Красная надпись на белой стене - Дан Берг
Теперь сузим наш взгляд до конкретного дела о смерти Валтасара. Логично предположить, что гибель царя имела насильственную природу, иными словами, было совершено убийство. Не зря же Дарий поручил расследование дознавателям преступлений!
Мотив обогащения кажется сомнительным, во всяком случае, если он и имел место, то навряд ли был главным. Валтасар — высшая имперская фигура. С точки зрения преступника, ограбление монарха совершенно бессмысленно и наверняка гибельно, ибо это есть покушение на слишком многое для простого смертного. Ведь казна, абсолютная власть, устои — скорее не личные, а общегосударственные вещи, и они могут быть достоянием только венценосца. Впрочем, отнять личные вещи можно и у царя, если последний пренебрег охраной своей персоны.
Из сказанного явствует, что смерть монарха скорее всего связана с неким романтическим приключением. Именно так и подумал опытный дознаватель и душевед Акива. Поэтому ниппурский профессионал принялся энергично раскапывать любовную историю Валтасара и Рудабе.
* * *
— Мир тебе, Сина, — произнес Акива проникновенно печальным голосом.
— Мир тебе, иудей-дознаватель, — тихо и скорбно ответила Сина.
— Мне поручено расследовать…
— Можешь не продолжать, я все знаю.
— Прими мои соболезнования, Сина. Я выражаю свое глубочайшее сочувствие и воистину сострадаю тебе. Потерять супруга — тяжелое испытание. Я знаю это на примере приютившего меня Асафа. Вдовец не перестает сокрушаться, но твое горе острее, ибо оно свежо.
— Спасибо тебе на добром слове. Жалею Асафа. Среди вас, иудейских мужчин, встречаются любящие мужья.
— Пока оставим обобщения. Ты, кажется, знаешь Асафа? Каким образом?
— Как не знать мне этого честного иудея! Прекрасные дочки, кристальная репутация, чистые помыслы!
— Ты имеешь понятие о нем благодаря дочкам, репутации и помыслам?
— О, если бы только это! В его доме жила молодая персиянка, Рудабе ее имя. Благодаря ей знаю я Асафа.
— О Рудабе я и хочу говорить с тобой. Чем примечательна для тебя эта особа?
— Чем примечательна? Воспоминания ранят меня! Ведь она приглянулась Валтасару! Слышала я, будто некий иудейский праведник заключил уговор с глазами своими не глядеть на девиц. Вот она, истинная победа духа над телом! Увы, не таков Валтасар. Мой дорогой супруг не был верен мне. О, как я страдала!
— Ревность?
— Еще бы! Только строгие нравы в доме Асафа удержали Валтасара от грубой телесной измены. Но душа его тянулась к развратной девственнице. Ах, какие муки, какие страшные сердечные муки приняла я!
— Неужели Рудабе гордилась своею девственностью? И что такое развратная девственница? Звучит неожиданно.
— Не лови на слове, иудей! Ты должен понимать терзания женской души. Проклятая персиянка! Да, Валтасар был человеком легкомысленным. Он имел склонность ко многим женам в гареме. Я прощала ему и, кажется, понимала его — ведь мужчины так слабы! До появления Рудабе я упивалась бесконечным счастьем, ибо в сердце мужа я была единственной! И вот, случилась беда…
— Расскажи подробнее о случившейся беде.
— Персидская девчонка попала к нам в плен. Как только Валтасар увидал Рудабе, стал сохнуть по ней. Определил ее в дом к Асафу — дескать, пусть созреет сперва, а уж потом я ею овладею. Короче, проклятая врагиня вытеснила меня из сердца милого супруга. Вот какая беда случилась. Понял теперь?
— Трудно не понять. Ты говоришь о Рудабе в прошлом времени. Почему?
— А как мне говорить о ней? Сгинул Валтасар, стало быть, и Рудабе для меня больше не существует. Только ненависть к ней кипит по-прежнему.
— А известно ли тебе, что сталось с нею? Куда исчезла она?
— Конечно, известно! Сумасшедшая эта потаскушка обожала наряжаться воином, а Валтасар брал ее с собой на стычки с персами. Слава богам, одну из битв муженек мой проиграл, и солдат с высокой грудью, белой кожей и длинными волосами попал в плен.
— А дальше?
— А дальше ко мне вернулось счастье любимой жены, потому как исчезла соперница с глаз моих и мужа! Похоже, Валтасар успокоился. Я поняла это по его ожившим ласкам. Хотя, как знать, разве разберешь вас, мужчин?
— Так какова же судьба Рудабе? Мертва она? Или кому-нибудь из соотечественников дарит свою любовь?
— Какое мне дело? Главное — нет ее! Думаю, однако, что жива она. Воины-то, что вавилоняне, что персы — все мужики, и не поднимут руку на смазливую девку.
— Как думаешь, Сина, пока жив был Валтасар, а Рудабе пребывала в персидском плену, была ли меж ними какая связь?
— Надеюсь, не было. Ведь я уж сказала тебе про ожившие ласки. Нечего мне больше добавить. Смерть унесла моего Валтасара — о чем еще говорить? Чего ты ковыряешь да ковыряешь? Все вы, иудеи, таковы. Выведывай у других, коли надо тебе — Дарий-то вас с Даниэлем на это и назначил. А моей помощи больше не ищи.
— Благодарю тебя, Сина.
— Прощай.
* * *
Теперь Акиве стало совершенно ясно, что Рудабе попала в плен к персам. “По существу, она вернулась к своим, — размышлял Акива, — и, к сожалению, Сина не ведает о дальнейшей судьбе возлюбленной Валтасара”.
“На вопрос, существовала ли связь у Валтасара с плененной Рудабе, я ответа от Сины не получил. Рассуждения о вернувшихся ласках всерьез принимать нельзя. Валтасар был хитер и легко мог ввести в заблуждение женщину. Вполне возможно, он так и сделал, коли был у него к этому интерес”.
“Мне нужно знать, что случилось с Рудабе после пленения. А, главное, продолжалось ли любовное похождение Валтасара? К кому обратиться за выяснением сего? Достоверный ответ я могу получить в лагере персов. Но вавилонянину небезопасно появляться там без высочайшей санкции. Не даром говорят, мол, в Персии все рабы, кроме царя. Не погубили бы меня эти рабы! Стало быть, я должен говорить с самодержцем. Надеюсь, монарх не откажет мне в аудиенции. Но вправе ли я предстать перед Киром без разрешения руководителя следственной группы, то бишь Даниэля? Пожалуй, решусь на нарушение субординации”.
— Мир тебе, великий владыка персов, — несколько робея, произнес Акива, удостоенный приема у самого Кира.
— Мир тебе, иудей, — снисходительно ответил Кир, — прежде, чем принять тебя, я кое-что выяснил о твоей особе. Я ценю твой талант дознавателя, и меня, конечно, развлечет разговор с умным собеседником, хотя бы и был он уроженцем подозрительного и скользкого племени.
— О, великий царь, я приложу усилия к тому, чтобы ты переменил свое мнение о моем народе в лучшую сторону.
— Твои усилия, если искренни они, найдут отклик в моем монаршем сердце. Помни, подвластная мне империя — страна абсолютной свободы, и всякая, согласная с моей волей инициатива, поощряется властями и пышно расцветает.
— Рад буду угодить тебе, Кир.
— Не исключаю возможность
