Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь
— Дерзкий!
— Я приехал к вам парламентером…
— Говори же… Какая твоя цель?
— Сказать вам от имени его величества, что так как врагов католицизма слишком много, то необходимо освободиться от некоторых из них.
Моревель, подбежав вонзил кинжал прямо в сердце де Муи. Тот упал замертво. Моревель привязал к кинжалу, оставшемуся в ране, пергамент, на котором кровью начертал: «Правосудие короля».
Поспешно выйдя из дома, он через час скакал уже по дороге в Париж и явился на свидание, назначенное ему в Лувре королевой-матерью.
Итак, Моревель постучался в дверь, закрытую обоями. Открыла ему сама Екатерина Медичи.
— Войдите, — сказала она. — Король вас ждет. Получив подробный отчет о поездке в Ниор и выдав Моревелю обещанную награду, Екатерина вычеркнула из книги с золотым обрезом имя де Муи, как одного из могущественных врагов власти вдовы Генриха II.
— Теперь, — сказала королева-мать, — ты должен отдать отчет нашему возлюбленному сыну. Мы слушаем тебя.
— Мне не о чем спрашивать этого человека! — вскричал король. — Это вы сами…
Повелительный взгляд королевы-матери остановил монарха.
— Я исполнил ваши приказания, — медленно произнес Моревель.
— Что же происходит в храме Патриархов?
— Гугеноты собираются там каждую ночь под председательством пастора Мерлена и двух человек, которых я не мог узнать, потому что они были в масках.
— Это все равно. Мы узнаем их трупы в нужную минуту. Пишите, государь, это может быть вам полезным.
Карл IX взял альбом, но так вяло и неохотно, что королева-мать с нетерпением вырвала у него альбом и написала в нем несколько слов по-итальянски.
— Далее! — обратилась она к Моревелю.
— Другое ночное собрание происходило в окрестностях Суассонского отеля… Это собрание не возобновится более… Вчера утром на рассвете Серлабу убил зачинщика гугенота на улице Жюивери.
— Хорошо! Я вижу, что ты станешь достойным звания, которое его величество Карл IX дал тебе.
— Какое же это звание, ваше величество? — спросил Моревель, кланяясь.
— Мясник короля!
Моревель странно улыбнулся. Карл IX при этих словах сделал судорожное движение.
— Говорят, что короли имеют власть в своем королевстве, — прошептал он с горечью.
Екатерина Медичи не приметила движения сына и сделала вид, что не слыхала этих слов. Следуя течению своих мыслей, она отдала Моревелю пергамент, на котором были записаны имена.
— Теперь твоя понятливость сделает остальное.
Моревель бросил взгляд на пергамент и побледнел, прочтя последнее имя.
— Ответственность большая, ваше величество, — осмелился сказать он с почтительной покорностью.
— Этого требуют интересы государства и счастье наших верноподданных. Король простит тебя, — сказала Екатерина, прибавив. — Я этого хочу. Ты слышишь… я этого хочу.
Моревель простился, получив в задаток бриллиантовый перстень, данный ему королем.
Только он вышел в потайную дверь, как с Карлом IX сделался нервный припадок. Екатерина Медичи ударила в гонг. Прибежал камер-юнкер.
— Позовите доктора Ботали.
Когда доктор, наблюдавший за здоровьем короля, пришел, Екатерина вернулась в луврские залы.
Спокойная и улыбающаяся, она заговорила со своей дочерью Маргаритой о ее приближающемся браке с принцем Наваррским.
Между тем Моревель, закутанный в капюшон, вышел из передней и в низу большой мраморной лестницы неожиданно встретился с женщиной под вуалью.
— Мария Тушэ! — не мог удержаться от восклицания Моревель.
Мария, еще недавно бывшая любовницей короля и изгнанная от двора повелительной Екатериной Медичи, власть которой она перевешивала, остановилась и протянула руку Моревелю.
— Ваш поступок мужественен, — сказал он, — не каждая в вашем положении отважется прийти во дворец.
— Я обязана бороться до конца, — вздохнула Мария.
— Борьба бесполезна… верьте совету того, кто питает к вам вечную признательность.
— Мысли короля следуют другому течению. Месяц тому назад он приходил ко мне, обещал, что скоро наступит примирение.
— Это примирение кажется мне невозможным…
— Почему же? Разве сердце короля занято?.. О, когда так… горе моей сопернице!..
Моревель наклонился к уху Марии, чтобы произнести очень тихо одно имя, когда наверху большой лестницы послышался шум.
— Уйдите! О, уйдите! — с живостью прошептал королевский мясник. — Придворным воздухом дышать опасно… Прощайте… Молчите!..
Он поспешил перейти через подъемный мост.
Екатерина Медичи, предуведомленная своими доносчиками о появлении бывшей фаворитки, отдала необходимые распоряжения, и два алебардщика грубо вытолкали Марию из дворца.
— Так эта женщина еще жива! — королева-мать еле сдержала бешенство, и написав что-то в своей записной книжке, приказав камер-юнкеру:
— Доставьте это Моревелю.
III. Кишечный мост
Недалеко от улицы Муфтар, почти в центре перекрестка, находился Кишечный мост. На площади перед мостом стояли дома красильщиков, кожевников и кишечников.
Кишечник Гюбер около своей лавки ждал покупателей, когда увидел двух ремесленников, которые шли по направлению улицы Лурсин.
— Куда вы бежите, кожевник Ландри, и куда вы провожаете вашего друга? — спросил Гюбер.
— Моя жена вот-вот родит, бегу за повивальной бабушкой, — отвечал Марсель.
— А я иду с ним, — отвечал Ландри. — Потому что, если будет мальчик, он обещал угостить меня.
— Хорошая предосторожность! Но Марсель сам сумеет это сделать, а мне надо с вами поговорить, Ландри.
— Хорошо, я пойду скорее, — отвечал Марсель.
Когда оба лавочника остались одни, Гюбер тихо спросил:
— Ну что? Кончено?
— Надо было, — отвечал Ландри.
— Я считал вас не способным на такой поступок.
— Что же делать? Не мог же я, однако, позволить содрать с себя кожу!
— Содрать кожу?..
— Конечно… Слушайте, у меня есть склад на Патриаршем дворе.
— Это известно.
— Пока мне нечего было бояться за себя, я отдал его в наймы гугенотам для их церковной службы…
— Очень хорошо. Всякое коммерческое дело хорошо.
— Но как только ко мне присылают любовные записочки, угрожающие костром, я выбрасываю гугенотов — о! — только из боязни веревки и костра!..
— Любовные записочки! Вы, верно, шутите, мэтр Ландри?
— Я не шучу, читайте.
Ландри подал Гюберу пергамент, на котором было начертано:
«Кто покровительствует гугенотам, у того будет отрублена голова, если он дворянин, а если он простолюдин, он погибнет на костре или на колесе».
— Боже милосердный! — вскричал Гюбер, перекрестившись. — Откуда могло появиться это?
— Не знаю… только я нашел его одним утром в щели моей двери и послушался.
— Итак, теперь гугеноты больше не собираются в Сен-Марсельском предместье?
— Это касается тех, кто их любит… Притом не один мой склад находится на Патриаршем дворе… Везде можно устроить храм.
Гюбер хотел еще спросить кожевника, когда раздался удар колокола на Сен-Медарской церкви, призывавший католиков к мессе.
— А! — вскричал Ландри, искавший предлога переменить разговор, — вот Перрен Модюи, звонарь, добросовестно исполняет свое ремесло!
— Славно звонит…
— Да… Но он зазвонит еще лучше, когда будет выдавать замуж свою дочь.
— За кого она выходит?
— За первого приказчика Жилля Гобелена, нашего красильщика.
— Ах, да! За Этьенна Феррана. А говорили, что Жан Гарнье, новый богатый мясник, сватался к Алисе?
— Мясник останется ни при чем… Перрен Модюи просил его подыскать себе другую невесту.
— И правильно. Этот Жан Гарнье странно как-то наследовал… чересчур скоро кузен его Лорасс, умер…
— Ходят слухи, — сказал Ландри, понизив голос, — что кузен Лорасс познакомился с лекарствами парфюмера Ренэ…
— Мало того, мэтр Ландри, — зашептал Гюбер тем же тоном. — Еще неизвестно, откуда он явился, этот Гарнье…
— Тише!.. Доказательств нет… не надо компрометировать себя…
— Хорошо, будем молчать!
Так как погода была хороша и это был час обеда в мастерских, работники предместья вышли на площадь.
Одни ели, прохаживаясь, другие сели на тумбы, третьи разместились на парапетах моста.
Повсюду, где была толпа, непременно можно было найти какого-нибудь нищего.
Старый и оборванный, один из них и здесь пищал дребезжащим голосом:
— Добрые люди, выслушайте рассказ об истинном и ужасном приключении, случившемся с торговцем сукном в Лувье, в Нормандии, который был лишен жизни чертом…
— Чертом! — воскликнула толпа с любопытством. — Расскажи, расскажи!
