Тишина - Василий Проходцев
Глава 6
Как ни мало знал Пуховецкий крымскую географию, он вскоре почти уверился в том, что везут его не в Бахчисарай, а в какое-то другое место. Миновав город, всадники удалились от морского побережья, и поскакали по выжженной солнцем степи, в который даже в этот, по-прежнему ранний, час было невыносимо жарко. Ивану, не имевшему никакого головного убора, приходилось особенно тяжело. Первое время он старался размышлять, разобраться в том, куда все же бусурманы везут его, а главное – придумать, как действовать в этих новых обстоятельствах. Но вскоре жара, жажда, бесконечная скачка и нехватка воздуха в сжатой арканами груди настолько затуманили его разум, что он почти перестал осознавать себя. Несколько раз порывался он попросить у своих спутников напиться, но каждый раз отказывался от этой мысли: не хотел унижать перед нехристями свое царское достоинство.
Наконец, через три, а может и через шесть часов, вдали забрезжили очертания какого-то человеческого жилья. Вскоре стало ясно, что это – стойбище, и стойбище небывалой величины. Насколько мог видеть глаз, все было усеяно расставленными вдалеке друг от друга белыми юртами и стадами скота. Чем ближе всадники подъезжали к стойбищу, тем громче становилось странная смесь звуков, состоявшая из овечьего блеяния, конского ржания, рева верблюдов и гортанных криков степняков. Это была походная ставка хана, который должен был собственной персоной отправиться на Украину и возглавить там орду перед решающими сражениями, не допустив окончательной победы ни поляков, ни восставших против них казаков. Здесь требовался государственный ум. Оставив все прелести бахчисарайского дворца, хан совершил дневной переход и остановился почти в середине пути между Бахчисараем и Перекопом, в безлюдной степи. Именно туда и вынуждены были доставить Ивана Пуховецкого сераскер с янычарами, при всей их нелюбви к этой неласковой части Крыма. Подъезжая к стойбищу, сераскер вместе с нукерами принялись свистеть на все лады, как стая соловьев в мае, и вскоре к ним навстречу отправился отряд таких же, как и они сами, знатных и богато одетых всадников. Душевно поприветствовав друг друга и послав множество презрительных взглядов Ивану, татары вместе поехали дальше. Пуховецкий подумал, что со столь знатной и многочисленной свитой он до сих пор не путешествовал, и что царевичу, пожалуй, именно такая и пристала. Как военный человек, он не мог не любоваться выправкой сопровождавших его степняков, их превосходными доспехами и оружием. Все всадники делились на две части: одни были похожи на сераскера и янычар, блистая изяществом и дороговизной своих доспехов, изготовленных скорее по турецкой или персидской моде. Другие были гораздо более похожи на обычных степных татар, с которыми так часто приходилось в прошлом иметь дело Ивану. Но, несмотря на это внешнее сходство, порода коней, качество и обилие оружия и платья давали понять Пуховецкому, что не последних своих людей выслал ему навстречу хан. Осознав это, Иван как-то непроизвольно расправил плечи и приподнял вверх подбородок. Поскольку, сжимавшие его арканы также несколько ослабли, он и впрямь стал немного походить осанкой и развевающимися кудрями на царевича, хотя и на царевича в очень плачевном положении. Путешествие с этой внушительной свитой, однако, закончилось до обидного грубо: Ивана, бесцеремонно повалив с лошади на землю, подняли за шиворот на ноги, и втолкнули в грязную, связанную льняными веревками из толстых деревянных брусьев большую клетку. На стражу этого великокняжеского дворца встали два ордынца, застывшие как изваяния с обеих сторон от его дверей. Впрочем, клетка была прикрыта войлочным навесом, и Иван с облегчением растянувшись на ее полу, стал немного приходить в себя от нестерпимого солнечного жара. Вскоре еще один надменный и богато наряженный татарин принес ему маленький казанок с кашей и куском мяса, от запаха которых голодавший много месяцев Пуховецкий чуть не сошел с ума. С видом канцлера, подающего корону императору, татарин просунул в грязную клетку казанок, и столь же величественно удалился. Иван же был счастлив. За пару минут он опорожнил казанок, выплюнул бараньи косточки, стараясь попасть в караульных татар, что пару раз ему и удалось, и блаженно растянулся на земляном, слегка прикрытом соломой полу клетки. Засыпая, он подумал, что, в сущности, счастье – очень простая вещь. Встречай каждое утро в ожидании смерти, скачи много часов по степи, сдавленный арканами – с непременным заездом на невольничий рынок – а потом просто напейся воды, наешься булгура с бараниной – и ложись спать. Вскоре Иван, и правда, крепко заснул, и спал до самого утра без сновидений.
Наступившее утро было пасмурным – редкость в Крыму – и Ивану было чертовски тяжело проснуться и прийти в себя. Сначала он притворялся спящим, затем начал постанывая ползать по полу, и только когда присланные за ним стражники решительно схватились за плети, Пуховецкий кое-как поднялся на ноги и пошел за ними. Но стоило ему покинуть клетку, как небывалое и величественное зрелище открылось его глазам. Как ни плохо
