Эдвард Радзинский - Сталин

Миллионы его солдат уже погибли, обескровив наступавших. Он уже насытил бога войны. Древняя восточная стратегия торжествовала – как во времена войн былых империй, он, измотав врага, готовился бросить в бой свежие войска. И сделать это он решил у стен столицы.

Светлана, семья Василия и дочь Якова были перевезены в Куйбышев. И его ждал там секретный бункер. Наркоматы и Генеральный штаб уже работали в Куйбышеве.

В Москве готовились к приходу немцев. Дым костров стоял над столицей – горели архивы. В подвалах Лубянки торопливо расстреливали узников. В ночь на 16 октября Берия собрал совещание партийных руководителей и приказал: «Эвакуировать всех, кто не способен защищать Москву. Продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу».

Шоссе были забиты уходящими из города людьми. Специальные поезда увозили в тыл женщин и детей. В оставленных квартирах открыто орудовали воры. Часто сами управдомы указывали им богатые квартиры. За бесценок продавались картины, драгоценности...

И тогда Сталин решил – пора! После очередного длиннейшего дня в Ставке он отправился на уже заминированную Ближнюю дачу. Охрана встретила его с изумлением: огни не горели, уже готовились к взрыву. Он отменно сыграл сцену. Спросил: «Почему не горит свет?» Ему объяснили. Он пожал плечами и коротко приказал: «Немедленно разминируйте, натопите печку, а пока я буду работать». И объявил изумленным охранникам: «Я из Москвы никуда не уезжаю, и вы остаетесь со мной. Москву не сдадим».

И сел работать в беседке.

Той же ночью в некоторых домоуправлениях появились люди в знакомой форме НКВД. Управдомы, поверившие, что «власти ушли», были арестованы и расстреляны. Утром расстреляли людей, пытавшихся грабить магазины. И все тотчас поняли: Хозяин остался в Москве.

Теперь дочь писала ему письма из Куйбышева: «Милый мой папочка, дорогая моя радость, здравствуй, как ты живешь, дорогая моя секретаришка? Я тут устроилась хорошо. Ах, папуля, как хочется хотя бы на один день в Москву! Папа, что же немцы опять лезут и лезут? Когда им наконец дадут как следует по шее? Нельзя же, в конце концов, сдавать им все промышленные города... Дорогой папочка, как же я хочу тебя видеть. Жду твоего разрешения на вылет в Москву хотя бы на два дня. 19.9.41 года».

За вопросы, которые задавала дочь, тогда расстреливали. Это называлось «вражеской пропагандой». Но он верил: скоро он сможет ей ответить. Готовилась битва под Москвой. Он решил отстоять город. И разрешил дочери прилететь на два дня.

Было 28 октября 1941 года. Немцы уже разглядывали столицу в бинокли. Он встретился со Светланой в недавно достроенном бомбоубежище. Она была счастлива, все хотела говорить с ним, а он сердился, раздражался – она его отвлекала.

Это были дни, когда все решалось – весь мир тогда думал, что он повержен.

Уже после ее отъезда последовало его гениальное пропагандистское решение – как бы продолжение выдумки с дачей... Гитлер уже оповестил мир о падении Москвы, и Хозяин придумал: провести в Москве празднование годовщины Октябрьской революции – с традиционным военным парадом на Красной площади и заседанием в Большом театре. Мир и страна должны были увидеть обычное торжество в его столице. За три дня до праздника он пригласил руководителей Москвы, и они все обсудили. В Большом театре, где обычно проводилось торжественное заседание, зияла огромная воронка от бомбы. Решено было провести заседание под землей, на станции метро «Маяковская», загримировав ее под Большой театр. Соорудили сцену, привезли знакомую трибуну из театра, цветы и стулья. Вдоль платформы были поставлены поезда метро, в которых разместились гардеробы и буфеты.

Немецкая авиация в течение пяти часов пыталась прорваться в город, но не прорвалась. В 19.30 Сталин начал свой доклад. После доклада был традиционный концерт...

В это время в глубочайшей тайне готовили парад, который должен был состояться рядом с врагом, под открытым небом. Начало парада назначили на два часа раньше, чем обычно. В здании ГУМа был оборудован лазарет на случай бомбежки. Сталин велел: если прорвутся самолеты противника – парад не отменять. Даже участники парада не знали, к чему их готовят, думали: обычные учения перед отправкой на фронт. Командовал парадом комендант Кремля Артемьев, а принимал – популярнейший в народе герой гражданской войны маршал Буденный.

В пять утра на площади уже были выстроены войска. Дул холодный ветер. И опять Бог помог: утром начался сильнейший снегопад, маскируя участников и делая погоду нелетной. Из ворот Кремля на белом коне выехал Буденный. Отяжелевший маршал не разучился ездить верхом – он прекрасно прогарцевал на скользком булыжнике.

Сталин произнес свою знаменитую речь на Мавзолее перед войсками. Он говорил о победоносных русских полководцах времен московских царей и Романовской империи...

С парада он отправил войска прямо на фронт.

Впоследствии, просматривая документальный фильм о параде, историки заметили, что на морозном воздухе у Сталина... не идет пар изо рта! Было высказано предположение, что на параде он никакой речи не произносил, что это – одна из его фальсификаций.

Все разъяснилось через полстолетия.

Речь и парад должна была снимать кинохроника. Группу операторов разместили на ночь на студии документальных фильмов. Но (видимо, в целях конспирации) ей сообщили неверное время начала парада. «Мы знали, что парад начнется, как обычно, в 10 утра. Парад начался в 8 утра. Проснувшись, по радио мы с ужасом услышали, что парад уже идет и Сталин говорит речь. Мы помчались на Красную площадь, но снять нам уже удалось только общий план парада», – вспоминал участвовавший в этой съемке звукооператор В. Котов.

Но Хозяину был нужен документальный фильм. Он должен был показать всему миру – мощь страны не уничтожена. И тогда было решено доснять его речь на параде... в помещении, в Кремле. Однако он позаботился, чтобы инициатором пусть даже самой невинной фальсификации было Политбюро. И пришлось соратникам принимать специальное решение: «Обязать товарища Сталина еще раз выступить с речью перед микрофоном для кинохроники».

«Открыли окна, чтобы шел у него хоть немного пар изо рта, и Сталин прочел перед камерой свою речь», – вспоминал Котов.

Вместо Тимошенко Сталин возвышает Жукова – смелого и беспощадного, чем-то похожего на него самого. Жуков понимает, что значит «не останавливаться ни перед какими жертвами ради победы».

Жуков умеет побеждать.

1 декабря Гитлер начинает наступление на Москву: его солдаты уже прошли более полутысячи километров – что им жалкие два десятка!

Остался последний бросок. Разведывательный батальон немецких войск с трудом оттеснен с Химкинского моста – это уже Москва. По городу бродят панические слухи о немецких мотоциклистах, прорвавшихся к парку Сокольники – 20 минут езды до Кремля.

Но армии Жукова стояли насмерть. Наступление немцев выдыхалось. Встали пораженные жестокими холодами танки Гудериана. И наконец вся двухсоткилометровая дуга немецкого охвата Москвы зависла, застыла на лютом морозе.

И тогда Жуков ввел в бой свежие силы – так началась битва под Москвой, невиданная по масштабу: более 100 дивизий участвовали в битве. Свежие полки дрались вместе с частями, закаленными кровавым отступлением. Их удара немцы не выдержали.

Это был крах гитлеровского плана молниеносной войны. Не подготовленная к зиме армия фюрера вступала в зиму. Впереди у нее будут еще успехи, но от этого удара ей уже не оправиться.

В отличие от своих соратников по гражданской войне – Ворошилова и Буденного – Сталин сумел стать современным военачальником. «Учимся понемногу, учимся».

За это учение он заплатил миллионами жизней.

Его кабинет в Ставке – сердце армии. Маршалы оставили портрет Вождя во время работы в Ставке:

Конев: «Мимика его была чрезвычайно бедной, скупой, и по лицу нельзя было угадать направление его мыслей. Ни одного лишнего жеста... выработанная манера, которая стала естественной. Эту сдержанность он сохранял во время побед и ликований».

Жуков: «Обычно спокойный и рассудительный, он по временам впадал в острую раздражительность, взгляд становился тяжелым, жестким. Не много я знаю смельчаков, которые могли выдержать его гнев».

В Ставке он проводил дни и часто ночи.

Жуков: «Во время беседы он производил сильное впечатление: способность четко формулировать мысль, природный ум и редкая память... Поразительная работоспособность, умение быстро схватывать на лету суть дела позволяли ему просматривать и усваивать за день такое количество материала, которое было под силу только незаурядному человеку... Могу твердо сказать, он владел основными принципами организации фронтовых операций и групп фронтов. И руководил ими со знанием дела, хорошо разбирался в больших стратегических вопросах. Он был достойным Главнокомандующим».