Исай Калашников - Гонители
— Спроси, — сказал Захарию Мстислав Удатный, — за каким бесом они пришли сюда? Кто их звал? Что им надо?
— Мы заняли земли половцев. А они бежали к вам. Слышали мы, что половцы вам много зла делали. Мы будем их бить с одной стороны, вы с другой бейте и все их добро себе берите.
— Что ответим, братья? — спросил у князей Мстислав Романович.
— Прежде нас у хана спросить надо, — сказал Мстислав Удатный.
Котян-хан положил руку на рукоять меча, лицо его перекосилось.
— Обманщики! Они обманули нас, теперь то же делают с вами. Побить всех надо!
— Истинно молвил: побить! — одобрил князь Мстислав Удатный. Указчики нашлись! Этих порубить сейчас же!
Посланцы о чем-то переговаривались и все так же горделиво поглядывали, не чуяли, что все вокруг, быть может, последнее увиденное ими в этой жизни. Захарию стало жаль их. На широком поле двора, пустого, чисто подметенного, с поблескивающими плитами камней, оглаженных подошвами тысяч и тысяч ног, они казались одинокими и беззащитными. Князь Мстислав Романович медлил с решением, косился на князя Удатного, скреб пальцем в бороде. И Захарий стал надеяться, что воины живыми уйдут с княжеского двора. Но Мстислав Романович весь напыжился, изрек:
— Ин ладно! Кончайте.
Княжеские дружинники в кольчугах и шлемах сбежали с крыльца, похватали посланцев и куда-то уволокли.
Князь Удатный положил руку на плечо Захарию.
— При мне будешь. Завтра тронемся.
Вечером Захарий проверил свой монгольский лук, навострил стрелы, поправил лезвие сабли. Анна собирала в дорожные сумы съестные припасы. В этот вечер после ужина у огня сидели молча. Захарию не хотелось покидать двор, заросший сорной травой, расставаться с Федей и Ясыней, с Анной — все трое за короткое время стали близкими его сердцу.
Достав из-за пазухи мешочек с золотом, Захарий ножом отрезал шнур.
— Возьми, Анна.
— Что это? — Она заглянула в мешочек. — Золото?
— Да. Помнишь, рассказывал о Фатиме? Это ее. Оно чистое, какой была ее душа. Это золото должно принести счастье тебе и твоим детям.
— Ты это отдаешь нам? Ты не хочешь возвращаться?
— Хочу, Анна. Но с войны возвращаются не все. Не приведет господь возвратиться — пусть судьба твоего сына будет более счастливой, чем моя.
Федя свернулся калачиком на старой шубейке, силился не спать, но глаза его смыкались сами собой. Анна держала в опущенных руках мешочек с золотом, смотрела на огонь. Дрова прогорели, но угли пылали ярко, малиновый свет плескался на ее лице.
— Я не изведу твоего золота, Захарий. Возвратишься — все будет в целости-сохранности.
— Беречь его не надо. Пусть будут сыты, обуты, одеты твои дети.
Золото высоко ценят, за крупицы лишают жизни, но и горой золота нельзя купить жизни.
Уехал со двора Захарий рано утром, когда дети еще спали. Анна, повязанная белым платочком, вышла за ворота. Неловко поцеловала его в щеку, надела на шею бронзовый крестик с распятьем.
— Храни тебя господь!
Проехав мимо пустого в этот час торговища (бродячие собаки шныряли между лавок, подбирая что-то на земле, злобным лаем отпугивали друг друга), повернул на дорогу Боричева спуска, сбегающего с горы. Оглянулся.
У ворот все еще белел платочек Анны. Он приподнялся на стременах, помахал рукой.
Близился восход солнца. И Днепр, и Почайная пылали золотисто-розовым светом. Сверху, с Боричева спуска, был виден почти весь Подол. Вокруг торговища стояли дома богатых торговцев, рубленные из толстых бревен, с каменными подклетями, кружевной резьбой по карнизам, крытые тесом, к ним примыкали дворы с глухими заплотами и крепкими надворными постройками. За ними были улицы ковалей, гончаров, косторезов, камнерезов, стеклодувов…
Их дома, обмазанные глиной, крытые камышом, вросли в землю, их окружали огороды с узкими грядками. А над домиками умельцев и другого люда, над домами торговцев возвышались церкви: у торговища снежно-белая, с розоватыми бликами зари — святой богородицы Пирогощей, подальше светло-серая, как бы вырезанная из цельного камня, — святых Бориса и Глеба, еще дальше размытая утренним светом, словно плывущая над тесовыми и камышовыми крышами, — архангела Михаила. Захарий перевел взгляд в то место, где стоял дом его отца, — хотелось еще раз увидеть платочек Анны-горюньи, — но и дом, и улица уже не видны.
Через подольские ворота он въехал в город Владимира, обнесенный крутым земляным валом. Сразу за воротами стоял каменный дворец, по левую руку — церковь Воздвижения, по правую — Десятинная церковь с огромным крутым куполом в середине и четырьмя куполами поменьше на углах. Захарий слышал, что стоит эта церковь без малого две с половиной сотни лет и построена во времена князя Владимира Святого.
Воины, княжеские служки, простолюдье шли и ехали через город Владимира в город Ярослава. В соборе святой Софьи митрополит Киевский и всея Руси с князьями, боярами, воеводами молился господу богу о даровании победы воинству христианскому. Огромная площадь перед собором была заполнена народом. Захарий слез с коня, подняв взгляд на сияющие золотом кресты, вознесенные над куполами, попросил бога вразумить монгольских нойонов, отвратить их острые мечи и сабли от земли Русской, не допустить того позора и погибели, что пали на земли хорезмийцев…
Полки русские двинулись вниз по Днепру. Плыли по течению ладьи, по правому берегу рысили всадники. А на левом появлялись и исчезали вражеские дозоры, изредка пускали стрелы в ладьи, заставляя веселее шевелиться гребцов.
Нойоны второй раз прислали людей для переговоров. На этот раз разговор был коротким.
— Вы послушались половцев, наших послов перебили. Идете против нас идите. Небо нас рассудит.
Мстислава Удатного это взбесило.
— Они еще будут грозить. Камень на шею — и в воду!
Мстислав Романович, не споря с ним, послов отпустил. Князья слегка повздорили. Отъехав, Мстислав Удатный сказал своему зятю Даниилу Волынскому:
— Старый лисовин, крутить-вертеть начинает.
С тысячей воинов Мстислав Удатный и Даниил переправились на другой берег, ударили на дозорные сотни, побили многих, захватили в полон нойона-тысячника из сартаулов Гемябека и отдали его на растерзание половцам.
Следом переправилось и все войско. Удатный опять напал на монголов, смял караулы, отбил много скота и почти без урона возвратился к своим. Эти две победы вознесли его над Мстиславом Святославичем Черниговским и над Мстиславом Романовичем Киевским. Началась меж князьями распря и стужа.
Глава 15
Во второй схватке с урусутскими воинами довелось принять участие и Судую. У него под началом была сотня воинов. В стан вернулся едва ли с половиной. Джэбэ в своем шатре сорвал с него шапку, бросил в лицо.
— Это тебе не советы подавать! Это тебе не под крылом ханского сына сидеть!
Судуй старался не смотреть на Джэбэ. Он ненавидел этого нойона. Из-за него он тут, а не с Джучи.
— Мы дрались, как могли. Урусуты — крепкие воины.
— Будь они даже из железа — заруби или умри сам.
Рядом с Джэбэ сидел Субэдэй-багатур.
— Ты слишком строг с сотником Судуем, — сказал он Джэбэ.
Субэдэй-багатур был суров и неразговорчив, его боялись как огня. Но Судуй заметил, что к нему он благоволит. Об отце спрашивал… Помнит, видно. Он и сотню дал.
— Да, ты слишком строг. Гемябек был храбрый воин. Но он погиб сам и погубил всех своих воинов. Мы далеко оторвались от своих. Каждый человек дорог.
— Я понимаю, — буркнул Джэбэ. — Но обидно. Что делать будем? Если так сражаться и дальше, отсюда не уйдем. Поссорить урусутов с половцами не удалось. И это плохо.
— Уходить надо сейчас. Быстро. Сменяя коней.
— Увидев наш затылок, урусуты пойдут следом.
— Это и хорошо. Отскочим подальше, остановимся. Отдохнут кони, люди.
— Давай все как следует обдумаем. — Джэбэ взглянул на Судуя. — Иди.
Еще раз потеряешь столько воинов, не посмотрю, что твой друг Джучи.
Судуй подобрал шапку, вышел из шатра, вскочил на коня, шагом поехал к палаткам своей сотни. Солнце клонилось к закату, но в степи было жарко.
Неумолчно скрипели в траве кузнечики, было душно от зноя, от запаха чабреца. Тоска, как зубная боль, маяла душу Судуя. Чуть не каждый день он видел во сне своих детей, Уки, отца и мать. Просыпаясь, долго лежал с закрытыми глазами. Кругом сопели, храпели, вскрикивали во сне воины, густо пахло лошадиной сбруей, людским потом, преющими ногами, гнойными ранами…
Почему он тут? Почему не дома?
В той стороне, куда скатывалось горячее солнце, на кургане, похожем на шлем воина, неподвижно, будто каменные, стояли всадники. Урусуты. С берега Днепра Судуй видел город Захария, его Кивамень. Где-то там был и сам Захарий, его анда. Переплыть бы реку, разыскать своего светлобородого брата, весело гаркнуть под ухо, крепко стукнуть кулаком по спине, потом лежать где-нибудь на траве, разговаривать… Нельзя… Захарий — урусут. А урусуты — враги. Их надо убивать. Но почему они враги? Стал же Захарий его братом…
