Малиновский. Солдат Отчизны - Анатолий Тимофеевич Марченко
Ларин всё ещё не появлялся. И тут Малиновский услышал какой-то странный шум в коридоре: встревоженные голоса, топот ног, треск ломающегося дерева. Он стремительно распахнул дверь. К нему подбежал растерянный офицер НКВД:
— Ларин застрелился!
Родион Яковлевич вбежал в соседний номер. Ларин лежал на кровати, раскинув руки, в страшной позе убитого на поле боя. На белой простыне запеклась кровь...
Малиновский снял фуражку и застыл у кровати, отдавая последний долг старому другу. Взглянув на часы, понял, что времени у него в обрез: вождь не прощает опозданий.
4
Когда Малиновский вошёл в кабинет Сталина, его нервы будто спрессовались в единый комок. Но мозг работал ясно, готовясь выдержать всё, что ему предстоит: адекватно реагировать на все нюансы во многом непредсказуемого разговора, который должен был сейчас произойти.
Сразу же около двери Родион Яковлевич увидел Верховного, который в упор, не мигая смотрел на него, как на совершенно незнакомого и непонятно каким образом появившегося в кабинете человека. Малиновскому почудилось, что Сталин похож сейчас на боксёра, изготовившегося на ринге для удара. Слегка расставленные ноги в мягких сапогах, в которые были Заправлены брюки галифе, слегка наклонённое вперёд туловище, напряжённая готовность. Сходство со стойкой боксёра придавало Сталину и то, что его левая рука была как всегда, полусогнута в локте. И только курительная трубка, крепко зажатая в ладони правой руки, как бы свидетельствовала о том, что эта «стойка» ничего общего с боксёрской не имеет.
— Товарищ Сталин, командующий Южным фронтом генерал Малиновский прибыл по вашему приказанию, — чётко отрапортовал Родион Яковлевич.
Сталин молчал, продолжая вглядываться в Малиновского, будто не понимая, с какой целью тот пришёл. Он словно давал понять, что какие-либо разговоры с ним, Верховным Главнокомандующим, абсолютно беспредметны в то время, когда гитлеровцы уже водрузили свой флаг на Эльбрусе.
Внезапно Сталин повернулся к Малиновскому спиной и медленно пошёл по кабинету, удаляясь всё дальше и дальше, как бы не желая видеть опального генерала. Родион Яковлевич неподвижно стоял на своём месте, чувствуя, что, хотя Сталин до сих пор не произнёс ни одного слова, напряжение постепенно ослабевает. Неожиданно вспомнилось изречение: «В жизни человек с выдержкой всегда побеждает».
— А почему не прибыл член Военного совета фронта некий Ларин? — неожиданно громко спросил Сталин, и Родион Яковлевич мысленно выделил из этой короткой фразы слово «некий».
— Товарищ Сталин, член Военного совета Ларин застрелился.
В кабинете вновь воцарилось гнетущее молчание.
— А что вам, товарищ Малиновский, помешало застрелиться? — в этом вопросе прозвучало откровенное любопытство.
Родион Яковлевич ожидал именно такого вопроса, и потому он не застал его врасплох.
— Товарищ Сталин, это было бы дезертирством с поля боя. Я не имею права бросать свой фронт на произвол судьбы.
— Чувство ответственности — хорошее чувство, — заговорил Сталин. — Покончить с собой и этим снять с себя ответственность за судьбу фронта — для этого не требуется большого ума, это удел малодушных.
— Товарищ Сталин, — не выдержал Малиновский, — я обязан доложить вам, что товарищ Ларин не был трусом. Он был храбрым, преданным...
— Преступное действие, которое совершил Ларин, характеризует его в другом свете, — перебил Сталин и, подойдя, посмотрел на Малиновского в упор. — О вашей дальнейшей судьбе вопрос будет решать Государственный Комитет Обороны. — Сталин дал понять, что разговор окончен.
Когда Малиновский вошёл в кабинет Сталина, тот не поздоровался с ним, не подал руки, не предложил сесть. Сейчас же Верховный молча подал ему руку, лишь обозначив пожатие своей ладонью. Но этого было достаточно, чтобы Родион Яковлевич слегка воспрянул духом: может, не разжалуют...
На следующий день Малиновскому было объявлено, что он освобождается от должности командующего Южным фронтом и назначается командующим 66-й армией, которая ведёт бои севернее Сталинграда.
5
В конце августа 1942 года Родион Малиновский, развернув только что доставленную самолётом газету «Правда», увидел, что целая полоса в ней занята публикацией пьесы Александра Корнейчука «Фронт». Сразу прочитать не удалось, да и настроение было в это время плохим: снова приходилось отступать. Подумал: больше нечего делать там, в Москве, как пьесы печатать. Кто их, кроме узкого круга любителей драматургии, прочтёт?
Малиновский отложил газету в сторону, до лучших времён.
Но «лучшие времена» наступили уже через три дня. Позвонивший Сталин после обычного разговора о положении на участке фронта вдруг спросил:
— Вы читаете «Правду», товарищ Малиновский?
— Конечно, товарищ Сталин. Это же центральный орган нашей партии.
— Напрасно удивляетесь моему вопросу, — мягко произнёс Верховный. — У нас есть военные, достигшие значительных высот в военной иерархии и даже возомнившие себя полководцами, которые, оказывается, газет, даже таких, как «Правда», в руки не берут. Говорят, что недосуг, воевать надо, а не газетки почитывать.
— Товарищ Сталин, не отношу себя к такого рода военным.
— Хочется верить вам, товарищ Малиновский. Сейчас «Правда» печатает пьесу известного советского драматурга Корнейчука «Фронт». Слышали о таком?
— Слышал, товарищ Сталин. Даже как-то до войны смотрел спектакль «Платон Кречет».
— Понимаю, что сейчас вам, как и всем нашим военачальникам, не до чтения пьес. И всё же постарайтесь найти время, ознакомиться. В центре «Фронта» — конфликт между устаревшими способами военных действий и истинным полководческим мастерством. Уверяю вас: извлечёте из пьесы определённую пользу. Прочитаете — обменяемся мнениями.
— Обязательно прочту, товарищ Сталин.
«Надо же, — удивился Малиновский, когда необычный разговор завершился. — Тут, как говорится, не до жиру, быть бы живу, а он требует читать пьесы. Видимо, за этим стоит не просто страсть к драматургии, а нечто большее».
Позже, когда Родион Яковлевич прочитал пьесу, он понял, почему Сталин велел обратить на неё внимание. Корнейчук ухватил самую суть противоречий между теми военачальниками, которые, оказавшись в водовороте новой войны, всё ещё продолжали жить и воевать точно так же, как жили и воевали в войну Гражданскую. А там нередко исход боя решали лихой кавалерийский налёт да парочка «Максимов». Тогда ещё не знали о танках и самолётах, а если кое-где их видали, скажем, под Каховкой — там на окопы наших бойцов ползли уродливые чудища, именуемые танками, присланными Антантой, — то были уверены, что это всего лишь случай, а не закономерность. Многие красные бойцы, прошедшие всю войну и победившие беляков, так и не видели ни танков, ни самолётов.
Теперь на полях невиданных доселе сражений разворачивались в боевом строю и шли
