдаре к отдавшему якоря «чужестранцу», мореход горящими от волнения глазами пожирал имя корабля «Феникс», выведенное на носу под бушпритом славянскими, от руки топором вырубленными и киноварью раскрашенными буквами.
— Александр Андреевич… Баранушка… голубчик мой! Выстроил-таки… выпустил первенца крылатого из Славороссии!.. Ах, и чем же я отблагодарю тебя, старинушка, друг бесценный?! — несвязно ронял слова Шелихов, объезжая и восхищенно оглядывая корабль со всех сторон.
На палубу корабля Григорий Иваныч не взобрался — взлетел по спущенному трапу с ловкостью молодого матроса-лихача, будто скинув с плеч груз лет и надломивших былую силу тревог и напастей.
Польщенный пушечным салютом, маленький поручик Шильдс встретил Григория Ивановича сияющей улыбкой. Он прибыл капитаном первого рейса выстроенного им совместно с Барановым американского первенца компанейского флота.
— Порядочный корабль, лучших и в Глазго не построят, — докладывал Шильдс, когда мореход, выпустив его из объятий, поставил на палубу. — Три шторма выдержали, нигде «Феникс» течи не обнаружил… Пика и смолы мы от вас так и не дождались, пришлось «барановским» составом конопатку пропитывать… Черт его знает, что придумал Александр Андреевич и варил в кузне запершись: еловая и горючая сера, охра и китовый жир… Не верите? Но я должен в барановское месиво верить, раз имею честь видеть вас, уважаемый господин президент…
Шелихов, не вникая и не слушая, что рассказывал Шильдс о замечательном изобретении Баранова, ринулся на осмотр корабля в трюм, оглядел камбуз и даже гальюн…
— Вы недослушали, Григорий Иваныч, самого важного, — обиженно встретил выбравшегося наконец на палубу морехода Шильдс. — Я привез на полтора миллиона рублей бобровых и прочих шкур, которые добыты в девяносто третьем и даже в девяносто втором году.
— Да ну?.. Это здорово! Очень даже замечательно! — живо отозвался купец Шелихов и тут же, как мореход, подумав: «Бобров успеем сосчитать», с величайшим интересом спросил: — А второй такой же, что «Феникс», аль поменее будет?
— Какой второй? — недоуменно воззрился Шильдс на Шелихова. Респектабельный и деловой, англичанин по рождению, Шильдс не знал, как ему следует отнестись к безалаберности президента компании, к которой он пошел на службу в Америке.
— Брось со мной в прятки играть, Яков Егорыч, — сердито сказал Шелихов. — Я тебя про то суденышко спрашиваю, что за тобой идет… Какой должины, на сколько тоннов?
— А-а… вы о том, что за мной вслед в Охотск пробирается? — сообразил Шильдс. — Не знаю, не знаю. Иностранец какой-то, надо думать. Я и сам его только дней пять сзади себя заметил, пройдя третий Курильский пролив за Парамуширом. Я уменьшил паруса, и он, видно, то же делал, не шел на сближение… Завтра он здесь будет — завтра узнаете.
— Тогда о чем толковать, прости, Яков Егорыч… Я и «Феникса» за иностранца посчитал, а когда тебя увидел, подумал: ты еще один корабль выстроил, за собой ведешь… Захвати реестры, поехали на берег, чай, ты в-во как по бане соскучился! — сказал Шелихов, теряя интерес к нырявшему в море кораблю.
На другой день началась разгрузка «Феникса», доставившего огромную добычу, тысячи мест драгоценных мехов. Разгрузка судна на рейде требовала большого опыта и предусмотрительности, так как она производилась на неуклюжих шняках, ботах и малоподъемных байдарах. Дары Америки легче легкого могли быть затоплены на бурунах преграждавшего вход в порт каменного бара. Нужно было обезопасить груз и от всяких ухищрений охотской «кобылки» — старожилов и пришлых людей, падких на чужое добро.
В помощь боцману «Феникса», Прохору Пьяных, Шелихов поставил Стеньку, благо обнаружил в нем хорошую грамотность и знание счета.
На коварных бурунах каменного бара в легкой байдаре безотлучно находился Шильдс, а на берегу по записке с корабля груз принимал сам Шелихов с комиссионером и смотрителем складов компании. На каждой шняке, как и на каждом боте, находился солдат из гарнизонного взвода, наряженного за солидную мзду Кохом.
Работы было так много и она была такой напряженной, что Стенька, безотлучно находясь на корабле, как ни хотел, долго не находил подходящего момента расспросить прибывших матросов об Америке, куда он со дня на день готовился отплыть.
— Расскажи-ка, дядя, каков есть край Америка, какая там доля для нашего брата, простого человека? — улучив удобную минуту, спросил он боцмана Пьяных, оставшегося на корабле за капитана.
