Артамонов Иванович - КУДЕЯР
В городе от непрерывной пушечной пальбы погибло много людей, но казанцы продолжали яростно обороняться. Против Япанчи царь послал воевод Александра Борисовича Горбатого и Петра Семёновича Серебряного. В результате столкновения татарское войско потерпело сокрушительное поражение. Победители преследовали противника на протяжении пятнадцати вёрст. Триста пятьдесят полонянников они привели русскому царю.
Государь выбрал одного из них и послал с ним в Казань грамоту, в которой писал, чтобы казанцы били челом, а ежели не станут бить челом, то он велит умертвить всех пленных. Полонянников привязали к кольям и, подведя к стенам крепости, велели им умолять своих единоверцев сдать Казань христианскому царю, за что он обещает им живот и свободу. Однако осаждённые начали стрелять со стен в своих же с криками:
— Лучше увидим вас мёртвыми от рук наших бусурманских, нежели посекли бы вас гяуры необрезанные!
В Куприянов день[218], когда журавли собираются по болотам держать уговор, каким путём-дорогою лететь им на тёплые воды, царь, видя нежелание казанцев принять его волю, приказал Алексею Адашеву привести к нему розмысла — немца, прославившегося разрушением городов. Рыжеволосый голубоглазый розмысл почтительно склонился перед государем. Тут же были воеводы сторожевого полка Василий Серебряный и Семён Шереметев.
— Уже седмицу осаждаем мы Казань, а успеха пока нет. Скоро ли будет готов подкоп под город?
— Работы много, государь, лишь в конце сентября сможем мы закончить подкоп.
Царь досадливо скривился.
— Позови, Алексей, Камай-мурзу и русских полонянников.
Представ перед царём, полонянники со слезами на глазах опустились на колени.
— Избавитель наш милостивый! Без тебя сгинули бы мы в этом аду!
— Хотел бы я знать, — обратился к ним Иван Васильевич, — откуда казанцы берут для питья воду? Казанку-реку мы давно у них отняли, почему же не испытывают наши враги мук жажды?
— Тайник у них есть, — промолвил один из полонянников, — из него добывают они много воды, возят воду бочками.
— Где же тот тайник?
Полонянники пожали плечами. Заговорил мурза Камай:
— Тайник тот есть ключ на берегу Казанки у Муралеевых ворот. Из города к нему ведёт подземный ход.
Царь повернулся к Василию Серебряному и Семёну Шереметеву.
— Нельзя ли уничтожить тот тайник?
Воеводы переглянулись. Василий Семёнович сказал;
— Нельзя, государь, нам уничтожить тот тайник.
Царь грозно нахмурил брови.
— Князь верно молвил, — поддержал Серебряного Семён Шереметев, — Муралеевы ворота сильно укреплены, и нам никак не удаётся приблизиться к ним. Видать, не случайно казанцы собрали тут большие силы, коли воду из тайника получают.
— Как же нам быть? Как оставить татар без воды?
— А вот как, государь, — предложил Василий Семёнович, — вели сделать подкоп под тот тайник от Даировой бани. Баню ту мы давно уже захватили, и она служит надёжным укрытием для русских воинов, потому как сделана из прочного камня.
Иван Васильевич вопросительно глянул на розмысла. Тот развернул чертёж, нашёл на нём обозначения Муралеевых ворот и Даировой бани, линейкой измерил расстояние между ними.
— Можно будет сделать такой подкоп дней за пять, государь. Да только мы едва справляемся с главным подкопом под город, — людей у меня маловато. К тому же мне одному трудно уследить за работниками там и тут.
— А мы вот что сделаем: вели, Алексей, копать подкоп под тайник разбойникам. Их немало пришло под Казань, вооружены они плохо, да и к ратному делу мало способны. А смотреть за их работой будут помощники розмысла. Сам он пусть присматривает за большим подкопом под город.
День и ночь со стороны Даировой бани по направлению к Муралеевым воротам копают разбойники подземный ход.
— Шли сюда, думали с татарами будем воевать, а нам землю перелопачивать велели, — в голосе Олексы раздражение.
— Шли по блины, а попали по оладьи, — произнёс Филя свою любимую присказку, — да ты не печалься, Олекса, вот прокопаем подземный ход до самого ханского дворца и ввалимся в опочивальню Едигерову. Там, говорят, жёны ханские сидят, от скуки вшей ловят. И все такие пригожие, слов нет описать. Как только ты к ним войдёшь, они на тебя так и набросятся, тогда держись!
— Тише орите, — остановил друзей Кудеяр, — кто-то идёт сюда.
Гремя доспехами, из темлоты показался Василий Семёнович Серебряный. Двое воинов несли перед ним факелы. Князь внимательно осматривал стены подземного хода.
— Бог в помощь, ребята, — обратился он к ватажникам. — Вижу, немало вы потрудились. Доложу государю о вашей верной службе.
— Мы ратники, мы и ратаи, — произнёс Филя, — одно плохо, князь, — голодно нам, а меж тем не зря говорят: колчан пригож стрелами, а обед пирогами, Да только пирогов-то мы давненько не пробовали, одним хлебом питаемся.
— Ведомо, наверно, вам, что во время бури многие наши суда со съестными припасами в Волге затонули. Царь Иван Васильевич тотчас же приказал везти снедь из Москвы, Нижнего Новгорода и Свияжска, так что скоро у нас всё будет. Прикажу, однако, чтобы кормили вас получше.
Князь хотел было идти дальше, но вдруг остановился и взмахом руки приказал всем молчать. Над головой послышался скрип колёс, глухой татарский говор.
— Слава Богу, — перекрестился Василий Семёнович, — пришли куда надобно. Пойду обрадую царя приятной вестью.
Вечером к Даировой бане привезли на подводах бочки.
— Чего это в них? — поинтересовался Олекса.
— А это поминки царя Ивана Васильевича казанскому хану Едигеру по случаю дня Вавилы. В этот день, как тебе ведомо, вокруг строений молебны служат, неопалимую купину разбрасывают, чтобы не было пожару. Так наш царь несколько бочек неопалимой купины послал казанскому хану. Пожар у Едигера предвидится, и немалый!
Ватажники так и грохнули. Многие из них знали, что в бочках, которые торопливо перетаскивали помощники розмысла из Даировой бани в подземный ход, был порох.
В день Вавилы тайник взлетел на воздух вместе с казанцами, направлявшимися за водой. Взрывом разрушило часть стены у Муралеевых ворот. Камни и брёвна, падавшие с огромной высоты, поразили немало защитников города. Русские воспользовались этим, ворвались в город, побили и пленили многих казанцев.
Трудно теперь приходилось осаждённым. Среди них возникли разногласия: одни хотели бить челом русскому царю, другие упорно настаивали на продолжении осадного сидения. Питьевой воды в городе не стало, пришлось довольствоваться зловонными лужами. Многие из осаждённых, употреблявших эту воду, заболели и умерли. Тем не менее город продолжал упорно сопротивляться.
Праздник Покрова[219] пришёлся в том году на субботу. Про этот день говорят: на Покров до обеда осень, а после обеда зима. Однако воинам, осаждавшим Казань, было жарко. По приказу царя были засыпаны землёй и лесом рвы, мешавшие приступу. Весь день грохотали пушки, разрушая до основания городские стены. Приступ был назначен на воскресенье.
Желая избежать кровопролития, Иван Васильевич приказал отправить к казанцам мурзу Камая с предложением, чтобы осаждённые били ему челом; если они отдадутся в его волю и схватят изменников, царь простит их.
Казанцы ответили:
— Не бьём челом! На стенах русь, на башнях русь — ничего: мы другую стену поставим и все помрём или отсидимся.
Наступила ночь с субботы на воскресенье. Тихо падали снежинки на израненную землю. Царь не мог сомкнуть глаз. Ещё до рассвета он вызвал к себе духовника Якова, долго беседовал с ним, после чего начал вооружаться.
Вошёл Алексей Адашев.
— Государь, явился гонец от князя Михаила Ивановича Воротынского.
— Пусти его.
Молодой воин, войдя в шатёр, низко поклонился царю и произнёс:
— Князь Михайло Иванович велел сказать тебе, государь, что розмысл закончил своё дело, доставил порох в подкоп, однако казанцы заметили это дело, почуяли недоброе и хотят помешать нам. Мешкать нельзя, государь.
— Вели, Алексей, сказать во все полки, чтоб готовились немедля начать приступ. Мой полк отпусти к городу, пусть воины дожидаются меня в назначенном месте.
Утро занималось ясное, прохладное. Необычная тишина царила вокруг-не слышно было ни грохота пушек, ни яростных криков нападающих и осаждённых. Все понимали — настал решающий миг. Казанцы стояли на разрушенных стенах, а русские — под защитой построенных ими укреплений. Неприятели молча изучали друг друга.
Стан опустел. Воеводы отправились к своим полкам, а царь в сопровождении небольшой свиты пошёл в церковь. До воинов доносилось пение иереев, служивших обедню. На душе царя было тревожно. Дьякон густым басом читал Евангелие:
