Маргарита Разенкова - Девочка по имени Зверёк
Для паломничества мать выбрала монастырь Мампукудзи. «Моему сердцу, – сказала она, не желая утруждать ни себя, ни сына долгим выбором, – это место почему-то близко!»
Быть может, как самураю, Тэдзуми более пристало бы посетить храмовый комплекс в Никко – усыпальницу сёгунов рода Токугава, но мать все же решила иначе – можно сказать, наугад и случайно.
Ну, Мампукудзи так Мампукудзи.
По большому счету не имело значения, куда идти: в душе, как всякий буддист, Тэдзуми верил в неслучайность всего. Даже подобного выбора. «Наугад» и «случайно»? Лишь Небо знает наверняка, куда ты попадешь в конце Пути: лишь Небесное Дао ведает о земном дао каждого человека. «Если я направился не туда, куда нужно, – резонно решил Тэдзуми, – мне будет послан знак!»
Путь в Мампукудзи неблизкий. Но и нетрудный. Особенно по большим, охраняемым бакуфу дорогам, которыми стремились пользоваться все добропорядочные граждане. Впрочем, если на дороге становилось слишком людно – паломники, солдаты, бродячие музыканты и актеры, спешащие по делам торговцы, процессии беспрерывно перемещающихся туда-сюда семейств родовитых даймё, которых правительство сёгуна обязало жить то в столице, то в поместьях, – тогда Тэдзуми сворачивал на проселки, чтобы побыть в уединении.
Вот как сейчас – на проселке было малолюдно и тихо, редкие путники, попадавшиеся ему навстречу, вежливо опускали глаза при виде быстро шагавшего самурая и торопились пройти своей дорогой, не привлекая его внимания. И это было правильно: хотя Тэдзуми и не был задирой, но оскорбить себя тоже не дал бы.
Был случай в его жизни, когда ему вопреки собственному желанию пришлось ввязаться в передрягу. Конечно, можно сказать – что для самурая поединок? Одним больше, одним меньше… Тэдзуми утешал себя надеждой, что тот человек на дороге, с печатью обреченности на челе, обронивший неосторожные слова в его адрес, раны получил несмертельные.
Но Тэдзуми почему-то заранее, еще до начала поединка, было жаль несчастного своего соперника, словно он заранее же и знал, что непременно убьет его. А тот все не унимался и продолжал оскорблять Тэдзуми, хоть глаза его и мрачнели, наполняясь тоской в предчувствии беды. Тэдзуми знал силу своего удара: отец научил его и рассчитывать удар, и предвидеть возможные последствия. В тот раз Тэдзуми ударил наверняка. Но вдруг?..
Неприятное воспоминание раздосадовало, и Тэдзуми усилием воли переключился на другие, значительно более приятные дни перед паломничеством. Он сходил в ближайший храм Будды и заручился у бонзы благословением в дорогу. Сестры прислали ему с посыльными подарки по случаю отправления в дальний путь – новый расшитый кошелек, а к нему – нефритовую фигурку лягушки (приносящую, по поверью, удачу) со шнуром для крепления к поясу, еще – веер с расписными лакированными планками и изящным бледно-лиловым рисунком и какие-то пустяковые, но приятные безделушки. Сестры любили его и баловали, как в детстве. Тэдзуми щедро наградил посыльных, с довольным видом отправившихся обратно, к хозяйкам.
И кто бы мог подумать, что с еще большим удовольствием Тэдзуми будет вспоминать свой недавний, пару дней назад, визит к господину Хирохито!
Неплохо все вышло. Можно сказать – гладко как по маслу. Без лишних, неприятных для Тэдзуми расшаркиваний и словесных излияний. Господин Хирохито принял его ровно так, как Тэдзуми и хотел: просто, нецеремонно, но со всем приличествующим случаю уважением. Он радушно приветствовал гостя и провел его в самую почетную комнату дома, находящуюся на большом возвышении. Туда же приказал подать чай, предварительно вежливо поинтересовавшись, не согласится ли сын столь почтенного человека, как господин Накаёри-но Кицуно, разделить с ним вечернее чаепитие. И Тэдзуми, с неожиданным для самого себя удовольствием, согласился.
Усевшись на циновки, они вели с господином Хирохито возвышенные беседы: о поэзии, природе, героическом прошлом их родов – обо всем приятном, что дозволялось ритуалом чаепития: дабы невзначай не испортить настроения друг другу. Из-за жары ставни и ширмы были широко раздвинуты, и ветерок вольготно струился через комнаты, время от времени небрежно покачивая легкие колокольчики над маленьким изваянием Будды в углу. И пока беседа текла (самым приятным образом!), стали входить, по одной, девушки, то внося приборы для чая, то зажигая душистые палочки, то ставя перед ними букетики цветов – «тебана», цветы к чаю.
Букетики были скромные, но замечательно приятные на вид – свидетельство тонкого вкуса хозяина и его стремления, несмотря на незнатное происхождение, к высокому стилю. Тэдзуми это понравилось и расположило к господину Хирохито. Он стал с любопытством косить глазами на девушек – которая из них дочь хозяина?
Девушки, как на грех, одеты были совершенно одинаково – скромные кимоно, скромные украшения, скромные прически. И вели себя, к неудобству распознавания, очень похоже: медленные грациозные движения, плавные жесты, короткие шажки, склоненные долу головки.
«Что за притча?! – даже возмутился Тэдзуми. – Ведь они хотят показать мне Рёцимико! Так хоть бы дали знак, которая из них?»
Господин Хирохито проникновенно и понимающе улыбнулся Тэдзуми («Старый лис! – хмыкнул тот про себя. – Ничего от него не скроешь!») и жестом пригласил одну из девушек присесть с ними рядом.
– Надеюсь, мой гость не будет возражать, если моя дочь Рёцимико примет участие в чаепитии? Мы люди простые, но от всего сердца рады вам. Наша радость будет полнее, если и Рёцимико сможет выразить свое почтение вам, а в вашем лице – господину Кицуно.
Тэдзуми сдержанно кивнул, хотя сдержанность его объяснялась вовсе не тем, что он сидел за одним столом с неравными (пусть они и были кредиторами его отца), а просто смущением от того, что господин Хирохито раскусил его возникший к Рёцимико интерес.
Не поднимая чуть зарозовевшего лица, Рёцимико чинно уселась рядом с отцом. Она аккуратно разложила вокруг себя полы одежд («Немного старомодно, но мило!»), а не подложила их под коленки, как сделала бы невежа. Господин Хирохито зорко взглянул на гостя: оценил ли тот воспитание его дочери? Тэдзуми всем своим видом показал: заметил и оценил. Ростовщик покашлял в кулак – было видно, что пытался скрыть удовольствие. Он несколько раз обратился к дочери, рассчитывая, что она поднимет глаза, а гость по достоинству оценит и ее внешность.
Хотя Рёцимико отвечала, не поднимая взора, Тэдзуми и так многое разглядел: очаровательный овал лица, аккуратный вздернутый носик, нежные щечки. Ее тонкие, почти прозрачные, как фарфор из Ариты, ноздри трепетали от смущения, но речь звучала певуче-спокойно и приветливо. Это Тэдзуми тоже понравилось.
Неплохое было чаепитие. Хороший (и дорогой!) чай, приятная компания (Рёцимико оказалась недурна собой, неглупа и даже весьма начитанна), изысканная беседа. Удивительно, но эти люди хорошо разбирались в поэзии, а господин Хирохито даже сделал несколько удачных замечаний о живописи школы Кано. Хозяин знал игру го, а не только простонародную сёги. И все общение текло легко и непринужденно.
«Воистину, поприятнее, чем во многих аристократических самурайских домах! – размышлял Тэдзуми. – Гд е все так чванно и нудно, так натянуто, что похоже на театр ноо! Изведешься, так хочется поскорее уйти!» Он с удовольствием провел время в доме ростовщика, уходить не хотелось. Рёцимико, розовея и смущаясь, подарила ему на память белый цветок, изящно обернутый в зеленую бумагу подходящего оттенка и обвязанный белоснежной нитью.
Уже по пути в монастырь Тэдзуми было подумал, не присовокупить ли подаренный ею цветок (для размышления) к двум оставшимся вишневым лепесткам? «Нет, – решил про себя, – здесь нет вопроса судьбы. Все более чем понятно: Рёцимико – хорошая девушка. Могу вернуться, когда захочу, – он непроизвольно улыбнулся, – но не теперь».
* * *В жаркий полдень Тэдзуми всегда делал привал, отдыхая под деревьями в тени. Вышагивая по одному из проселков, он уже подумывал об отдыхе, когда услышал из-за придорожных кустов сдавленный шепот:
– Добрый человек! Добрый человек, я прошу вас, помогите мне!
Говорившего не было видно, а голос был жалок и беспомощен. Но что-то в нем было такое, что выдавало человека с хорошим воспитанием, не простолюдина. Тэдзуми решил взглянуть, в чем там дело. Он огляделся вокруг – дорога была пустынна – и, на всякий случай придерживая рукоять меча, приблизился.
– Кто бы ты ни был, выходи! Я хочу тебя видеть! – громко скомандовал он.
Из кустов, пошуршав и повздыхав, показалась странная фигура, с ног до головы закутанная в потертый серый плащ. Глубоко на глаза был надвинут капюшон, скрывающий верхнюю часть лица, нижняя тоже была скрыта – короткой бородой. Тэдзуми, скрипнув ножнами, выдвинул меч примерно до середины лезвия – фигура в капюшоне попятилась, и плащ распахнулся, приоткрывая одежду совершенно непонятного покроя.
